Вниз по реке (Сборник рассказов) - Анатолий Радов

Вернулся он неожиданно, шляпа и куртка были испачканы в чём-то чёрном, он похудел, но в осанке появилось ещё больше гордости. В его руках был ноутбук. Само собой, никто в городе ноутбука в глаза до этого не видел, поэтому все выбежали на улицы и с интересом смотрели на странный прямоугольник в его руках. Даже Ленивый и Равнодушный прилипли к окошкам, разглядывая диковинку и самого Писателя.

И ещё всех поразили его глаза. В них теперь помимо мечтательности было ещё что-то, немного неприятное, но никто не мог понять что это.

— По-моему это что-то, это злость — сказал один раз Догадливый, выпивая в маленьком баре, недалеко от дома, где поселился Писатель. Но ему никто не поверил, ведь он был уже сильно пьян, а пьяному всё равно, что говорить. Тем более что раздражающий стук машинки теперь никого не мог озлоблять, потому что прекратился, а своим ноутбуком он никому не мешал.

Вскоре Писателя перестали видеть на улицах. Он не прогуливался, не здоровался с жителями-каплями, не посещал праздники в самой лучшей своей одежде, и не играл в домино во дворе. И тогда некоторые вспомнили о том, что говорил Догадливый и, несмотря на то, что он был в тот момент сильно пьян, стали с ним соглашаться.

— Там и вправду у него была злость.

— Где? — спрашивал Удивлённый, округляя глаза.

— Да, ну — отмахивался Неверующий.

— Точно, точно — не сдавался Уверенный.

Казалось бы, неприязнь к Писателю должна была появившись окрепнуть, но этого не произошло. Так получилось, что в этот же день, Писатель наконец-то вышел на улицу и пошёл по центральной улице. В его глазах, обрамлённых усталостью, не было и капли злости, а была в них глубокая, спокойная радость, и когда все это увидели, то вновь вспомнили, что Догадливый-то был сильно пьян тогда в баре. После этого все полюбили странного, немного нелюдимого и возможно когда-то носившего шляпу жителя. Иногда мне даже кажется, что этот город был единственным местом, где так любили своего Писателя.

Конечно, помимо моего любимчика, здесь ещё огромное множество интересных и удивительных жителей, и можно рассказывать о них без конца самые занимательные и поучительные истории, хотя бы ту, когда Грустный вдруг стал пить, и весь город был занят его спасением, или как Весёлый отправился в гости к…

Но мне кажется, что это будет уже совсем не интересно, ведь правда? И потому я думаю, на этом можно закончить рассказ, ну, разве что ещё один единственный случай, о котором нельзя не упомянуть.

Однажды, это было в самый первый раз, и я точно знаю, произойдёт ещё, может не так скоро, но неизбежно, ко мне пришёл мой любимчик, Писатель, и постучал в окно.

Солнце давно скрылось за крыши, на небе появились огромные капельки-звёзды, и мне показалось, они вот-вот сорвутся, и начнётся самый настоящий звёздный дождь.

Я открыл дверь.

— Город — волнуясь, проговорил он, обращаясь ко мне — Скажи мне честно, я тебе нужен?

Я взял его за руку и провёл в комнату.

— Смотри — сказал я.

На моём столе, в самом центре, стояла его фотография, в красивой, блестящей рамке. Она стояла там всегда, даже тогда, когда он ещё бегал босиком по улицам, так, что аж пятки сверкали. Пусть я и не помню этого, но мне, как и всем, нужны свои легенды.

Он посмотрел, улыбнулся словно ребёнок и, развернувшись, задумчиво ушёл.

Когда-нибудь он придёт ещё, я это знаю. Конечно, у него будут совсем другие вопросы, он и сам уже не вспомнит, что у него когда-то была та дурацкая «писательская» шляпа(а она была), и в его глазах может быть и в самом деле появится немного злости, но я знаю, что когда он увидит свою фотографию в самом центре стола, он снова радостно улыбнётся, как ребёнок.

Мой ребёнок, и моя легенда.

Яд реки

Журнал «Искатель» сентябрь 2008.

Вода журчит однообразную мелодию, убегая к далёкому морю, она ещё вернётся сюда, чтобы замкнуть круг. Вернулся и я.

На том берегу лес, отбрасывающий тёмнозелёную тень на половину реки, зовущий в свой таинственный полумрак и прохладу, я безразлично смотрю на него. Прости лес, я вернулся не к тебе. Я вернулся к реке.

Солнце лениво валяется в зените, потягиваясь во все стороны лучами и недовольно смотрит на маленькую тучку, крадущуюся у самого горизонта. Оно не любит тучки.

Я недовольно смотрю, как по бегущей глади реки прыгают слепящие зайчики, и от этого река кажется доброй и игривой. Я не люблю ложь. Разве ты не знаешь река, что меня нельзя обмануть? Мне давно известно, что скрывает твоя глубина. С того дня, как в меня проник твой яд.

Впереди широко шагает отец, я семеню босиком следом, едва поспевая, в моих ручонках туда сюда дёргаются коричневые сандалии. Усталый и запыхавшийся, но как никогда счастливый — мы с отцом идём на речку купаться. И не просто купаться, а плескаться, барахтаться, и даже нырять. Так сказал отец. А он никогда не обманывает.

Мы идём уже так долго, я до боли тяну вверх голову, пытаясь наконец-то разглядеть блестящую, как чешуя огромной рыбины, реку. И вот она!

От неё веет прохладой и счастьем. Весёлый смех купающихся, ни на секунду не смолкающие перекаты, глубокий и загадочный запах сырого прибрежного песка, совсем другой мир, другая планета в миллионе световых лет от пыльного, грохочущего, задыхающегося в смраде города. Я смеюсь и смотрю на отца. Он улыбается в ответ. И в этот миг на всей планете нет людей счастливей.

Я бросаю сандалии и бегу к прохладной воде. Ноги до щиколоток проваливаются в тёплый, бархатный песок, ещё два шага, песок становится холодным, ещё шаг, и я врываюсь в реку, поднимая миллионы капелек-брызг. Целый взрыв счастья!

Вода бросает в дрожь, я невольно сжимаюсь, но я знаю, нужно подождать всего пол минутки, и станет тепло. Я знаю это из собственного опыта, и горжусь этим. Я не какая-то там малышня. Мне уже четыре с половиной, и на речке я во второй раз.

Я подпрыгиваю вверх и, падая, бью ладошками по воде. Сильные руки подхватывают меня и поднимают высоко над водой. Отец. Наверное, опять не успел достать из пакета огромное полотенце и расстелить его на песке, ну ничего, сейчас вытащит меня на берег, расстелет, и потом мы вдвоём вернёмся в реку, держась за руки. Ну что со мной может случиться, папа? Я ведь уже взрослый.

Мы возвращаемся. Полотенце разложено и придавлено в уголках плоскими камешками, и теперь только река, только оголтелое безумие, пока губы не окрасятся в сливовый цвет, и холод не пролезет в самые дальние уголки тела, пока отец не скажет, нахмурившись — хватит! Но до этого ещё уйма времени.

Я ныряю ко дну, достаю камешки, и снова бросаю их в воду, я плаваю по собачьи вокруг отца, я бью ладошками по воде, я грустно посматриваю туда, где быстрое течение.