Ангелы - Дарина Грот

Люц – так я называл своего брата, потому что стоило чуть громче назвать его полным именем на улице, и на «Люцифер» помимо него оборачивались всякие бабушки и начинали с ужасом в глазах отчаянно креститься, как будто действительно увидели дьявольское отродье. В публичных местах я старался не использовать магическое имя, заставляющее всех впадать в ужас. К моему великому удивлению, не все знали, кто такой на самом деле Люцифер. А подходить и каждому объяснять, что этот человек – не сын дьявола, ни сатана и ни черт, а мой брат, которого назвали в честь «сына зари», мне не хотелось! Народ всегда лучше знает, кто есть кто, для чего и зачем. Поэтому – Люц. Хотя вот девчонкам нравились наши имена.

В том баре Люц мгновенно нашел женскую компанию и вовлек меня знакомство. В нем было столько харизмы, столько чертовой харизмы, что мне хотелось оторвать половину и выкинуть, чтобы ошеломленные пьяные дамы закрыли свои рты и перестали ловить ими мух. Порой мне приходили мысли о том, что я просто завидовал брату, а он, словно зная об этом, любил косо смотреть на то, как я тускнею в его огромной тени. В такие моменты во мне бушевали две личности. Одна тщательно мне доказывала, что все это неважно, и, по сути, мне вообще должно быть наплевать на поведение брата. Вторая же, напротив, выказывала свое недовольство о том, как это так, мы же близнецы! Почему все лавры достаются только ему? Вторая часть мысленно провоцировала меня на какие-то действия, доказывающие всем, что я совсем не хуже своего брата. Но я все время отбрасывал эти затеи. Люцифер – человек на открытой ладони. Он всегда был открыт, если пытался что-то скрыть, то его выдавали действия, им все время что-то двигало. Я же больше был ментального склада. Все, что я мог бы сделать, обычно за пределы моего воображения не выходило. Я мог представить себе все, что угодно, брат же делал все, что угодно.

И вот я смотрел, как он веселился с девушками, как заводит новых друзей, и мне становилось тошно. Возникали всякого рода естественные желания стать единственным человеком с таким лицом. Но что я мог сделать? Мне оставалось наслаждаться и гордиться братом, в душе ненавидя, смотреть на его счастливую и беззаботную жизнь. Да мне просто бесило, что он умел каждый убогий день превратить в одну целую безоблачную жизнь, а я мог оставаться только ее тенью. Но я никогда не задавался вопросом, как брат относиться ко мне, мне на его отношение было наплевать. Я все время интересовался исключительно только своей жизнью.

Понаблюдав за братскими успехами и весельем, я незаметно вышел из бара и направился домой. По пути я хлестал пиво, не боясь появления патруля, и думал обо всем, что происходило в тот момент у меня в голове, обо всем, кроме университета. Мысли об учебе не хотели посещать мою голову, но там все время плавали картины, на которых четко прорисовывалась глупая война между мной и Люцифером за место в жизни, извечная борьба непонятно за что. Также я думал, что как полный кретин, собираюсь потратить пять лет в пустоту, так как учиться там, где «надо» – не хочется, а хочется там, где «хочется». Но я должен был закончить этот ВУЗ, то есть выкинуть 1826 дней в такую помойку, из которой ничего больше нельзя вернуть, так еще и рядом со своим «потрясающим» братцем. Мне так не хотелось этого.

Именно в тот момент я осознал, что было даже очень неплохо, что нашей матери не было с нами. Она бы жутко нервничала, гладила рубашки и пыталась сделать ненавистные проборы на наших головах. А потом, перед входной дверью она долго бы целовала Люцифера в лоб, повторяя все те же напутствия и наилучшие пожелания, совершено забыв обо мне. Меня больше устраивало то, что до нас обоих нет никому дела.

Я вошел в дом, захлопнув за собой дверь, и поставил бутылку с недопитым пивом на комод. Мне не хотелось больше его пить. Вообще странное поведение: пока ошиваешься на улице можно выпить тонны желтого и пенного напитка, но как только оказываешься дома, он напоминает мочу, которой, оказывается, уже достаточно нахлебался.

Я скосил глаза на бутылку на комоде и пошел наверх, в свою спальню.

