Человек из тени - Коди Макфейден

— У меня жена умерла в Индии. За неделю до того, как мы должны были уехать в Америку. Берите, заплатите в следующий раз.

Я на секунду замерла. Потом схватила пачку и стремительно выскочила из магазина. Я бежала домой, заливаясь слезами и сжимая пачку сигарет.

Магазинчик находился немного в стороне от моего привычного маршрута, но с той поры я покупаю сигареты только у индуса.

Теперь я сижу на постели и слегка улыбаюсь, найдя пачку сигарет на столике рядом с кроватью и вспоминая этот случай. Закуриваю. Я любила индуса так, как можно любить постороннего человека, проявившего к тебе доброту в тот момент, когда ты больше всего в ней нуждаешься. Это глубокая любовь, она идет прямо от сердца, и я уверена: даже если я никогда не узнаю, как индуса зовут, я буду помнить его до самой смерти.

Я затягиваюсь, с удовольствием наполняю легкие дымом и рассматриваю идеально ровный кончик сигареты, ало мерцающий в темноте спальни. Мне думается, именно в этом и кроется коварство курения, будь оно неладно. Не в никотиновой зависимости, хотя в ней, разумеется, мало хорошего. Но в том, как сигарета в некоторых ситуациях кажется уместной. На утренней заре, вместе с чашкой дымящегося кофе. Или ночью, в одиночестве, в доме, населенном призраками. Я знаю, что мне следует снова бросить курить, прежде чем привычка станет необратимой, но я также знаю, что я этого не сделаю. Кроме сигарет, у меня сейчас ничего нет, они для меня воспоминания о доброте, утешение и источник силы, все в одном флаконе.

Я выдыхаю и смотрю, как дым разносится слабыми воздушными потоками и исчезает. «Как жизнь», — думаю я. Жизнь — это дым, вот так просто и ясно. Мы дурачим себя, полагая, что дело обстоит иначе. Всего-то и требуется один порыв ветра, и мы уплывем вдаль, исчезнем, оставив за собой только слабый след в виде воспоминаний.

Внезапно я кашляю. Меня веселит мысль о том, как все взаимосвязано. Я курю, жизнь — это дым, и зовут меня Смоуки[1] Барретт. Это мое настоящее имя, потому что матушка решила, что оно «звучит круто». Именно это и заставляет меня хихикать в темноте моего пустого дома. Попутно я думаю (как бывало и раньше), что выгляжу дико, смеясь в одиночестве.

Зато у меня теперь есть о чем думать в ближайшие три или четыре часа. А именно о том, что я схожу с ума. Ведь завтра будет новый день, никуда от этого не деться.

День, когда мне нужно будет решить, вернусь я на работу в ФБР или останусь дома, суну дуло пистолета себе в рот и спущу курок.

2

— Вы все еще видите те самые сны?

Это одна из причин, почему я доверяю психотерапевту, которого ко мне прикрепили. Он не играет во всяческие заумные игры, не танцует вокруг да около, не пытается обвести меня вокруг пальца. Он идет напрямик. Сколько бы я ни жаловалась и ни сопротивлялась его попыткам меня излечить, я уважаю такой подход.

Зовут его Питер Хиллстед, и он так далек от стереотипной внешности последователя Фрейда, что дальше некуда. Ростом он примерно шесть футов, у него темные волосы, красивое лицо и фигура, на которую невольно обращаешь внимание. Но наибольшее впечатление производят его глаза. Они ярко-синего цвета. Мне никогда не доводилось видеть таких глаз у брюнета.

Несмотря на внешний вид кинозвезды, он способен к такому глубокому перевоплощению, что даже не верится. Пребывая с ним наедине, о сексе вы не думаете. Вы думаете только о себе. Он один из тех людей, которые на самом деле переживают за тех, с кем имеют дело. Когда вы с ним, вы в этом не сомневаетесь. Вы никогда не ощущаете, разговаривая с ним, что его мысли бродят где-то далеко. Он уделяет вам все свое внимание. Он заставляет вас почувствовать, что в его маленьком кабинете вы единственная, достойная его внимания. С моей точки зрения, именно это мешает влюбиться в красавчика. Когда вы с ним, вы не думаете о нем как о мужчине, вы воспринимаете его как зеркало своей души.

— Да, я по-прежнему вижу эти сны. Все три, — отвечаю я.

— Какой именно сон вы видели минувшей ночью?

Я смущенно ерзаю в кресле. Я знаю: он все замечает и задумывается, что бы это могло означать. Я вечно просчитываю варианты и взвешиваю обстоятельства, ничего уж тут не поделаешь.

— Тот, в котором Мэтт меня целует.

Питер кивает.

— Вам потом удалось снова заснуть?

