Устрицы. Черный Архитектор, Кошкино золото и другие приключения - Юлия Бекенская

Мы стояли на берегу. Течение возле Ивановских порогов, в самом узком на Неве месте, было очень сильным. Мы смотрели, как вода бурлит и бьётся о камни.

– Подумаешь, пуля, – противным голосом передразнил Юрик, – это трассирующая пуля! Ты хоть знаешь, что это такое?

Я не знала. Хотя пулями удивить меня было трудно. Во время Великой Отечественной тут, на Ивановском пятачке – маленьком плацдарме, где наши бились за Ленинград, патронов было расстреляно великое множество.

Гильзы, осколки, перекорёженные листы железа раскиданы были по всему берегу: и на песке, и под водой, и на крутых откосах из жёсткой глины. Всё ещё валялись, врастали в землю, хотя с войны прошло уже много лет.

– Трассирующая пуля, – объяснил Юрка, – может лететь и гореть. Подавать сигнал. Поджечь что-нибудь. Это тебе не обычная от винтовки!

Я кивнула, оценив важность находки. Винтовочных гильз у меня была целая куча: ржавые, покрытые коркой от воды и песка, зелёные от окиси и блестящие, выкопанные из глины, в которой они сохранились, как новые. Я прятала их от предков во дворе, в игрушечном ведёрке. Ещё в гильзы можно было свистеть.

– Дарю! – великодушно объявил Юрка, – ты можешь просверлить в ней дырку и носить на шее.

Подарок был царский. Мы побрели вверх по тропинке, глядя под ноги: босыми пятками запросто можно было поймать стекло, или, того хуже, колючую проволоку. Она тоже осталась с войны: в наростах ржавчины, скрученная спиралью или разломанная на куски, валялась по берегу, часто незаметная под водорослями и травой.

Мы шли по течению вверх, чтобы через пару километров зайти в воду и плыть обратно. Это было обычной забавой, и даже бабушки, которые летом отвечали за нас перед родителями, не сильно ругались.

Юрка, ныряльщик и следопыт, рассказывал о своих находках, извлеченных с невского дна. Нырял он бесконечно, до мурашек и синих губ, заглядывал под каждый камень на дне, не сильно заботясь, что одна из найденных им железяк может взорваться. Он вытаскивал добычу и тащил домой. Тайком от родителей устроил на чердаке целый склад: каски, патроны, штыки…

– Если отец узнает – убьёт, – говорил он.

Мы спустились к реке. Всем известная рыбка, корюшка, на самом деле пахнет Невой. Это просто Нева пахнет свежими огурцами.

Плыть по течению интересно. Вроде бы никуда не гребешь, но гаражи для катеров, люди на берегу, деревья, что сползают к воде корнями наружу, проносятся мимо. А для тебя течение совсем не заметно.

Только когда поравняешься с красным бакеном, тем, что с берега казался игрушечным поплавком, успеваешь испугаться: над тобой двухметровый монстр с облупленной краской. А твоя голова едва торчит из воды. Кажется, что бакен со свистом взрезает волну и проносится мимо. На самом деле, он стоит на якоре, а плывешь именно ты.

Вечером я подошла с пулей к деду:

– Дедуль, не подскажешь, как можно просверлить вот тут дырку?

Он оторвался от газеты и долго смотрел на пулю в моих руках. Потом снял очки, взглянул на меня и тихо произнес:

– Выб-ро-сить. Немедленно.

– Почему?! – от удивления голос у меня сорвался, – это же пуля! Она же не может взорваться? Почему?!

Бабушка наблюдала за нами.

– А ты хоть раз видела, – начал дед и замолчал.

Посмотрел на меня, на пулю, хотел что-то сказать, но махнул рукой и закончил твердо:

– Выкинуть. Живо. Ты слышала?

– Да! – я вылетела из дома, хлопнув дверью.

Спиной чувствовала, как он наблюдает за мной из окна. Внутри всё кипело: что за глупости?! Это мне подарили! Мне! Почему я должна выбрасывать?!

Был большой соблазн схитрить и оставить подарок в кулаке, сделав вид, что кидаю. Но это нечестно. Я размахнулась и бросила пулю в траву, стараясь запомнить место падения.

С дедом мы не разговаривали весь вечер.

Утром я вышла во двор, и, как ни в чем не бывало, двинулась к месту, которое приметила ещё вчера. Хотела найти свой подарок.

Что это ты там роешь, Юля? – окликнула меня бабушка.

Засекла. Мне ничего не оставалось делать, как брякнуть:

– Да вот, цветы тут, трава…

– Цветы, травка, – ответила бабушка, – хорошо. Это ты молодец. Иди-ка, прополи мне настурции, очень уж они заросли, – и, усмехнувшись, скрылась на веранде.

