Я пришел умереть - Леонид Сурженко

Залётные сталкеры, заходя в «Ротонду», быстро понимали, что к чему, и старались слинять пошустрее. К непонятливым подсаживался чернявый, заводил задушевную беседу и, буквально через несколько минут даже у самых упёртых возникало нестерпимое желание оказаться от этого места подальше. Потому что от каждого из группки, а особенно от её главаря ощутимо тянуло смертью.

Главного называли Шваном. Кличка это или какое-то не совсем славянское имя, Гуга не знал. Да и знать не хотел… Ему и так хватало острых впечатлений. Не большое удовольствие — каждодневно наблюдать жуткую бычью шею главного, исполосованную, словно синим пламенем, какой-то непонятной татуировкой. И ещё там был шрам — на этой же шее. Уходил он, как и татуировка, куда-то под черную майку. Тяжко давалось Гуге усилие — не смотреть на шею Швана. И единственным и самым сильным желанием было — дождаться, наконец, когда эта жуткая компания покинет его «Ротонду».

А они не спешили. То ли ждали кого, то ли к чему-то готовились. Со временем Гуга выучил их всех. Двое одинаково угрюмых ребят возле Швана — вроде его телохранители. Близнецы. Различить их трудно, но можно: Рэкс — тот с лица чуток потоньше, да и фигура у него посуше. Жилистая. Сила чувствуется в нём немалая, да только нехорошая. А Майдан — тот чуть поплотнее, да вроде бы поулыбчивей. Только от улыбок этих чего-то прям в дрожь кидает… Сразу видно — ребятки то ли из спорта какого явились, либо со службы откинулись. Движения, повадки, даже разговор — вся выверено, от всего прям сквозит опасностью. С Майданом, правда, хоть заговорить можно было, а вот Рэкс… Задевать его Гуга не решался.

Самым видным был Блондин. Волосы — и вправду белые, глаза — голубые, как лёд. Бабам такие нравится. А вот сам Гуга такой глаз не любил: чувствовался в нём холод. Блондин вёл себя пораскованней, однако эта раскованность Гуге не нравилось вовсе. Цеплял на улице местных девчонок, заглядывал на его Миленку… Гуга даже дочери приказал — в «Ротонде» больше не появляться. От греха подальше… Рисовался Блондин, это было видно. Даже костюмчик светленький носил — в отличие от других, которые закутывались в тёмное. Было в нём что-то… ненастоящее, что ли. Как вот в Щелкунчике — прекрасный принц в обличие уродливой куклы… Только наоборот.

Буйвол своей кличке соответствовал. Полностью. Даже глазки у него наливались кровью точно так же, как у дикого сородича, когда тот начинал злиться. Но был Буйвол большим молчуном, внимание на себя обращать не любил и, в общем, хлопот Гуге не доставлял. В отличие от его дружка — Жжёного. Правда, звали его ещё и Африкой. Было за что: кожа у Жжёного была практически чёрной, губы — действительно африканскими: толстыми да мясистыми, и даже глаза — тёмно-карие, практически чёрные, ассоциировались с пустынями да джунглями, но никак ни со средней полосой. Тем не менее, Гуга был уверен, что Жжёный — представитель белой расы.

Африка имел характер беспокойный и весёлый. Только веселость эта Гуге была ох как не по сердцу. Ни одного посетителя, которые теперь и так редко посещали «Ротонду», Африка не упускал без того, чтобы не дать воли своему острожному юмору. Гуга его опасался: заводился-то Африка с полуоборота, а попасть под его пудовые кулаки не очень — то хотелось. Тем более с кормы Африка напоминал Тайсона в его лучшие годы: коротко стриженая башка, широкая спина с прокаченными плечами. Наверное, именно поэтому Жжёный носил майки без рукавов.

О виде деятельности Длинного Гуге и догадываться было нечего. С первого взгляда Гуга распознал в нём киллера. Да, разные они бывают — эти наёмные убийцы. Только взгляд у них всегда одинаковый. Выцветший, несмотря на цвет глаз. Пустой и оценивающий. Взгляд человека, потерявшего душу. Это в фильмах они — романтики. Способные любить или хотя бы творить человеческие поступки. Брехня это. Гуга знал. Нечем им любить. Зомби не любят. Потому что они — уже не люди. Убить другого — это им под силу. Полюбить — нет.

Длинный был опасен, но не страшен. Гуга знал, что дай Шван приказ — и этот бесцветный, серый мужчинка с постоянной кривой ухмылочкой на лице без всяких разговоров «хлопнет» любого, на кого укажет начальник. Те, остальные, тоже могли убить (и, Гуга был в этом уверен — убивали), но… Но. Эти были скорее бойцами. И разницу между ними Гуга видел чётко.

Всё бы ничего, да только засобирались, наконец, ребятки в поход. Гугу ничем особым не напрягали — видать, всё нужное собрали загодя. Но как-то вечерком подошёл к нему Шван, и задушевно спросил, не знает ли он какого-нибудь проводника из местных. За хорошие деньги. Только за «колючку», чтобы всё тихо было. И — надёжного.

