Жнец - РуНикс

Теплый воздух, струящийся из вентиляционного отверстия, приятно касался влажной холодной кожи, когда Морана подставила ладони, жар от печки медленно согревал ее дрожащее тело. Позволив себе впервые свободно пробежаться взглядом по салону его машины, Морана нисколько не удивилась, когда увидела черные кожаные сиденья, которые теперь полностью промокли от их одежды. Она в первый раз оказалась в его автомобиле, в шикарном черном «БМВ», который, если быть совсем честной, вызывал у нее легкую зависть.

Слегка покачав головой, она повернулась к консоли, увидела кнопку воспроизведения музыки, светящуюся на цифровой панели, и приподняла брови, задумавшись на мгновение, какую музыку он любил (и любил ли вообще). В своих музыкальных предпочтениях он тяготел к року или R’n’B? Или же его вкус был таким же многогранным, как и ее? Простые вопросы, над которыми Морана никогда не задумывалась в отношении него, проносились в голове, пока она рассматривала окружающие их предметы.

Ее блуждающий, пытливый взгляд остановился на небольшом кулоне. Очень маленький и женственный, он представлял собой крошечный круглый диск на серебряной цепочке, свисавшей с центрального зеркала.

Любопытство взяло верх, и, стараясь не действовать в открытую, Морана прищурилась и попыталась рассмотреть надпись на кулоне.

«Сестренка».

О господи… Он принадлежал ей.

Луне.

Морана почувствовала, как сердце болезненно сжалось, откинула голову на подголовник от груза недавно обретенных знаний и бросила взгляд на безмолвного мужчину, сидящего рядом с ней.

Он выглядел расслабленным, его руки свободно лежали на руле, не сжимая ни его, ни рычаг переключения передач, дыхание было спокойным и размеренным. Все казалось нормальным. Все, за исключением одной мелочи: он смотрел прямо перед собой с такой концентрацией, которая, по мнению Мораны, для вождения была совершенно излишней, а еще избегал ее взгляда с тех пор, как отдал ей упавший пистолет.

С тех пор, как зацеловал ее до потери сознания.

Морана вновь взглянула на простой маленький кулон, раскачивающийся по кругу в такт движению машины, и ощутила, как щемит в груди. Это крохотное украшение, свободно болтавшееся между ними, – серебро, когда-то принадлежавшее его сестре и хранящее ее отпечаток, – говорило о Тристане Кейне больше, чем что бы то ни было. Так много боли, так много ярости, так много шрамов…

А вместе с тяжестью в груди пришло еще одно прозрение: машина тоже его территория. Иначе этот кулон не висел бы здесь так открыто, красиво, уязвимо. Само его присутствие в машине говорило о чем-то очень личном.

И Морана поняла: как и в ту первую дождливую ночь, когда он настоял, что она не пойдет с Данте, а останется в его квартире, он впустил ее в свои владения. Снова. Даже после того, как сделал выбор, который она была пока не в силах осознать.

От понимания последствий этого выбора все еще сковывало мышцы, кипела кровь, гудела каждая клетка ее тела. Она все еще чувствовала холодный металл пистолета, прижатого поверх ее гулко колотящегося сердца. Все еще чувствовала напор его дрожащих губ на своих припухших губах. Все еще ощущала прикосновения его языка, ласкающего ее рот.

Тело сотрясла дрожь, но Морана не могла понять: от холода или воспоминаний.

Вопросы крутились в ее голове, слова зарождались в горле и норовили сорваться с языка, но она сдерживала их, не желая нарушать молчание. Морана только что поставила Тристана Кейна в непростое положение, а зная его, понимала, что он плохо отреагирует, если его принудить к разговору, пока он не успел все осмыслить.

Во всяком случае, Морана хотела бы иметь такую возможность, окажись она на его месте. Она все еще сомневалась в нем самом и в том, что творилось у него на уме. Дала ему шанс убить ее, но все же осталась жива, и теперь, дрожа, сидела рядом с ним. Этого было достаточно. Пока.

Напряженную тишину нарушило жужжание его телефона на приборной панели.

Морана машинально глянула на экран.

Входящий вызов: Кьяра.

Не сумев сдержаться, она слегка нахмурила брови.

Кьяра? Кто такая Кьяра, черт возьми? И почему она звонит так поздно?

