Вой молодых волков (СИ) - Чайка Дмитрий

Королевства франков грызлись между собой непрерывно, но требовать земли друг у друга не смели. Алкоголик и эпилептик Хлодвиг умер молодым, оставив троих сыновей, и с этим нужно было что-то делать. С одной стороны, обычаи требовали справедливого раздела земель, а с другой — имелся недвусмысленный приказ римского императора, который стал очень удобным поводом на обычаи наплевать. На них и наплевали, сохранив Нейстрию от очередной братоубийственной мясорубки.

В Австразии после смерти плаксы Сигиберта III на трон сел его сын Дагоберт II. В этой реальности он не сбежал в Ирландию от собственного майордома, а казнил его и правил твердой рукой, как и дед-тезка. И никаким «ленивым королем» он точно не был. Он привел к покорности и обнаглевших герцогов Австразии, и ее не менее обнаглевших епископов. И да, он последовательно отбивался от римского влияния, сохраняя независимость Галльской церкви. Впрочем, он неудачно заснул и получил копьем в глаз, но это случится много позже. Пока что Дагоберт молод и силен.

Франки севера все еще были многоженцами, но на юге Галлии от этого обычая уже отказались. В Бургундии, где супругой короля стала княжна Екатерина Святославовна, такая возможность даже не обсуждалась. А в Аквитании всех претенденток на королевскую постель неизменно находили захлебнувшимися в отхожей яме. Королева Радегунда, которую все почитали за образец благочестия и кротости, держала страну и мужа железной рукой. И у нее было очень плохо с фантазией. Она не любила менять подходы, которые уже когда-то принесли свои плоды. Всех шлюх своего мужа Радегунда просто топила в дерьме…

В общем, империя процветала, и даже за Карпатами царил мир. Там все еще правил каган булгар Кубрат. Но так ли было еще пару лет назад? Вовсе нет. Могучий дуб, что держал своими ветвями целый мир, рухнул, и это стало слишком большим соблазном для многих. Случилось именно то, о чем всегда предупреждал отец…

Три года назад. Апрель 658 года. Братислава.

Собор святого Николая в столице не мог вместить всех желающих. Он стал самым большим зданием в Европе после святой Софии, но повторить восьмое чудо света никто не сможет еще очень и очень долго. Да никто и пытаться не станет, ведь стоит это столько, что казна просто вылетит в трубу. Тем не менее, в собор Братиславы вмещалось больше двух тысяч человек, чуть ли не пятая часть всех горожан.

Из всех братьев в городе оставался лишь Берислав. Старший брат — в своей столице, в Александрии, Владимир — где-то в Армении, добивает мятежные роды, а Кий вместе с Пятым Молниеносным режет непокорных вислян, отодвигая северную границу от Братиславы. Даже сестра Власта в Константинополе. Она уехала туда с матерью. Золотой род разрастался. В первом ряду стоит императрица Людмила и Ванда, ее неизменная тень. Около нее — Ирмалинда и обе жены Кия. Целый выводок княжичей и княжон выстроился позади взрослых, и возглавлял их девятнадцатилетний Александр Святославич, который заканчивал обучение в университете. Два его брата служили в Сотне, и они тоже стояли в общем ряду, хмуро поглядывая на окружающих. Георгию исполнилось четырнадцать, а Стефану — двенадцать. Юлдуз родила мужу десять детей, но только трое из ее сыновей выжили.

Позади княжеской семьи выстроилась родовая знать, бояре и приказный люд. Тело князя забальзамировали в меду и положили в ледник на неделю. Больше тянуть возможности не было. Кто приехал на похороны, тот и приехал…

— Дорогу! — услышали люди резкий голос.

Кий? Но как? — подумал Берислав. — Неужели аварский гонец сумел найти его? Впрочем, брат все объяснил сам. Людские волны расступались перед ним. Княжичу исполнилось двадцать восемь, и он покорял бы мужественной красотой, если бы не пугал свирепой силой дикого зверя. Даже аварские ханы ежились, когда он смотрел на них, и отводили в сторону глаза. Последние лет пятнадцать Кий не вылезал из походов и появлялся в Братиславе лишь за тем, чтобы заделать одной из своих жен очередного наследника. Дочери короля алеманнов и герцога фриульского приехали в столицу давным-давно, но если посчитать, то собственного мужа не видели в сумме и полугода. Он не слишком любил тут жить, предпочитая загородные имения с хорошей охотой. А общества своих баб Кий не терпел в принципе, а потому брал в постель дочерей крестьян и старост, делая это с неистовством дикого тура в период весеннего гона. Перепуганные девки и слова сказать не смели и лишь молились Богине, чтобы понести дитя от поросли священного рода.