— Нет. — Я смотрю на него и больше ничего не говорю. Сегодня у меня не самый разговорчивый день.

Доктор Хиллстед смотрит на меня, опершись подбородком на руку. Кажется, он над чем-то размышляет, как человек, решающий кроссворд. Он знает, что, какой бы путь он ни избрал, назад дороги не будет. Проходит почти минута, прежде чем он откидывается назад, вздыхает и щиплет себя за переносицу.

— Смоуки, вы знали, что среди моих практикующих коллег я не в большой чести?

Я вздрагиваю как от самой идеи, так и от того, что он считает нужным сообщить об этом мне.

— Да нет, не знала.

Он улыбается:

— Это так. Я придерживаюсь несколько нетрадиционных взглядов. Самое основное: я полагаю, что у нас нет действительно научного решения проблем рассудка.

Как, черт возьми, прикажете мне на это реагировать? Мой психолог заявляет мне, что у него нет решения проблем рассудка? Не слишком укрепляет веру в его советы.

— Я понимаю, что такое мнение может не вызвать восторга. — Это лучший ответ, который пришел мне в голову.

— Не поймите меня неправильно. Я не утверждаю, что в моей профессии нет решений умственных проблем.

Это, как мне кажется, еще одна причина, почему я доверяю своему психотерапевту. Он обладает редкой проницательностью, почти ясновидением. Меня это не пугает. Я могу это понять. По-настоящему талантливый следователь тоже обладает такой способностью. Предвидеть реакцию собеседника на то, что вы ему скажете.

— Нет. Я хочу сказать следующее. Наука есть наука. Она точна. Закон тяготения означает, что если вы роняете предмет, то он непременно упадет. Два плюс два всегда четыре. Сущность науки — в постоянстве.

Я, подумав, киваю.

— В свете этого, что происходит в моей профессии? — Он машет рукой. — Наш подход к проблемам рассудка? Не наука. По крайней мере пока. До «два плюс два» мы еще не дошли. Если бы дошли, то я бы вылечивал любого, возникшего на моем пороге. В случае депрессии я бы знал, что нужно делать А, Б и С, и дело в шляпе. Будут существовать неизменные законы, и тогда это будет наука. — Он скупо улыбается. Даже немного печально. — Но я не умею решать все проблемы. Даже половину. — Он замолкает и трясет головой. — Как я себе представляю свою профессию? Это не наука. Это собрание методов, которые вы можете попробовать, потому что большинство из них срабатывали в прошлом неоднократно, так что, если они помогали больше чем в одном случае, стоит попробовать их снова. Вот примерно и все. Я высказал эту точку зрения вслух, так что… у меня не самая лучшая репутация среди моих коллег.

Я задумываюсь. Он ждет.

— Я понимаю почему, — говорю я. — Сейчас больше заботятся об имидже, чем о результате. Даже кое-где в Бюро. Наверное, так же обстоят дела и с теми вашими коллегами, которые вас не любят.

Он снова улыбается:

— Прямо в точку, как всегда, Смоуки. Во всяком случае, если с вами лично не связано.

Я невольно морщусь. Один из излюбленных методов доктора Хиллстеда. В самом обычном разговоре он вдруг, вскользь, пускает взрывающие душу стрелы. Вроде этого его последнего замечания. «У вас проницательный ум, Смоуки, — хочет он сказать, — но вы им не пользуетесь, чтобы разрешить вопросы, касающиеся вас». Вот так. Правда глаза колет.

— Тем не менее я здесь, несмотря на то что кто-то обо мне нелестно думает. Один из наиболее надежных специалистов, когда дело касается случаев с агентами ФБР. Как вы думаете, почему?

Он выжидательно смотрит на меня. Я знаю, что он ведет к чему-то. Доктор Хиллстед никогда просто так не болтает. Поэтому я задумываюсь.

— Мне кажется, вы умеете добиваться результатов. А дело всегда больше ценится, чем слова, во всяком случае, в моей работе, — говорю я.

Он снова слегка улыбается:

— Верно. У меня есть результаты. Я этим не хвастаюсь и не хлопаю себя одобрительно по плечу, перед тем как лечь спать. Но это так.

Сказано спокойно, с уверенностью настоящего профессионала. Я могу это понять. Скромность тут ни к чему. В тактической ситуации, когда вы спрашиваете человека, насколько хорошо он умеет управляться с пистолетом, вы хотите услышать правду. Если человек лжет, вы должны это знать, потому что пуля убивает лжеца так же быстро, как и честнягу. Вы должны знать правду о сильных и слабых сторонах человека, когда работаете с ним. Я киваю, и он продолжает:

— Это главное в любой военной организации: получить результаты. Вас не удивляет, что я считаю ФБР военной организацией?

— Нет. Ведь идет война.