Дневник Благодати - Филипп Янси

Многие христианские книги написаны экспертами в своей области: пасторами, богословами, профессорами и другими специалистами. Я начинал свою карьеру журналистом, а журналисты по определению — люди широкого профиля, не являющиеся экспертами в чем-либо. C тех пор таковым себя и считаю. Только позже я смог обрести собственный голос: голос искреннего пилигрима, израненного церковью, который, просеяв непростые вопросы веры, нашел свой путь. Моя профессия для меня действительно большое благословение. Она позволяет выплеснуть на бумагу всю внутреннюю борьбу. Это призвание отражает мою собственную биографию.

После десяти лет, проведенных в «Студенческой жизни», я погряз в делах управления издательством. Мое время уже было занято не писательством, а изучением отчетов по распространению тиражей и проверкой маркетинговых бюджетов. Я не без страха ступил на путь независимого журналиста и одновременно с этим, как бы подчеркивая произошедшую перемену, переехал из пригорода в центр Чикаго.

Многие выдержки, представленные в этой книге, были написаны именно в тот период. Городская жизнь открыла мне новый мир — особенно учитывая, что моя жена была социальным работником среди местной бедноты. Мы жили в самом центре Чикаго, поэтому у меня как журналиста не было недостатка в рабочем материале. В те моменты, когда меня постигал творческий кризис, я отправлялся на прогулку и в течение нескольких минут обязательно встречал кого-то, кто бился в эпилептическом припадке, дебоширил у дверей бара или срывал нервы на проезжающем мимо водителе.

Тем временем «Студенческая жизнь» влилась в группу изданий вокруг журнала «Христианство сегодня», и я начал регулярно писать статьи для этого популярного христианского издания. Я вел колонку раз в месяц, чередуя выпуски с Чаком Колсоном. Некоторые из этих статей также представлены в данной книге. Кроме того, я стал посещать другие страны: иногда — с целью сбора материалов для статей, иногда — как участник туров, организованных издателями моих книг. Я научился отдавать должное разным взглядам на США и процветающую здесь версию христианства. Тем, кто исполнен цинизма относительно религиозно-промышленного комплекса США, я предлагаю простое лекарство: посетите страны, наподобие Бразилии, Филиппин или Китая, и поживите среди людей, воспринимающих Евангелие как неприкрашенную Благую весть.

В 1992 году мы приняли переломное решение переехать из центра Чикаго к подножию Скалистых гор в Колорадо. И там, и здесь я работал дома, но разница была поражающей. В Чикаго через окошко под потолком в своем кабинете я видел только колени прохожих и скудную живность в виде голубей и белок. Теперь же через такое же окно я созерцал величественные сосны и покрытые снегом горные вершины, а по нашему двору то и дело бродили лисы, олени, лоси, скунсы, сурки, медведи и рыси, а изредка — даже пумы.

Мы переехали отчасти из-за того, что жизнь в Чикаго стала слишком суетливой, а отчасти потому, что я почувствовал необходимость сменить направление в своем писательском труде. Как журналист, я описывал истории других людей; теперь же пришло время обратиться внутрь себя, к более глубоким и личным вопросам. Мне нужно было исследовать собственную веру и описать каждый шаг на этом пути. Меня до сих пор удивляет, что всем этим я умудряюсь зарабатывать себе на жизнь. Представителям других профессий приходится решать непростые вопросы веры в стороне и зачастую независимо от своей деятельности. Мне же платили за то, чем я занимался бы все равно.

В процессе этого я по-прежнему оставался журналистом, чувствуя, что призван говорить от лица простого пилигрима с церковной скамьи. Наверное, из-за того, что я вырос в нездоровой церковной среде, я избегаю представлять какую-либо формальную часть христианского мира. Я не рукоположен в служители церкви, и за мной не стоит никакая организация, репутацию которой я должен защищать. Я — вольный художник, свободный анализировать собственные вопросы, куда бы они меня ни вели, не беспокоясь о нежелательных последствиях. Я отправляюсь к экспертам, узнаю у них все, что только возможно, а затем перевожу ответы, которые мне кажутся полезными, в читабельную форму.

Каждый писатель, соприкасающийся с духовными вопросами, разделяет обеспокоенность Томаса Мертона о том, что его книги изображают духовную жизнь так безбоязненно и уверенно, в то время как сам он мучим колебаниями, сомнениями и даже страхами. У меня часто складывается впечатление, что ценность записанных мной слов более долговечна, чем моя жизнь, и я чувствую, что чем выше я забираюсь в своих писательских исследованиях духовных вопросов, тем в более ложном свете представляю собственную бестолковую жизнь. Как я убедился, редактировать слова гораздо проще, чем редактировать жизнь. Когда я получаю от читателей письма, в которых они рассказывают, какое влияние оказали на них мои произведения, мне хочется возразить: «Да, но вы не знаете меня. Поговорите с моей женой!» Умение составлять слова дарует людям, пишущим о вере, право говорить от лица других, хотя мы его не заслуживаем.

Я несколько раз описывал в своих книгах годы, проведенные в христианском колледже, хотя никогда не указывал его названия. Я не догадывался, насколько сильно огорчаю сотрудников этого колледжа, пока однажды не навестил колледж и не поговорил кое с кем из преподавателей и администрацией. «Почему ты так обижаешь нас? — спросил один профессор. — Зачем писать только о плохом? Мы наградили тебя как лучшего студента года, а ты только то и делаешь, что при каждой возможности нападаешь на нас!» Не защищая себя, я старался просто слушать. Я понимал, что реакция этого профессора направлена на несправедливую силу слов — моих слов, которые через мои книги распространились по всей стране, представляя одну ограниченную и неадекватную точку зрения, и это смущало его.

Почему же мы, писатели, занимаемся этим? «Составлять много книг — конца не будет», — вздыхал Екклесиаст около трех тысяч лет назад, однако за один только прошедший год в США увидели свет четверть миллиона новых изданий. Мы продолжаем писать, порождая все больше слов, способных как причинять вред, так и утешать. За всяким писательством стоит определенная самонадеянность. Так, составляя это предложение, я имею наглость верить в то, что оно заслуживает потраченного вами времени. Тем самым я, человек, с которым вы, скорее всего, никогда не встречались, претендую на ваше внимание, подвергая вас влиянию своих слов и мыслей. Выслушайте меня, пожалуйста, без возможности ответить.

Думаю, мы делаем это потому, что нам, кроме своей точки зрения, предложить больше нечего. Все, написанное мной, окрашено моей семьей, моим детством, проведенным на Юге в консервативной среде, моим странствием по духовным закоулкам. Я могу страстно описывать только свой жизненный