Морана напряженно отвернулась к окну, сосредоточилась на каплях дождя, каскадом стекавших по стеклу, и других машинах на почти пустой дороге, заметив, что он отклонил вызов. Но она не знала почему: из-за того, что был за рулем, или потому, что она сидела рядом, или попросту был не в настроении.

Но тянущее ощущение в животе, беспокоившее ее самим своим существованием, ослабло. Оно вообще не должно было возникнуть. У нее не должно возникать никакой реакции на то, что женщины с красивыми именами названивают ему среди ночи. У Мораны даже не осталось на это сил. Плохо дело.

Прогнав мысли, наводнившие голову, она предпочла повнимательнее рассмотреть его большую руку, которой он плавно переключал передачи и рассматривать которую у нее прежде не было ни времени, ни желания. Морана разглядела большие дорогие на вид металлические часы с синим циферблатом на его сильном запястье, вены, тянущиеся по тыльной стороне ладони, поросль волос, прятавшуюся прямо под рукавом, и длинные сильные пальцы, интимные прикосновения которых она ощущала внутри. Слегка поерзав в кресле, Морана опустила взгляд ниже и снова взглянула на сбитую кожу на его все еще припухших костяшках. Раны вполне могли остаться со вчерашней ночи, когда он разбил руки о стенку душевой, но все же казались свежими на вид.

Морана уже была готова спросить Тристана Кейна об этом, но заметила, как уголки его губ слегка опустились, и промолчала.

Сейчас неподходящее время. Совершенно неподходящее.

Мили пути пролетали незаметно, пока он уверенно лавировал среди немногочисленных машин, и спустя несколько долгих напряженных минут Морана увидела знакомые ворота его жилого комплекса, который вздымался высоко в неспокойное небо и слева от которого вдали виднелось море.

Двое охранников, стоящих у ворот с пистолетами на поясах, кивнули в знак уважения, когда он въехал на небольшую подъездную дорожку, что вела на подземную парковку. Все пространство освещали белые огни, поблескивавшие на металле оставленных на ночь темных автомобилей. Морана бросила взгляд на припаркованные машины и на миг задумалась, кто еще жил в этом здании, кроме него и Данте.

Но не успела она пуститься в размышления, как Тристан Кейн припарковался возле своего великолепного мотоцикла. Морана взглянула на его темные мощные очертания, и в ее сердце эхом отозвалось страстное желание прокатиться на нем снова, навеянное бесценными воспоминаниями о той первой поездке, о том, когда она по-настоящему почувствовала себя свободной.

Но это желание испарилось, как только она услышала звук открывшейся двери, а повернувшись, увидела, как Тристан Кейн вышел из машины и захлопнул за собой дверь, пока она не успела даже отстегнуть ремень безопасности. У Мораны возникло чувство, что он хотел отдалиться от нее, и она снова отнеслась с пониманием, хоть и испытывала легкую злость. Окажись она на его месте, то, наверное, и вовсе бросила бы его на кладбище и убежала, лишь бы сохранить драгоценное личное пространство. Отчасти она искренне ожидала, что так он и поступит.

Однако, дойдя до частных лифтов, он не стал подниматься, а молча стоял и ждал ее, как и на кладбище. Морана тихонько открыла дверь и захлопнула ее за собой, а затем позволила себе разок провести ладонью по сиденью мотоцикла. Содрогаясь промокшим телом от царящей на парковке прохлады, она поспешила к Тристану Кейну, который стоял в кабине, выставив ногу возле дверей, чтобы они не сомкнулись.

Удивленная этим жестом, Морана вошла в лифт, когда он убрал ногу, а затем набрал код пентхауса. Двери закрылись, и в отражении зеркал показались их промокшие тела. Морана смотрела на картину, которую они собой являли. Тристан Кейн выглядел собранным, его высокая мускулистая фигура была облачена в промокший костюм с галстуком, с которого текла вода, а под прилипшей к телу белой рубашкой отчетливо виднелись мышцы пресса. А Морана – она походила на ожившего мертвеца. Одежда слегка порвана от взрыва, светлая майка приобрела странный коричневый оттенок, и всюду пятна грязи, местами даже на коже. Волосы спутаны и наполовину выбились из растрепавшегося хвоста, бледному лицу только щеки придавали немного цвета, а широко раскрытые глаза слегка покраснели.