За настурциями последовала морковка, потом горох. Ползая по грядкам, я ругала все пули на свете, их дарителей, а также деда и коварную бабулю, которая так ловко воспользовалась моей растерянностью.

Только к вечеру удалось вырваться на свободу. Юра жил через дом, и я увидела его во дворе. Вид он имел невесёлый. Руки были испачканы в краске.

– Штрафной батальон, – подвел он итог, выслушав мои новости, – а меня вчера батя засек. На чердак влез, а тут я со своими железками…

– И что? – выдохнула я.

– Выпорол. Выбросил. Выдал краску. Ещё ползабора осталось, – приятель был неразговорчив, – и неделю без Невы! А ты говоришь.

– Засада! – посочувствовала я, – и чего они взбеленились? Не пойму.

– А я вот, ты знаешь, понял, – Юрка сел на траву. – Как батя за ремень взялся, так прямо озарение нашло…

Он помолчал и добавил:

– Дед твой эти самые пули в действии повидал. И сам стоял под ними. А мы с тобой, два кретина, нашли сувениры…

Он поднялся и со вздохом взялся за кисть. А я побрела своей дорогой, туда, где над прохладной рябью Невы за синие леса другого берега катилось закатное рыжее солнце.

Полынья

– Заходим, – деловито сказала Наташка. – Шапки не снимать, холодно.

Мы ввалились внутрь. Промороженный дом встретил неприветливо. Пахло холодным и кислым, стекла раскрасило морозом, от дыхания шёл пар.

Позади была поездка в электричке, пробежка от станции к даче и лихой штурм забора: калитку замело снегом, нам пришлось перелезать и падать в сугроб с той стороны.

– Сперва какао, потом гулять, – предложила Лера.

Мы болтали и уплетали какао с печеньем. Я думала о том, как здорово, что от каникул осталось ещё целых три дня!

Колоть дрова на морозе смешно. Каждая по очереди воевала с поленом, а остальные комментировали:

– Па-аберегись!

– Не попади себе в голову!

– Девочка с топором – это страшная сила!

После такой разминки стало теплее. Мы растопили печь и, не сговариваясь, решили:

– Идём на Неву!

Фонари на улице горели через один. Мы бежали, оскальзываясь на льду. Заснеженный берег был пуст: ни лыжни, ни человечьего следа.

Зимняя река предлагала не меньше развлечений, чем летняя. Можно было скатываться под горку вниз, до самого льда, или прыгать с разбегу в сугробы. Или падать на спину, раскинув руки, как крылья, чтоб отпечатать в снегу силуэт ангела.

Чёрные макушки камней, вмерзших в лед, чётко выделялись на белом фоне. Ещё можно прыгать с камня на камень. И…

– А слабо на тот берег сходить? – подала голос Ирка.

Мы знали, что кто-нибудь обязательно предложит и это. И, конечно, мы тут же откажемся: не самоубийцы же мы, в самом деле? В темноте, по льду, местами тонкому, под которым плещут холодные, смертельно опасные невские воды?

– Слабо, – заявили мы дружно на три голоса.

– И тебе слабо тоже, – сурово добавили специально для Ирки.

– Да я так, шучу, – невинно сказала она.

Но удочка была уже заброшена.

– Давайте просто спустимся, и посмотрим, какой там лёд? – предложила Наташа.

Мы скатились по берегу вниз. Было светло от снега и от луны, пронзительно-жёлтой, резко очерченной в морозной дымке.

– Потопаем? Ух ты, как крепко! – мы стали носиться вдоль берега, проверяя льдины на прочность.

– Смотрите, тропинка! – крикнула Лера, – интересно, куда она ведет?

Мы подошли и увидели, что тропка во льду тянется к середине реки и пропадает во тьме.

– Так что же, получается, люди всё-таки туда ходят? – удивилась Наташа.

– Может, они до середины идут, а там – всё?

– А чего тогда утоптано?

Мы стояли у берега. Но очень хотелось хоть немного пройти вперед.

Я не выдержала:

– Может, пройдём чуть-чуть, посмотрим?

И мы пошли. Шаг за шагом. Место это мы хорошо знали: летом тут был наш любимый пляж. Метров десять-пятнадцать от берега шла отмель с камнями, а дальше – обрыв, с глубиной и сильным течением.

Тропинка оказалась широкой, а справа и слева от неё на белом льду выросли сугробы, будто кто-то с лопатой ходил и чистил.

– Как думаете, какой толщины лёд под нами? – спросила я.

Никто не ответил.

Незаметно мы отошли от берега. Я оглянулась, и камней на отмели уже не увидела.

Мы были почти на середине.

Справа от нас в нескольких метрах оказалась огромная полынья. Мы увидели, как вода, переливаясь через лед, застыла прозрачным валом и образовала уродливый, как огромный пузырь, ледяной нарост.

– Может, хватит? – спросила Наташа.

– Да, девчонки, давайте-ка поворачивать, – согласилась Лера.