До новой встречи - Василий Николаевич Кукушкин

в училище гвардейский обычай: выпьем чайку и о делах поговорим. Механические мастерские не те, что были до войны. Еще в первом военном сентябре пикирующие бомбардировщики разбомбили старый корпус. Трудновато, но управляемся, военным не отказываем. Фронтовики к нам часто наведываются. Поднатужимся, постараемся и вам помочь.

Вынув из тумбочки электрический чайник, он налил из ведра воды и начал торопливо распутывать шнур.

— На обратном пути из Берлина забегу побаловаться чайком, — сказал Камчатов, улыбаясь. — А сейчас, простите, не могу. Я к вам по делу и весьма неотложному, — просьба всего нашего полка.

— Не беспокойтесь, сложные операции — чистовую проточку карданных валов, нарезку шестерен — выполняют выпускники. Не было еще случая порчи. Любят ребята фронтовые заказы.

Вадим неприязненно поглядывал на директора. Тяжелое для него объяснение приблизилось.

— Танки у нас в порядке. Хотим определить к вам в училище воспитанника полка. — Камчатов положил руку на плечо мальчика. — К сожалению, рано пришлось ему понюхать пороху. Годы идут, пора ему не воевать, а изучить ремесло, к токарному делу он имеет пристрастие.

Заметив, что директор недоверчиво смотрит на перевязанную руку Вадима, Камчатов поспешил рассеять сомнение:

— Рана пустяшная, недели через три повязку можно снять. В медсанбате мы не хотели его оставить: выпишут, опять к какой-нибудь воинской части прибьется. Солдатское сердце доброе, тоскует оно по детишкам. Плохо, если Вадим рано станет взрослым, да и боюсь, что избалуется.

Николай Федорович Рудов, сам участник трех войн, понимал: нельзя отказать в просьбе танкистам. Да и как сказать полковнику, что прием прекращен до осени? Конечно, дело не в приеме, паренька учить надо. Но директора страшило, что этот подросток в солдатской шинели с явной неохотой покидает свой полк. Посматривая на Вадима, он думал: такой не будет учиться, сбежит. Вопрос только времени — через день, неделю, месяц. И будет он, директор, в ответе перед танкистами. А принимать в ремесленное воспитанника полка все же надо.

— Хочешь учиться на токаря?

Вадим молчал. К чему эти вопросы? Ответь, что не согласен, ничего не изменится!

— Токарей-универсалов готовим, — повторил Николай Федорович. — Ну, что же ты молчишь?

— Приказано учиться, — уклончиво ответил Вадим. Николай Федорович кивнул головой, дело обстояло не так уж плохо. Перед ним стоял паренек честный, прямой. Открыто он выражал свое нежелание уходить из полка!

— Желаешь стать мастеровым?

— Приказано учиться, — упрямо твердил Вадим.

— А твое желание?

— Хочу в полк. В такое время всем порядочным людям положено воевать.

Это было сказано резко, но искренне, с большой убежденностью. Камчатов мягко поправил Вадима:

— Если все воевать станут, кто же тогда, Вадим, будет растить хлеб, шить шинели, сапоги, строить самолеты, танки, орудия, кто же станет изготовлять боеприпасы? Солдат силен, когда вооружен, сыт, одет.

В горячности Вадим допустил оплошность. За такой ответ на политбеседе над ним крепко бы посмеялись! И, вспомнив высказывания комсорга полка, повторил его слова:

— Хорошо действующий тыл — добрая половина победы, это правильно. Но я предпочитаю воевать, такой у меня склад характера.

В то время над родной Москвой, над старинными кремлевскими стенами часто гремели победные салюты в честь русского оружия. Военные дороги из Советского государства прокладывались на Бухарест, Будапешт, Софию, Варшаву, Кенигсберг. Офицеры изучали карту Берлина. В Кремле Главнокомандующий Советской Армии Сталин и его помощники составляли стратегические карты решающих сражений и готовили страну к новому наступлению в труде. Там, где побывал враг, остались руины и пепелища.

Пятнадцатилетнему подростку трудно было заглядывать в будущее, трудно было понять, что в скором времени стране потребуются сотни тысяч, миллионы рабочих высокой квалификации. Камчатов догадывался, какая борьба происходила в сознании Вадима. Гвардейский полк на весь фронт славился крепкой солдатской дружбой. Уйти из полка не менее тяжело, чем уйти из родной семьи. Сколько он помнил случаев, когда из боязни попасть в другое подразделение танкисты скрывали ранения, бежали из медсанбатов. Приходилось кавалеров многих орденов строго наказывать, учить, что патриотизм без настоящей воинской дисциплины немыслим. А Вадим, хотя и в шинели, но все равно мальчишка.

— Значит, не хочешь учиться, — хмуро сказал директор.

Камчатов насупился. Нужно было сгладить впечатление от слишком резких ответов Вадима, во что бы то ни стало убедить директора зачислить мальчика в училище.

— Вы не сомневайтесь, товарищ директор, — говорил он, прижимая мальчика к своему полушубку. — Он парень старательный, артельный, приживется…

…Три года назад, в не по-осеннему солнечный день батарея Камчатова (войну Камчатов начинал артиллеристом) проходила через Пушкин. Дым пожарищ висел над городом. Разрывы снарядов рушили в дворцовых парках старые дубы. Подстегивая и без того разгоряченного коня, Камчатов помчался к Екатерининскому дворцу. На тихой улице, выходящей в парк, стоял его дом, но уже издали Камчатов заметил обвалившуюся крышу и открытую дверь на третьем этаже. Запомнил на всю жизнь почтовый ящик, из которого торчал кончик газеты. В этом доме до войны жил он сам, его жена и дочь.

От углового деревянного флигеля отъезжала полуторка. На пианино стояло деревянное корыто, из-за борта виднелись ширма, кухонный стол. Пожилая женщина сидела на узлах, держа на коленях глиняный горшок с чахлым цветком. Увидя Камчатова, она крикнула:

— Все там!.. — и, заплакав, женщина показала на груду развалин.

Если бы не батарея, если бы не надо было вести огонь по наступающим фашистам, Камчатов кинулся бы к этим бесформенным глыбам. Родной дом, где он родился и вырос, стал могилой его жены и дочери…

А потом к полку пристал этот мальчуган. Шло время, одинокий полковник часто задумывался: не усыновить ли ему Вадима. Но продолжалась война, он каждый раз откладывал свое желание до лучших дней. И вот теперь в тревоге за судьбу мальчика уговаривал директора:

— Не сомневайтесь, все будет в порядке. Полк его направляет на учебу. А у танкистов ослушание полку равно дезертирству.

Вручив директору конверт с документами, Камчатов снова положил руку на плечо мальчика.

— Помни, Вадим, свою полевую почту. Кончится война, подойдет призывной год служить кадровый срок — милости просим.

Шумно захлопнув полевую сумку, Камчатов шагнул к выходу. Вадим стоял у печурки, слегка повернув голову к двери. В шинели с обгоревшей полой и рукой на перевязи он казался таким несчастным, таким обездоленным! Нет, это было невозможно так просто взять и уйти. Внезапно мальчик бросил на пол мешок, кинулся к полковнику.

Вздохнув, Камчатов присел около двери на стул и обеими руками притянул к