Знать-то Гуга знал. Только вот отправлять кого-то из своих с такими — не хотел никак. Да и кто согласится? Народ тут всё больше мирный, семейный. Одно дело — сталкёра за «колючку» перекинуть, пусть даже группку. А тут — бригада головорезов. Зачем, почему — совсем непонятно. И уверенности, что вернёшься — никакой. Мало ли… Следы заметать начнут, либо рожа не понравится… В общем, задачка для Гуги выдалась непростой. Собирался, было, соврать, сказать, что не знает ничего и вообще его дело — сторона, но, лишь глянув в лицо Швана, понял: не прокатит. Чего доброго, ещё самому вести придётся. На одной-то ноге…

Долго думать не приходилось. Эх, кабы пораньше, кабы до Настеньки — так Саньку — Отморозка посулил бы. Тот — рубаха-парень, ему чёрта давай — переведёт. Но теперь… Теперь «сдавать» Саньку не хотелось. Больно уж душевно у них с Настей получалось.

Гуга попросил время. Шван кивнул — полчаса. Удалившись в свою каморку, Гуга принялся вызванивать всем, кто засветился ходками за периметр. Но, заслышав, кого придётся вести, народ дружно отказывался. Открестилась от «заработка» даже молодёжь, несемейная и расторможенная. Не было доверия Швану и его бригаде. Не было. Оставался только Саня… Гуга набрал номер. Сбросил. Откинулся на спинку деревянного стула. Опять набрал. Нажал «вызов». «Саня?».

В общем, пришёл Саня. Пообщался со Шваном. Покалякали они душевно, расписал Шван красиво — что и почём, деньгу напророчил немалую. И наблюдал Гуга из своего угла, как идёт беседа. Очень уж скользкий народ с обеих сторон: Шван и его компания — как жбан с кобрами, а Санька… Вот то-то и оно, что не зря Саньку Отморозком кликали. А деньги ему были нужны, ох как нужны… Перед свадьбой-то.

Но, видать, и Шван дураком не был. Понял, что за птица — Санька. Посему говорил красиво, грамотно. Своих отослал сразу — что б не вякнули чего лишнего. Ох, и нужен был им проводник, видать, позарез нужен… Видать, и ждали тут именно его — проводника. Который не явился… Что — почему — можно было только догадываться. Но в тёмных делишках всяко может случиться. Не его, Гуги, дело это. Но если пляшется у них с Отморозком — так пусть тому и быть. Хоть уберутся они из Хвои. А то ведь стервенеют потихоньку… Не к добру.

Весь извёлся Гуга, каждую минуту ожидая кипиша. Однако, по всему видать, сговорились Шван с Саней. Уходя, Санёк весело попрощался с Гугой. Да и Шван стал приветливей. Заплатил хорошо за пивко да закусочку, «на чай» оставил… И всё пытал Гугу: что за человек такой — Санька — Отморозок… Гуга рассказывал, что знал. Он тоже был доволен. Ребятки засобирались, засуетились. Видать по всему, совсем скоро уж освободят они «Ротонду» и двинут за периметр. А там, глядишь, и сгинут вовсе… Зона — она ведь не различает, кто ты: серьёзный человек либо так, мелочь. Она любого скрутить может. Любого! Завтра пойдут, или, может, послезавтра — Гуга не знал. Но по всем приметам выходило — скоро совсем. Только бы тихо всё вышло…

А тихо не получилось. Получился полный «швах». Наутро узнал Гуга: поцапались Блондин с Саней. Серьёзно поцапались… Сам он того не видел, но рассказывали про дело это так.

Блондин, чувствуя, видать, что на воле-то гулять ему недолго, стал на девчонок местных охотится. Кто поосторожнее-то был, те попрятались. Кой-какие дурочки, правда, сами на него прыгали: ещё бы! Кавалер — видный, да ещё и при деньгах… Только Блондину, по всему видать, хотелось чего-то нового.

Настю он встретил не случайно. Караулил девок возле деревянной баньки, ибо суббота же. А тут… Да, сегодня Настя была действительно пригожа — распаренная, цветущая, да светилась вся — Санька-то, наконец, решился, открыл сердце своё… Не шла: летела. Прямо в лапы к Блондину. Говорят, сперва он и руки-то не распускал: дорожку только заградил собой, да давай комплименты разные сыпать… Настя — вмиг улыбка с губок слетела. Не отвечая, ни разговаривая — в сторону. Блондин — за ней… Потом — за руки хватать. К себе прижал… Настя — вырываться. А кричать-то стесняется… Как Санька увидит? Что подумает? Да и односельчане скажут: «стыд потеряла». Молчит, и только вырывается. Да куда ж ты вырвешься? А Блондин к амбару отступает, и тащит Настеньку за собой. Весело тащит, со стороны даже не скажешь, что силой… Шуткой вроде. Да понятно уже, что не до шуток здесь.