Сентименталь - Виктор Колюжняк

Воистину правы те мудрецы, что утверждают: стоит человеку осознать, к чему он стремится, как судьба с радостью поведет его по выбранному пути. До этого момента ты блуждаешь, не разбирая с дороги, но, ступив на тропу, следуешь туда, куда она тебя ведет. Главное — твердая уверенность, что это твой путь и решимость пройти его до конца.

Точно так же и было с моим хозяином. Стоило ему осознать свое предназначение, стоило выбрать из множества вариантов тот, который устраивал его наибольшим образом, как тут же все стало получаться именно так, как ему хотелось. Даже если поначалу и казалось, что это ложные шаги, а тропа вот-вот пропадет, оказавшись всего лишь примятой травой.

Не сказать, чтобы все случилось сразу и молниеносно. После выздоровления Клаус фон Дирк стал более внимателен к собственному телу и менее подвержен приступам всепоглощающей страсти. Он часто и подолгу сидел в кресле, а взгляд его, казалось, был устремлен в дали, скрытые от неподготовленного взора.

Я ухаживал за ним, делая то немногое, на что был способен. В глубине души моей порой мелькали горделивые мысли о том, что мой труд хоть немного, но приближает господина к его цели. Хотя бы тем, что не отвлекает на проблемы бренного существования.

В скором времени былая мания вернулась, пусть и в другой форме. Клаус фон Дирк писал письма своим собратьям алхимикам, а если кто-то из них оказывался проездом в Гамбурге, то он добивался встречи. Очень часто после этих бесед господин приходил в раздражение, а порой со злости рвал письма, выбрасывая обрывки в камин.

— Глупцы, — бормотал он, потирая лоб. — Им кажется, что они знают, где проходит граница между невозможным и реальным, но при этом они продолжают заниматься тем, в чем никогда не добьются успеха. Их манит не тайна, а жажда наживы. В стремлении возвеличиться, мои собратья приписывают себе подвиги, которых никогда не совершали и не совершат. А после, когда одного из них посещает озарение, в чванливом самодовольствии они отказываются принимать и понимать это. Воистину, нет более твердолобых глупцов, чем те, кто считает себя мудрецами.

Клаус фон Дирк нервно сплетал пальцы, выворачивая их так, что щелкали суставы. Он вставал и начинал расхаживать по комнате, бормоча себе под нос. В глазах его горело нечто жуткое, рожденное не в нашем мире. Порой он напоминал мне одержимого, и я втайне от хозяина, скептически относившегося к церкви, молился за обретение его духом покоя.

Так продолжалось долгое время. Мой господин становился все более раздражительным, и казалось, что если это не прекратится, то он вскоре вновь окажется в постели. Блестящий ум, сраженный косностью и твердолобостью тех, кого он считал равными себе.

Однако, к счастью, судьба послала Клаусу фон Дирку не только испытания, но и награду.

Глава II

Ярмарки в Гамбурге случались раз в сезон и та, о которой пойдет речь, приключилась весной. В ту пору еще нет такого обилия фруктов и овощей, которое бывает летом или осенью. По большей части продают старые запасы и поделки, появившиеся на свет долгими зимними вечерами, когда за окном воет ветер, и нет ничего лучше, чем собраться вместе в большой просторной комнате. За разговорами да работой зима проходит быстро. Мне, рожденному и выросшему в крестьянской семье, это было знакомо.

Клаус фон Дирк посещал ярмарки не из-за поделок — он в большей степени ценил простоту, видя за вычурностью гордыню и выпячивание достатка. Если же говорить о запасах, то мой господин жил, как бродяга, в любой момент готовый пуститься в странствия, а потому не утруждал себя вещами сверх тех, что можно собрать за несколько часов. Его интересовали купцы, побывавшие во многих странах и сумевшие раздобыть то, что никто никогда не видел. Они стекались на ярмарку и выставляли свой товар, в надежде выручить за него баснословные деньги, хотя часто это оказывались бесполезные безделушки. Для того чтобы распознать настоящую редкость, нужно было обладать большими знаниями и внимательным взором, и истинные ценители были наперечет.

Клаус фон Дирк, естественно, таковым являлся, и многие купцы, знавшие его не первый год, всегда стремились поразить чем-то диковинным, ибо щедрость господина в такие моменты не знала границ.

«Человек высокого ума никогда не скупится на действительно уникальные вещи. И уникальность эта должна заключаться не только и не столько в красоте, сколько в соответствии предмета его назначению», — так рассуждал Клаус фон Дирк.

Особого внимания заслуживали книги. Если кому-либо удавалось раздобыть нечто незнакомое, то господин подолгу и внимательно перелистывал страницы, вчитываясь в содержимое, и выпытывал: откуда и каким образом сей труд попал в руки торговца.

На той весенней ярмарке Клаус фон Дирк остановился возле незнакомого купца, который явно вел свое происхождение из мест, согреваемых жарким южным солнцем. Мой господин придирчиво осмотрел разложенные книги. Взгляд его изучал названия, и Клаус фон Дирк застыл, уподобившись живой скульптуре. Дыхание его участилось. Губы начали что-то шептать, а сам он разом покрылся испариной.

— Какая цена у этой книги? — спросил господин, и я мог бы поклясться, что голос его дрожал.

— Зависит от того, кто вы есть.

Купец ответил толи дерзко, толи насмешливо, но господин проигнорировал это. Он был слишком взволнован, да и сам, по правде говоря, предпочитал общение прямое и независимое.

— Я — алхимик и философ, Клаус фон Дирк. Я дышу и питаюсь знанием. У тебя есть блюдо, которое я еще не вкушал.

— Я — всего лишь купец, — ухмыльнулся торговец. — Но скажи мне, как философ, можно ли прожить всю жизнь, на одном лишь знании, не подкрепляя тело?

— Нет. В таком случае никакой жизни не будет. Но если довольствоваться лишь утолением голода плоти, то и это вряд ли кто назовет жизнью. Куда больше подойдет слово «существование».

— О да, это действительно ответ, достойный философа, — купец расхохотался. — Философы, которые мне попадались, были то бедны, то богаты, но среди них не было жадных. Назови мне свою цену. Думаю, ты не из тех, кто привык торговаться, в надежде выгадать пару монет.

— Ганс, отдай ему кошель, — распорядился господин.

Я, признаюсь, заколебался. Этих денег, по моим подсчетам, хватило бы на дюжину подобных книг. Однако, видя мое колебание, Клаус фон Дирк повторил приказ, и мне пришлось подчиниться.

— Я смотрю, твой слуга не философ, — торговец заглянул внутрь кошеля и остался доволен.

— Философы не уживаются вместе. Каждый из них, в попытке облагодетельствовать начинает просвещать ближнего своего, что приводит к ссорам. Достаточно того, что Ганс — моя бережливость и верность.