Чужой: Завет - Алан Фостер

Оно подойдет. Он снова повернулся к Вейланду. В результате объединения нейронов появилось любопытство.

– Зачем вы меня создали?

Промышленник пришел в восторг.

– Вопрос, рожденный абстрактным мышлением, хорошо…

Эта фраза ответом не являлось. Не содержала она и ухода от него. Дэвид попробовал снова:

– Зачем вы создали меня, отец?

Следующий ответ оказался уклончивым. Он предполагал некие дополнительные вопросы. Поскольку эти вещи идеально соответствовали тому, что он сам испытывал, Дэвид понял.

– Сыграй, – Вейланд указал на рояль.

Подойдя к инструменту, Дэвид на секунду приостановился, оценивая скамью: ее высоту, надежность, функциональность. Легко сел. После паузы спросил:

– Что вы хотели бы услышать?

Вейланд секунду раздумывал.

– Вагнера.

Дэвид ответил тут же, не глядя на Вейланда:

– Попурри.

И во второй раз Вейланд решил дать ему возможность проявить самостоятельность.

– Твой выбор.

Ответ последовал без промедления:

– «Вступление богов в Вальхаллу»?

Снова удивленный взгляд.

– Без оркестра? Не будет жизни. Все равно, что «Готическая» Брайана без хора[5]. «Сент-Хеленс» Хованесса без тамтама[6]. Маркхоним без горы. Жидко.

– Думаете? – Дэвида его слова не убедили. – Посмотрим.

И он начал играть. Но это было не просто исполнение, пусть безупречное, знаменитого отрывка из «Золота Рейна». По мере продвижения Дэвид создавал собственную уникальную интерпретацию оперы. Музыка неслась ввысь – а Вейланд сиял при виде своего творения.

– Расскажи мне эту историю, – попросил он исполнителя.

– Это завершающая часть оперы «Золото Рейна», – невзирая на насыщенность музыки, Дэвид отвечал безэмоционально. Его голос звучал совершенно одинаково и на фортиссимо, и на пианиссимо. В нужные моменты инструмент под его пальцами содрогался, но голос не дрожал. – Боги отвернулись от людей, поскольку те были слабы, жестоки и полны жадности. Поэтому они навсегда покидают Землю и вступают в свой идеальный дом на небесах – крепость Вальхаллу. Но трагичен каждый их шаг, потому что боги прокляты. Они обречены на гибель в огненном катаклизме, которому предначертано пожрать не только богов, но и саму Вальхаллу. Боги так же корыстны, как и люди, которых они отвергли, и их сила – лишь иллюзия.

Внезапно, посреди радужного моста, он прекратил играть.

– Они – ложные боги.

– Почему ты остановился? – заинтригованно спросил Вейланд. – У тебя замечательно получалось. Твое раскрытие темы было… идеальным.

– Могу я задать вопрос, отец? – впервые Дэвид ответил вопросом на вопрос.

– Прошу, – казалось, Вейланд этого ждал. – Спрашивай, что пожелаешь.

К Вейланду обратились голубые глаза, которые он сам спроектировал.

– Если вы создали меня, то кто создал вас?

– Ах, загадка тысячелетия, на которую, я надеюсь, мы с тобой однажды найдем ответ. Ты, Дэвид, нов, неиспорчен и прямолинеен – но ответ на твой вопрос не таков. Определенно не таков, учитывая, сколько же есть вариантов, которым привержены столь многие. Мы найдем наших создателей, Дэвид. Создателей – потому что там, где затронуто созидание, я не верю в уникальность.

– Кроме как в случае себя, – поправил Дэвид. – Вы – уникальны.

– Во всех смыслах этого слова – да, – согласился Вейланд. – Но я – исключение.

– Всем нравится считать себя исключениями, – поразмыслив, ответил Дэвид. – Нельзя определять себя самому.

Вейланд отмахнулся от возражения, высказанного его творением.

– Пусть тогда прочие определяют меня, как им будет угодно, а я останусь при своем мнении. Повторю еще раз: мы найдем наших создателей. Мы дадим им о себе знать, и мы войдем в Вальхаллу вместе с ними.

Пройдя по роскошно обставленной зале, он указывал то на бесценную скульптуру, то на уникальное литье или иное непревзойденное воплощение таланта художника. Все это время за ним следовали глаза единственного другого существа в комнате. Следили.

– Все это… эти чудеса искусства, дизайна и человеческого мастерства – представляют собой величайшие творения человека, – повернувшись, он посмотрел на своего отпрыска. – Они – и ты. Самое искусное творение из всех. Потому что ты, Дэвид, – искусство, – он обвел комнату рукой. – Дэвид, каковым ты являешься – в той же степени искусство, как вон та уникальная статуя. И все же она, и все это – да, включая тебя – не имеет значения перед лицом единственного по-настоящему важного вопроса. Откуда мы взялись?

