Месс-Менд - Мариэтта Сергеевна Шагинян

заорал спичечник Ролльс, влетая в каморку с газетой в руках. — Гляди, дурья башка!

В отделе объявлений жирным шрифтом стояло:

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ СРОЧНО, УБЕДИТЕЛЬНО, НАСТОЯТЕЛЬНО

⠀⠀ ⠀⠀ РАЗЫСКИВАЕТСЯ БЫВШИЙ НОСИЛЬЩИК БЛЯХА № 701

⠀⠀ ⠀⠀ Для благосостояния своего

⠀⠀ ⠀⠀ собственного и вверенного ему младенца

⠀⠀ ⠀⠀ Ольстрит № 92

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

С газетой в руках Доллар побежал по указанному адресу. Он мечтал уже о найденных родителях, братьях и сестрах.

Жирный нотариус вышел к нему навстречу и, по проверке документов, после тщательного допроса Джима, ввел его во владение довольно-таки солидным наследством, ни единым словом не подняв завесы над тайной его происхождения.

Доллар был угрюм; он не радовался неожиданному богатству. Как это ни странно, но он даже не ушел со спичечной фабрики и первые полгода не прикасался к деньгам.

Однажды редактор «При-фикс-Бука» получил новую рукопись, испещренную забавными рисунками. Он посмотрел себе за спину — есть ли огонь в камине — и уже собрался отправить туда злополучную бумагу. Но из рукописи выпало письмо, а в письме было написано Джимом Долларом, что он предлагает издательству сумму, втрое возмещающую убытки по опубликованию его романа. Редактор пожал плечами и развернул рукопись. Через минуту он забыл обо всем на свете; дважды звонил телефон, входил секретарь, кашляла машинистка — он читал.

На другой день он сказал Джиму:

— Мы покупаем у вас роман. Одно условие: выбросьте рисунки.

— Я покупаю у вас все издание вперед и дарю вам его целиком с условием печатать рисунки, — ответил Джим.

Переговоры шли десять дней. Наконец «При-фикс-Бук» взялось за опубликование первой книги Доллара.

Наши читатели, по всей вероятности, знают, что книга разошлась в первые восемь дней и ныне выходит двадцать вторым изданием.

Не без тайного вздоха сказал как-то редактор Джиму Доллару:

— Вы отличный писатель, Джим, но, ей-богу, у вас есть недостаток. Не сердитесь на меня: вы совсем некстати возомнили себя художником.

Доллар впервые услышал намек на негодность своих рисунков. Это уязвило его; он покраснел и надменно ответил:

— Если даже это и недостаток, он у меня общий с некиим Гете.

К сожалению, он не перестал разрисовывать свои романы, ставя каждому издателю непременным условием воспроизведение этих рисунков. Нашим читателям мы предлагаем первый роман Джима Доллара «Месс-Менд, или Янки в Петрограде», вдохновленный русской Октябрьской революцией. Чтобы уяснить себе облик Доллара как романиста, следует помнить, что традиции его восходят к кинематографу, а не к литературе. Он никогда не учился книжной технике. Он учился только в кинематографе. Весь его романический багаж условен.

Сам американец, уроженец Нью-Йорка, он не дает ничего похожего на реальный Нью-Йорк. Названия улиц, местечки, фабрики, бытовые черты — все почти фантастично, и перед нами в романах Доллара проходит совершенно условный «экранный» мир. Он сказал как-то, что кинематограф — эсперанто всего человечества. Вот на этом общем «условном» языке и написаны романы Доллара.

Если свою, американскую, действительность Джим Доллар описывает фантастически, то можно себе представить, как далеки от реальности описания Советской России и других стран, упоминаемых в его романах и никогда им в жизни не виданных. Но глубокое чувство преклонения и восхищения перед Великой Октябрьской революцией приводит его сквозь все эти курьезы к настоящему чувству реальности нового мира, создающегося на Земле Советов.

⠀⠀ ⠀⠀

23 ноября 1923 г.⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ М. Ш.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Месс-Менд,

или

Янки в Петрограде

⠀⠀ ⠀⠀

Роман-сказка

⠀⠀ ⠀⠀

Пролог⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

— Ребята, Эптон Синклер — прекрасный писатель, но не для нас! Пусть он томит печень фабриканту и служит справочником для агитаторов, — нам подавай такую литературу, чтоб мы почувствовали себя хозяевами жизни. Подумайте-ка, никому еще не пришло в голову, что мы сильнее всех, богаче всех, веселее всех: дома городов, мебель домов, одежду людей, хлеб, печатную книгу, машины, инструменты, утварь, оружие, корабли, пушки, сосиски, пиво, кандалы, паровозы, вагоны, железнодорожные рельсы делаем мы, и никто другой. Стоит нам опустить руки — и вещи исчезнут, станут антикварной редкостью. Нам с вами не к чему постоянно видеть свое отражение в слезливых фигурах каких-то жалких Джимми Хиггинсов и воображать себя несчастными, рабами, побежденными. Этак мы в самом деле недалеко уйдем. Нам подавай книгу, чтоб воспитывала смельчаков!

Говоря так, огромный человек в синей блузе отшвырнул от себя тощую брошюру и спрыгнул с читального стола в толпу изнуренных и бледных, внимательно слушавших его людей.

Дело происходит в Светоне, на металлургическом заводе Рокфеллера. Металлисты бастуют уже вторую неделю. Но не одни забастовщики пришли послушать необычного оратора. Зал, отданный местной библиотекой под собрание, набит битком. Здесь осторожные деревенские парни — батраки с ближних ферм; телеграфисты и диспетчеры станции Светон; множество ребят с ближайших заводов и фабрик, и даже тайком пробравшийся сюда с Секретного завода Джека Кресслинга молодой металлист Лори Лен.

— Ты сказки рассказываешь, Мик! — крикнул в спину оратору желтолицый ямаец Карло.

— Сказки? Зайди к нам на фабрику — посмотришь своими глазами. Я говорю себе: Мик Тингсмастер, не ты ли отец этих красивых вещичек? Не ты ли делаешь дерево узорным, как бумажная ткань? Не щебечут ли у тебя филенки нежнее птичек, обнажая письмена древесины и такие рисунки, о которых не подозревают школьные учителя рисования? Зеркальные шкафчики для знатных дам, хитрые лица дверей, всегда обращенные в вашу сторону, шкатулки, письменные столы, тяжелые кровати, потайные ящики — разве все это не мои дети? Я делаю их своею рукою, я их знаю, я их люблю, и я говорю им: «Эге-ге, дети мои, вы идете служить во вражеские кварталы! Ты, шкаф, станешь в углу у кровопийцы; ты, шкатулка, будешь хранить брильянты паучихи, — так смотрите же, детки, не забывайте отца! Идите туда себе на уме, себе на уме, верными моими помощниками…»

Тингсмастер выпрямился и обвел глазами толпу:

— Да, ребята. Одушевите-ка вещи магией сопротивления. Трудно? Ничуть не бывало. Замки, самые крепкие, хитрые наши изделия, — размыкайтесь от одного нашего нажима! Двери пусть слушают и передают, зеркала запоминают, стены скрывают тайные ходы, полы проваливаются, потолки обрушиваются, крыши приподнимаются, как крышки. Хозяин вещей — тот, кто их делает, а раб вещей — тот, кто ими пользуется!

— Эдак нам нужно знать больше инженера, — вставил старый рабочий. — Темному человеку не придумать ничего