Моя жизнь хикикомори. Том 3: После перемен - Отшельник Извращённый

Каору окинула Дзюмпея презрительным взглядом:

— Ты бросил его на самотёк, когда он был восьмилетним ребёнком, а теперь вдруг решил включить отца года?

— Не тебе говорить о родительских правах, Каору, — огрызнулся Дзюмпей, его глаза опасно сверкнули в приглушённом свете палаты.

Пип… пип… пип…

Изаму поднял руку, и их голоса стихли, точь кто-то нажал кнопку «пауза» на мелодраме, которую видел уже множество раз. Его спокойствие, на этот раз, было почти угрожающим.

— Ты считаешь, что можешь позаботиться о нём лучше, чем я? А, Дзюмпей? — спросил он, тихо, но каждое слово звенело в воздухе.

— Уверен в этом, — твёрдо ответил Дзюмпей, делая шаг вперёд. Капли дождя с его плаща падали на татами, но сейчас никто не обращал на это внимания. — Ты можешь быть каким угодно великим бизнесменом, Изаму-сан, но ты не понимаешь, каково быть рядом с сыном, который видит мир совсем иначе. Ты не сможешь понять Казуму. Никогда.

Каору хмыкнула:

— Какая трогательная речь. Только вот ты забываешь, что Казума сейчас беспомощен. Твои слова ничего не изменят.

Дзюмпей шагнул к ней, сокращая дистанцию. Его взгляд буквально прожигал бывшую жену насквозь:

— Если думаешь, что я позволю вам двоим распоряжаться жизнью моего сына, то сильно ошибаешься.

Изаму поднял трость и спокойно стукнул ею по полу.

— Хватит, — его голос звучал негромко, но властно. — Никто из вас сейчас не принимает решения.

Каору фыркнула, не отводя взгляд от бывшего мужа:

— Смешно слышать такие слова от человека, который забыл о собственном ребёнке на десятилетие.

Дзюмпей яростно взглянул на неё:

— Ты — последняя, кто имеет право что-то говорить.

Изаму в очередной раз поднял руку, заставляя всех замолчать, но напряжение в комнате только росло.

— Дзюмпей, — в голосе старика звучала усталость. — Ты живёшь в своём мире иллюзий, где можешь понять Казуму. Но это заблуждение. Ты слишком давно упустил его, чтобы сейчас начинать что-то менять.

— Ты тоже его не понимаешь, — отрезал Дзюмпей. — Он другой. А ты видишь в нём только продолжение своей линии, а не живого человека.

Пип… пип… пип…

Каору открыла рот, чтобы ответить, но вдруг…

— … Кто вы?

Этот хриплый, едва различимый голос заставил всех троих замереть. Время словно остановилось.

Взгляды одновременно обратились к кровати.

Казума лежал, прищурившись от яркого света лампы. Лицо бледное, растеряное. Глаза смотрели на окружающих с полным непониманием.

— Где я…? — прохрипел он, словно только что вынырнул из чёрного водоворота.

Дзюмпей первым шагнул к сыну, лицо приняло мягкое, отцовское выражение, что с ним случалось крайне редко.

— Казума… это я. Твой отец, Дзюмпей, — его обычно резкий голос стал тихим и осторожным.

Казума слегка нахмурился, больной взгляд скользнул по лицу мужчины перед ним.

— Отец? — он моргнул, пытаясь осознать услышанное. — Но… я не помню тебя…

И замолчал, будто наткнувшись на стеклянную стену. Его взгляд метнулся к Каору, затем к Изаму, но в глазах читалась только растерянность.

— Кто вы все? — голос дрогнул, в нём полная растерянность.

Каору сделала полшага вперёд, но Изаму остановил её жестом. Его старческое лицо оставалось бесстрастным, но в глазах промелькнуло что-то, похожее на тревогу — эмоция, которую не видели в этих стенах уже много лет.

— Мы твоя семья, Казума, — сказал Дзюмпей, опускаясь на стул у изголовья кровати.

— Семья? — Казума с трудом выдавил из себя это слово, словно пробовал его на вкус впервые. — Я… не помню вас.

— И меня? Ты не помнишь меня? — переспросил Дзюмпей мягче, хотя лицо окаменело. Он подался вперёд, вглядываясь в глаза сына, пытаясь найти в них хоть каплю узнавания.

Казума закрыл глаза, потом снова открыл, пытаясь сосредоточиться.

— Нет, — его слова прозвучали почти извиняюще, будто он был виноват в том, что не может вспомнить собственную семью. — Я не помню… вообще ничего.

Комната погрузилась в тишину, нарушаемую только монотонным писком медицинского монитора.

— Потеря памяти, — тихо сказала бледная Каору.

— Очевидно, — сухо добавил Изаму, как всегда спокойно, но в голосе тонна напряжения.

Дзюмпей же просто молчал, глядя на сына. Пальцы чуть заметно дрожали. Переживал.

— Если я ничего не помню… — выдавил Казума, едва сдерживая панику в голосе, — то почему чувствую, что не хочу быть здесь?

Эта столь неожиданная фраза вонзила нож в каждого. Дзюмпей крепче сжал подлокотники стула, Каору нахмурилась, а Изаму просто сжал губы в тонкую линию.

— Cынок, — мягко сказал Дзюмпей, пытаясь поймать его взгляд. — Ты в доме деда. Здесь безопасно.

Но в глазах Казумы отражалось только непонимание и растерянность.

— Л-ладно…

* * *

Раннее утро в особняке Кобаяси началось с тихой суеты. Лучшие врачи Токио, обитавшие в специально оборудованном медицинском крыле дома, были подняты на ноги ещё до рассвета. Они проводили тест за тестом, пока Казума находился в полубессознательном состоянии, то проваливаясь в сон, то ненадолго приходя в себя.

К середине дня результаты были готовы.

Врач преклонных лет — светило японской неврологии, которого Изаму лично пригласил из лучшей клиники страны — раскладывал перед собравшимися снимки и заключения. Движения были неторопливыми и точными, как у человека, привыкшего сообщать тяжёлые новости.

Изаму сидел во главе стола, лицо казалось высеченным из камня. По правую руку от него застыла Каору, сменившая вчерашнее платье на строгий брючный костюм, под глазами тени, выдающие бессонную ночь. Дзюмпей, принявший душ и переодевшийся в свежую рубашку, которую ему принесли по распоряжению Изаму, устроился чуть поодаль, нервно постукивая пальцами по столешнице из красного дерева.

— Состояние Казумы-куна стабильно, — начал врач с особой профессиональной сдержанностью, за которой обычно скрываются непростые новости. — Но, как мы и подозревали, у него наблюдаются признаки частичной амнезии.

Каору нахмурилась, пальцы сжали подол пиджака. Дзюмпей замер, перестав отбивать свой нервный ритм.

— Объясните подробнее, — спокойно произнёс Изаму, хотя в голосе проскользнула едва заметная нотка напряжения.

— Речь идёт о ретроградной амнезии, — продолжил врач, аккуратно раскладывая снимки мозга на столе. На них светились разноцветные области, похожие на карту неизвестного архипелага. — Она затрагивает определённые аспекты памяти, связанные с социальными связями. Казума-кун не помнит людей, с которыми был знаком, а также их роли в его жизни.

Тишина в комнате стала почти осязаемой. Где-то в саду пела