Незнакомец из гольф-клуба - Эдгар Уоллес

герой пускается в бега, когда я случайно становлюсь у него на пути… Помню, гадала, зачем мне нужно сидеть так долго — аж до половины второго. Потом, правда, кое-что прояснилось: я слышала, как по дороге проехала машина, даже увидела огни фар на склоне. И вот эта машина остановилась точно там, где до того заглохла наша. Кто-то пошел по дорожке, я услышала громкий свист. И тут начинается самое занятное! Он толкнул меня в угол, рявкнул: «Ни звука!» — и пошел к дверям. Кто-то спросил его: мол, это ты? А он ответил — жутким, хриплым, нечеловеческим каким-то голосом: «Да пошел ты!» Второй промолчал и пошел прочь — я слышала, как он шлепал по лужам, а потом машина унеслась прочь на дикой скорости.

— А что твой тюремщик?

— Вернулся и хохотал так, как будто устроил лучшую шутку в своей жизни. Но для него-то это было дело нешуточное. Понимаешь, я как раз начала со всей возможной суровостью требовать от него, чтобы он, как причина моих бед, лично доставил меня домой — и тут как раз прибыл папа. Я мельком увидела его машину и услышала, как он распекает Андерсона: «Неужели ты, дурак, думаешь, что моей дочери могло не хватить мозгов спрятаться от дождя? Разумеется, она в здании гольф-клуба!» Он потребовал фонарь, и мой тюремщик занервничал, и спросил, кто это. Я холодно известила его, что это мой отец, — и тут бедняга испугался так, что мне снова стало его жаль. А уж когда я назвалась, он и вовсе чуть не свалился в обморок.

— Я так смотрю, он и не знал, какую крупную рыбку поймал…

— Не надо сарказма, а? И вот папа шел с фонарем по тропинке, когда мой злодей распахнул дверь и помчался прочь, путая следы, как перепуганный заяц. Папа только и увидел, что его спину, и то на пару секунд. А потом… — Лесли нахмурилась. — Потом я заварила кашу, которую нам расхлебывать. Нет, будь я тогда в здравом уме, я бы просто сказала всю правду, по порядку, вот как тебе…

— Но эта правда выглядела недостаточно правдоподобно? — мрачно уточнил Бобби.

Лесли кивнула.

— Именно. Но это правда. Неправдоподобность ее была так очевидна, что я живо представила отца, как он стоит, руки в боки, и смотрит на меня, как на… У меня всегда было слишком живое воображение. Я просто не смогла бы ничего объяснить. А он как раз начал спрашивать — так мягко и ласково, что ужас: «Кто был этот человек?» И я нашла самый легкий выход. Просто назвала первое имя, пришедшее в голову.

— Мое.

— Да.

— И тебе, конечно, не пришло в голову, что надо будет объясняться со мной? Что ты рушишь мою только начавшуюся карьеру, очерняешь мое доброе имя и лишаешь меня будущего?

— Пришло, но не сразу, — покаялась та. — Когда мы были уже дома, я побежала к папе и рассказала все как есть. Сперва он заявил, что я тебя выгораживаю, потом… ради всего святого, я должна покаяться, ради всего святого, он едва тебя не пристрелил, ради всего святого, никогда наш гордый герб не был осквернен подобным… Я поняла, насколько была не права. Я и сейчас это понимаю. Бобби, прости меня, пожалуйста, — мне ведь еще с Джеком Маршем объясняться!

— А Джек у нас что, заинтересованное лицо? — уточнил молодой человек.

Лесли помедлила.

— Ну… в общем, да. Тут такое дело… понимаешь, он мне очень нравится, но я его очень боюсь. Ты мне тоже нравишься, и тебя я не боюсь совсем. Понимаешь?

— Понимаю. И мне это очень нравится.

Она бросила на него короткий резкий взгляд — слишком уж многозначительно прозвучали его слова.

— Ах да! Ты ведь так и не рассказал, как прошел ваш разговор. Он предлагал тебе жениться на мне?

Бобби кивнул.

— Он этого настоятельно требовал, я бы сказал.

— Ох, бедняга. Наверное, сложно было вывернуться, да?

— Да нет, в общем-то. — Бобби смахнул с колен несуществующие крошки. — Я и не выворачивался.

— Ты… не выворачивался? — Она ахнула и воззрилась на него в изумлении.

— Ну да. Просто сказал «Ладно, хорошо».

Повисло молчание.

— То есть… ты… То есть ты принял мою руку и сердце? — совсем тихо сказала Лесли.

Бобби кивнул — в который уже раз.

— Вариантов не было, — виновато развел он руками. — Он требовал срочно венчаться. Причем венчаться без шума — на чем твой отец особенно настаивал. Он был пугающе убедителен, знаешь ли.

Лесли молчала, не в силах сказать ни слова.

— Мне тоже нелегко придется, — с горечью сказал Бобби. — Я-то всю жизнь мечтал о широкой свадьбе. Чтоб с рисом, с арками из цветочных гирлянд, с подружками невесты, шаферами и прочим в таком роде. Представляешь, как меня огорчило требование венчаться «по-тихому»?

— Но… ну ты же шутишь, да?! — отчаянно воззвала к нему девушка.

— Ничуть, — решительно мотнул тот головой. — Все во имя вашего уважаемого родового герба. Ничего о нем не знаю, но если он похож на наш — ему не помешает позолота. И вообще, мезальянс — семейная традиция Маккензи. Еще со времен Брюса и Уоллеса.[51]

Только сейчас Лесли Дженнер окончательно осознала, что ее практически выдали замуж — без ее участия и даже не сказавшись.

— Бобби! Ты сейчас же, сейчас же отправишься к папе и скажешь, что это был не ты! — рявкнула она. — Помолвку надо расторгнуть. Срочно! Я настаиваю! Это… это ужасно!

Бобби хмыкнул.

— Ну вот сама пойди и скажи. Тебе всяко больше веры, чем мне.

— Но это ужасно! Это… просто чудовищно!

— Ну, не знаю, не знаю, — Бобби поудобнее уселся в кресле. — По мне, так не так уж и чудовищно. Хотя учти — добровольно я бы на тебе не женился.

— Обидеть меня хочешь?

— Ничуть, видит Бог. Просто, честно говоря, ты слишком хороша для меня. Пугающе хороша. Я никогда бы не решился сделать тебе предложение. Но — твой отец требует срочно венчаться, требует принять долю в компании…

— Он тебе еще приплатил за согласие?! — Лесли задохнулась, потом сглотнула и решительно заявила: — Я точно иду к отцу. Я расскажу ему все как есть, всю ужасную правду. Я его люблю и желаю ему счастья, но не ценой собственной разрушенной жизни!

— Если что, мою разрушенную жизнь тоже можешь упомянуть! — крикнул Бобби ей вслед.

Должно быть, девушка его не услышала, так как была уже на середине лестницы.

Дальше двери отцовского кабинета она, впрочем, не прошла.

Простояла перед ней минуты три и вернулась — хмурая и невеселая.