— Двое суток скакал без сна, — шепнул Кий на ухо брату. — Жопу в кровь стер. Ты докопался, кто это затеял? Арабы? Франки? Лангобарды? Только скажи, я их собственной печенью накормлю!

— Это не они, — шепнул в ответ Берислав. — Кровник ждал своего часа сорок лет без малого. Мачеха это матери нашей. Отец ее мужа за измену на кол посадил, а вся родня сгинула.

— Однако! — удивился Кий и сжал зубы. — Вот ведь какая сука памятливая. Недоработал Горан-покойник, не извел поганое семя. Жаль, что больше из родни некого на кол пристроить, я бы этим делом занялся. Ладно, будем отца поминать. А потом наши с тобой дела обсудим. Они чужих не касаются.

Тризна в княжеском дворце собрала под сотню нобилей, ханов, бояр новых и бояр старых, из словенских владык. Люди, которые никак не могли переварить чудовищную весть, выглядели хмурыми и озадаченными или, строго наоборот, оживленными и говорливыми. Последние переходили от одной кучки к другой, шептали что-то и переходили дальше. Все они уже выразили свои соболезнования и княжеским сыновьям, и живой Богине. И теперь они ждали, что же случится дальше. Слишком много у них накопилось претензий к власти. Слишком сильно давил на них пурпурный сапог августа. Они не без оснований считали, что уж раз старый волк помер, то молодые волчата куда как пожиже будут.

Слухи шли по большой зале, что младший император Святослав и не знает еще, что случилось, и когда узнает, неизвестно. Он вроде бы ушел в поход на Нубию, а это полгода, а то и год. А раз так…

— Пожалуйте к столу, сиятельные! — в зал вышел кравчий, очередной потомок покойного Душана, круглый, словно шар. Мужи из этого рода, мучаясь от избытка пищи, умирали рано, к вящей зависти окружающих. Смерть от обжорства по-прежнему считалась на редкость почетной. В этом мире обычно погибали по куда более прозаичным причинам. От голода, например.

Знать, шумно обсуждая новости, повалила в обеденные покои, где все заняли положенные им места, ревниво поглядывая на соседей. А ну как худородный рядом сядет, или тот, кто недавно боярскую шапку получил. Невместно сие и позор великий!

Стол ломился от яств и выпивки, и нобили, придвинув к себе серебряную посуду, начали накладывать жареное мясо, сало, кур и десяток видов хлеба. Сегодня все было по-простому, кроме каши из нечастого пока риса. Он ценился куда дороже, чем белужья икра, которая стояла на столе в серебряных ковшах.

— Дзынь-дзынь-дзынь!

Патриарх Григорий, который хоть и поседел как лунь, но оставался по-прежнему худ и подвижен, постучал вилкой по серебряному кубку. Замолчали все, включая ханов-язычников и словенских владык из лесной глухомани, поклонявшихся дедовским деревянным идолам. Владыку уважали все. Ведь когда заходил спор о его святости, то последним аргументом в споре становился двадцатилетний бренди, настоянный в бочке из лимузенского дуба в подвалах патриаршего двора. Тут даже закоренелый поклонник старых богов нехотя признавал, что определенное благословение небес над этим человеком присутствует, иначе как еще можно выгнать пойло такого качества.

— Поднимем кубки, сиятельные! — горестно сказал Григорий. — Господь оставил нас милостью своей! Наш государь, одаренный множеством добродетелей, покинул мир этот и перешел в мир иной. Пусть господь посадит его по правую руку от себя! Мир его праху!

— Мир! — подхватили нобили и опрокинули кубки в свои луженые глотки.

После этого речи полились одна за другой, и тональность в них звучала разная. От откровенного, совершенно искреннего горя до едва прикрытого злорадства. Кое-кто уже выпил слишком много, и правда перла наружу неудержимым потоком.