Комната брата была рядом с моей, разделенная общей ванной комнатой. Размер помещений был одинаковый, но внутри всё по-разному. На этот раз выигрывал я. Комната брата была слишком загромождена различными приблудами типа пуфиков, буддийских ковриков, тяжелых темных штор, которые уменьшали визуальное пространство комнаты, письменный стол, неимоверных размеров. Вот чего я не мог понять, так это зачем ему огромный стол, если он даже не знал в какой руке надо держать ручку? Но потом я все понял: на том огромном столе складывались такие же огромные кучи мусора, бумаги, пепельницы, которые не вытряхивались с рождения нашей бабушки, зажигалки и тому подобный хлам. Шикарный стол являлся не чем иным, как пристанищем для хлама, короче говоря – одна большая помойка, называемая – «творческий беспорядок». Ха! «Творческий беспорядок»! Я бы мог понять, если бы Люцифера звали Сальвадор, а его фамилия была бы Дали, тогда «творческий беспорядок» имел бы место быть. Но у девятнадцатилетнего парня это называется – помойка! Меня так удивляло, что он еще умудрялся водить в свою конуру девушек, бывало, что даже приличных, и видимо их никак не шокировали тарелки, мятые рубашки и валяющиеся по всей комнате носки, я даже не говорю об их чистоте. В Люцифере было что-то, что перекрывало вид на весь ужас в его комнате.

На моей же территории все выглядело совсем по-другому. Я приверженец чистоты и в моей комнате было крайне проблематично найти грязные носки, не мытую посуду с плесенью, вековые окурки в пепельнице…девушек и друзей. Возможно, успокаивая себя, я всегда говорил: «нет друзей и лишних людей в комнате – значит, нет пуфиков, бычков, тарелок и бардака на столе». Как обычно, старался объяснить себе, что жить так, как жил я – нормально. Что ж страшного в том, чтобы жить в чистоте? В юношеские годы все почему-то больше любят беспорядок, видимо потому, что в головах такой же бардак.

Я завалился на кровать и стал пристально изучать ночной потолок с бегающими по нему световыми шариками. На самом деле эта часть комнаты интересовала меня меньше всего. В тот момент я сам не понимал, что меня интересовало. Хоть и взгляд был устремлен вверх, мысли были словно на другой планете. И во время этих блужданий мозговая активность погрузилась в сон.

Мне снилась какая-то белиберда, никак не связанная с учебным годом. Как ни странно, ни я, ни брат не беспокоились, не нервничали и не ждали с предвкушением первого дня в университете.

Сквозь сон я слышал, как Люц вернулся среди ночи, не одни – женский, писклявый голос, как противный комариный писк, блуждал по дому. Я хотел проснуться, но не мог. В моем сне в тот момент творился настоящий сюрреализм, перемешанный с жестокими гранями недалекого постимпрессионизма. Разве можно было оторваться от таких вопиющих картин из-за надоедливого комариного визга, в очередной раз принесенного в дом моим братом-донжуаном? Я не видел на то причин.

***

Утром, когда я чистил зубы, Люцифер ворвался в ванную комнату с видом обезумившего старикашки и вытаращил на меня больные глаза. Я замер, прикусив зубную щетку и прищурился, не понимая, что творится с моим единственным родственником. Я догадывался, что ему будет плохо после удачной ночи, которой как таковой даже не было из-за спящего комара в его бардачной кровати, но я никак не думал, что он сойдет с ума.

– Мы проспали, да?! – взревел он, как медведь, окунув меня в утренний перегар вчерашних сливок.

Я закрыл один глаз, так как мне показалось, что слизистая не выдержит жгучей боли и демонстративно помахал рукой перед носом, слегка поморщившись.

– Нет! – буркнул я в ответ, вытащив щетку изо рта.

Брат усмехнулся и хлопнул меня по плечу. Затем он оперся руками на раковину и пристально посмотрел на наши отражения в зеркале, периодически усмехаясь.

– Сейчас мне кажется, что мы не то что не близнецы, а что мы вообще не братья! И это в первый день-то! – улыбнулся Люц, оттягивая нижнее веко у глаза и рассматривая белок, покрытый красными кривыми линиями, как корни многолетнего дерева.

Я улыбнулся. Похмелье коснулось меня меньше, чем его, потому что я ушел раньше. Пьянка – как казино, лучше уйти раньше, чем пропить все деньги, мозги и лицо. Результат вчерашней игры был на лицо. Хоть мы с братом часто бывали в таком состоянии, как утреннее похмелье, но в то утро я был рад, что вчера не остался стоять. Люцифер был весь помятый, лицо, как мне показалось, слега синего цвета, глаза красные, волосы, как колтуны у кошки. Честно, я злорадствовал в душе, первый учебный день и между нами можно был сделать несколько отличий, а это значит, что каждого из нас заметят, как индивидуальность и будут знать, кто из нас каким может быть.

Я взглянул через его плечо – на кровати нежилась симпатичная девушка. Ей явно вставать не хотелось, да и Люц не особо беспокоился о ее присутствии. Заметив мой взгляд, он захлопнул дверь и посмотрел на меня, как отец на маленького ребенка, смотрящего порнографию.