От Гринвича до экватора - Михаил Озеров

Я искренне полюбил эту страну вечного лета и живущих в ней людей — открытых и отзывчивых, с горячими сердцами, темпераментных…

Почему бы мне, по примеру туристов, не встать одной ногой в восточное, а другой — в западное полушарие? Необязательно для этого отталкивать остальных.

Встаю.

Восток и Запад. Хорошо известны строки Киплинга: «Запад есть Запад, Восток есть Восток». Но что такое сегодняшний Восток? Скажем, Юго-Восточная Азия, Вьетнам, Кампучия? Я бывал во Вьетнаме; и в мирные дни после победы над американцами, и когда против него вели войну. Не раз бывал и в Кампучии — заново родившейся стране, которая освободилась от самого чудовищного в послевоенной истории режима.

А Запад? Он тоже не тот, что при Киплинге. Каков его нынешний житель? Скажем, испанец, или итальянец, или австриец — по земле каждого из них довелось походить. А может быть, сделать следующее: попробовать понять один западноевропейский народ и на основании этого хоть как-то представить себе образ жизни, обычаи, нравы, царящие в том мире? Мне, пожалуй, легче всего сделать это на примере страны, где провел не один год, — Англии.

Но в балладе у Киплинга есть совсем другие строки: «Нет Востока, и Запада нет». Может быть, они вернее, чем те, с которых начинается стихотворение? Нужно ли жестко разграничивать планету, особенно в наш век, когда все переплетено и взаимосвязано?

Вопросы, вопросы, вопросы… А ответов на них железная струйка Гринвича не дает. Решай сам.

Восток и Запад — не только географические понятия, ими подчас обозначают две системы: социалистическую и капиталистическую. Как они сосуществуют? И как та, другая система сражается за умы людей, пытаясь остановить ход Истории? Кого она использует для этого? На что уповают заокеанские «крестоносцы», эти сегодняшние герои того же Киплинга, неужели они всерьез надеются, что в нашей стране будет подниматься «пыль, пыль, пыль, пыль — от шагающих сапог» американского солдата?

Вообще, с чем связаны приливы и отливы в международных отношениях, потепление и похолодание политического климата?

Задаю себе и еще один вопрос: в состоянии ли кто-нибудь изменить ход Истории? Перед глазами проходят события, очевидцем которых был. События международные. И международного значения. События, которые доказывают: мир движется, хотя и не без трудностей, в правильном направлении.

Думаю, прикидываю, вспоминаю. А узкая металлическая лента бежит и бежит по земле…

2. Каков ты, Альбион?

Зачем человеку заборы?

Шесть часов мы пересекали Ла-Манш, добираясь с континента в Англию, и теперь стоим на перроне в Дувре. Ждем-ждем, но поезда на Лондон все нет. Он опоздал на сорок минут. Вот тебе и хваленая английская точность!

В вагоне новая неожиданность. Почти в каждой книге об Англии идет речь о том, как автор энное количество часов путешествует в поезде, и все это время его соседи хранят полное молчание. А тут — шум, смех, веселье. Впечатление, будто возвращаешься с дачи в Москву в воскресной электричке. Группа парней поет под гитару. Трое мужчин и женщина громко спорят, какой город красивей: Манчестер или Бирмингем. Сидящие рядом со мной мать, отец и двое ребятишек раскрыли корзинку, аккуратно расстелили на коленях салфетки и принялись за еду. Мальчик протягивает мне сандвич. Я отказываюсь, родители начинают дружно уговаривать не стесняться. Познакомившись, мы всю дорогу говорим без перерыва. Вопреки моим ожиданиям попутчики оказались общительными и живыми, а отнюдь не чопорными и угрюмыми.

Район Лондона, который я решил первым делом посмотреть, был Сити. Очень уж хотелось скорее взглянуть на эту квадратную милю, где сконцентрированы не только несметные богатства, но подлинная власть страны, этот не только город в городе, но и государство в государстве (даже королева в качестве официального лица не имеет права въехать в Сити без специального разрешения лорд-мэра).

Брожу по Сити часа полтора, но не вижу ни одного джентльмена в котелке, черном сюртуке, брюках в полоску, с тростью и газетой «Файнэншл таймс» в кармане — «типичного» британского бизнесмена. Прохожие одеты обычно, разве чуть строже, чем в других районах столицы. Да мужчин побольше, чем женщин…

Я сознательно начинаю рассказ об Англии со своих первых, самых первых наблюдений. За границей на человека поначалу наибольшее впечатление производит то, о чем он читал, слышал, что видел на фотографиях, в кинофильмах. Именно о поезде, о Сити я вроде бы все знал, и именно они особенно поразили. Поразили своей похожестью и одновременно непохожестью на то, что я себе представлял.

Сити. Государство в государстве

Первые впечатления были, конечно, поверхностны, довольно наивны — на то они и первые! — ведь я еще смотрел на Лондон глазами туриста. И все-таки они оказались в общем верными, позже я не раз убеждался в этом.

Порой мои представления об Англии при знакомстве с ней совпадали с действительностью, но чаще было наоборот. И где-то через полгода после приезда я уже не особенно удивлялся, читая, скажем, заметку о результатах исследования, проведенного журналом «Визион»: на Британских островах самое большое в Западной Европе количество радиоприемников, самые крупные тиражи газет, самое малое число несчастных случаев и — кто бы мог подумать! — в Лондоне выпадает меньше осадков, чем в любой другой западноевропейской столице.

Бытует мнение, что Англия известна лучше других стран — каждый назовёт Ричарда Львиное Сердце и Робин Гуда, Шекспира и Диккенса, Тауэр и Вестминстер — и будто ничего нового о ней не расскажешь.

Оправданная точка, зрения? Вряд ли. «Нет маски более загадочной, чем это, казалось бы, открытое лицо Англии, — писала Мариэтта Шагинян. — И нет более интересной задачи для журналиста-международника, нежели разгадать эту загадку Англии, разгадать так, чтобы можно было представить себе ее будущее».

Я не взял бы на себя смелость разгадать полностью загадку Англии. Это не только сложная страна, в которой переплетены в тугой узел многовековая история, острые политические и экономические проблемы, богатейшая культура, но еще и очень «закрытая». Глубоко-глубоко запрятаны пружины, приводящие в движение британский механизм, координирующие и направляющие его работу. Здесь не принято объявлять во всеуслышание о своих заботах или планах, выплескивать наружу эмоции. «Все, и, в первую очередь, людские души, на крепких запорах», — заметил знакомый шведский журналист. Я бы добавил, что особенно наглухо двери заперты перед иностранцем. Наверное, нигде в мире иностранцу не бывает настолько трудно сблизиться с коренными жителями, как в Британии. Они будут с вами вежливы и общительны, будут рассказывать анекдоты, смеяться, шутить, но всячески уходить от того, что мы называем «разговором по душам».