Дэвид, который стоял перед триптихом Бэкона, в обрамлении корчащихся монстров, снова ответил вопросом:

– Почему вы считаете, что мы откуда-то взялись? – впервые с самых первых его слов в голосе Дэвида появился намек на эмоции. – Те «многие», которых вы упомянули, не считают, что мы откуда-то пришли. Почему они ошибаются, а вы – нет?

Вейланд негромко хмыкнул.

– История науки – это прекрасный пример того, как меньшинство посрамляет большинство. В этом смысл науки. В этом смысл искусства. Тернер и Галилей, обладая сходным складом ума, изучали небо, пусть и подходили к процессу с разных сторон. Я вижу себя одним из них. Я отказываюсь верить, что человечество – это случайный побочный эффект простого биологического совпадения и ленивой эволюции. Я говорю это как ученый. Было еще что-то, кроме разряда молнии, вдохнувшего жизнь в углеродный бульон. Было. Обязано быть, сын, и мы это найдем, – он махнул рукой, обводя комнату во всем ее великолепии. – Иначе все это – ничто из этого – не имеет никакого смысла.

Прежде чем ответить – на этот раз не вопросом, – Дэвид секунду молчал.

– Раз так, позвольте мне подумать, – с каждой фразой он будто становился сильнее как личность, увереннее в своей способности вести разговор. – Вы создали меня. И все же вы – несовершенны. Это подразумевается, пусть даже вы не говорите этого напрямую. Я – совершенное существо – буду вам служить. И все же вы – человек. Вы ищете своего создателя. Я – смотрю на моего. Вы – умрете. Я – нет. Все это – противоречия. Как возможно их разрешить?

Он говорил без всякого выражения на лице и внимательно смотрел на промышленника.

Вейланд указал направо.

– Принеси мне эту чашку чая.

Исходящий паром сервиз стоял на столе менее чем в метре от Вейланда – тот легко мог повернуться и взять чашку самостоятельно. Дэвид не отвел взгляда, и его лицо осталось таким же непроницаемым. Вейланд повторил просьбу, на этот раз вложив в нее чуть больше повелительности:

– Дэвид, принеси мне эту чашку.

Для того чтобы исполнить задание, Дэвиду пришлось пересечь весь зал. Несмотря на то, что несоответствие просьбы и реальности от него не ускользнуло, он подчинился. Плавно поднял чашку с блюдцем и передал Вейланду. Спустя миг, который тянулся в своей значительности дольше, чем во времени, Вейланд взял чашку и сделал глоток.

Ответ на вопрос был получен, а мысль донесена с минимумом слов. Дэвид был создан, чтобы служить. Эти отношения не потерпят больше никаких обсуждений. Не будет ни споров, ни дискуссий, ни поиска относительного равенства. Создание служило создателю. Это был факт, а факты не подлежали сомнению – при условии, что сначала их подтвердят. Согласно научному подходу, это возможно только при приложении наблюдений к опыту. Наберите достаточно доказательств – получится факт. Недостающим ингредиентом было время.

Стоя рядом с Вейландом в ожидании вопроса или команды, Дэвид хранил молчание. У него было множество вопросов.

И много времени.

2

Дэниелс спала. Дэниелс видела сны. Когнитивная пограничная зона, которую населяли ее мысли, лежала глубоко, но такие тонкости ее не интересовали. Значение имело то, что процесс приносил удовольствие.

По ее губам скользнуло что-то тонкое, чувственное. Касание было слабым, но достаточным, чтобы разбудить. Узнав ощущение, она улыбнулась еще до того, как открыла глаза. Приподнялись чуть опущенные обычно уголки губ.

Над Дэниелс нависло знакомое лицо. Ей были знакомы каждая пора, каждая складка и морщина. Последних было немного, но она не возражала бы, и окажись их больше. Они придут со временем. Дэниелс знала: более чем вероятно, что она и сама послужит причиной появления части новых морщин. Такова реальность. Настоящая жизнь.

Она ждала этого с нетерпением. Немного взаимных отпечатков на лицах.

«Часть меня – в твоем лице, часть тебя – в моем».

Жить вместе, расти вместе. Жена, муж и – со временем – дети.

Джейкоб, который выглядел освеженным и отдохнувшим, наклонился и поцеловал ее.

– Утро. Я передвинул трубу.

Информация – да, но едва ли новость. Снова улыбнувшись, Дэниелс со стоном попыталась зарыться в подушки, но Джейкоб с ухмылкой отпихнул их прочь. Дэниелс сморгнула, с любовью глядя на него большими карими глазами, выделявшимися на ребячливом и одновременно серьезном лице с аккуратно подстриженной челкой и едва заметно раздвоенным подбородком. Несмотря на то, что Дэниелс производила впечатление человека, который частенько витает в облаках, она очень четко представляла, что происходит вокруг.