Заклинатель - Николас Эванс

Уэйн старался потянуть время, изображая из себя оскорбленного праведника, но чувствовал, что на этот раз ему не выкрутиться. Напарник юнца, верзила с бычьей шеей, нехорошо улыбаясь, вылез из патрульной машины, не желая упустить отличный шанс поразвлечься. Они заставили Уэйна вылезти и обыскали кабину. Поняв, что они не успокоятся, пока не разберут грузовик на части – только чтобы уличить его, – Уэйн сдался: вытащил из тайника настоящую путевку и вручил полицейским. Из нее становилось ясно, что Уэйн за двадцать четыре часа проехал более девятисот миль, сделав только одну остановку – и то не на восемь часов, как требовала инструкция, а на четыре.

Теперь наверняка штрафанет на тысячу, а то и больше. Лучше бы они его прижали за этот чертов радиолокатор. Как бы в придачу не отобрали водительские права! Полицейские вручили ему уйму разных бумажек и препроводили на стоянку, предупредив на прощание, чтобы он не вздумал пускаться в путь раньше утра.

Дождавшись, когда полицейские наконец убрались, Уэйн пошел на бензозаправочную станцию и купил там в буфете сандвич с индейкой и шесть баночек пива. Ночь он провел в кузове своего грузовика, вполне просторном и удобном; после пары баночек пива Уэйн почувствовал себя лучше, но спал все же плохо. А когда, проснувшись, увидел, что все вокруг замело снегом, то понял, что снова влип.

Когда два дня назад Уэйн выезжал из солнечной, благоухающей цветочными ароматами Джорджии, ему и в голову не пришло проверить, на месте ли колесные цепи на случай снега, а заглянув сегодня в багажник, он не нашел их. Нет, только не это… Видимо, какой-то кретин позаимствовал их без разрешения или просто стянул. Насчет шоссе Уэйн не беспокоился – снегоочистительные машины давно уже вылизали центральные дороги штата. Но ему нужно отвезти две гигантские турбины на целлюлозную фабрику в местечко под названием Чэтхем, а значит, придется свернуть с шоссе на обычные дороги – не такие прямые, не такие широкие и, возможно, даже не очищенные от снега. Уэйн, кляня себя на чем свет стоит, допил кофе и встал, оставив на столе бумажку в пять долларов.

Выйдя на улицу, он закурил и натянул на уши бейсбольную шапочку; ветер был холодным. В воздухе стоял равномерный гул выезжающих на автостраду грузовиков. Уэйн двинулся к своей машине – наст с хрустом оседал под его ногами.

На стоянке было сорок, если не все пятьдесят грузовиков, все такие же мощные, как его собственный, – в основном «Питербилты», «Фрехтлайнеры» и «Кенуорты». Уэйн ездил на черно-желтом «Кенуорте», из-за длинного капота их еще называли «муравьедами». И хотя в это заснеженное утро грузовик с двумя турбинами на платформе смотрелся хуже, чем со своим обычным вагоном-рефрижератором, Уэйн все равно считал, что лучшей машины нет на всем свете. Любуясь им, он докуривал сигарету. Его любимец всегда был дочиста отдраен – не то что грузовики молодых шоферов, которым на все наплевать. Еще до завтрака он уже смахнул с него весь снег. Зато молодые небось не забыли прихватить эти проклятые цепи, так что не очень хвастайся, осадил себя Уэйн. Раздавив каблуком окурок, он полез в кабину.

Две цепочки следов с двух сторон подходили к дороге, ведущей к конюшне, и дальше уже не разлучались. Девочки пришли к месту встречи почти одновременно и вместе поднялись на холм, оглашая веселым смехом долину. Хотя солнце еще не взошло, было видно, что белый деревянный забор, вдоль которого они шли, на фоне чистого свежевыпавшего снега сразу как-то посерел. Следы девочек шли все выше и выше, пока не затерялись среди низких строений, окруживших, словно защитные ограждения, большое красное здание конюшни.

Когда Грейс и Джудит ступили на конный двор, из ворот шмыгнула кошка и побежала прочь, проваливаясь в снегу. Девочки остановились и посмотрели в сторону дома. Никаких признаков движения – все еще спали, хотя обычно в это время миссис Дайер, владелица конюшни, учившая их верховой езде, была уже на ногах.

– Думаешь, надо предупредить, что мы хотим покататься? – шепотом спросила Грейс.

Девочки, сколько себя помнили, каждые выходные встречались здесь. В Нью-Йорке обе жили в западной части города, а учились в восточной; отцы у обеих были юристами. Но им почему-то никогда и в голову не приходило видеться в городе. Их дружба взросла и окрепла здесь – где были их лошади. Джудит уже исполнилось четырнадцать – она была на год старше Грейс, и в таких вопросах, как будить ли миссис Дайер, возможно, даже и вызвав ее гнев, Грейс целиком и не без удовольствия перекладывала ответственность на нее. Джудит фыркнула и поморщилась.

– Да ну ее. Еще развопится. Лучше не будем.

Сладковатый запах сена и навоза пропитал теплый воздух конюшни. Когда девочки вошли, таща в руках седла, все лошади вскинули головы, насторожившись, – они тоже чуяли, как и Грейс, что сегодня необычное утро. Конь Джудит, гнедой мерин с добрыми глазами по кличке Гулливер, заржал, приветствуя хозяйку, и потянулся к ней мордой, ожидая ласки.

– Привет, малыш. Как поживаешь? – Конь осторожно попятился, давая Джудит отворить дверцу стойла.

Грейс прошла дальше – ее конь занимал самое последнее стойло. Идя к нему, Грейс ласково здоровалась и с остальными лошадьми, называя каждую по имени. Пилигрим, заметив ее, напрягся и застыл. Этот четырехлетний кастрированый жеребец моргановского завода был такого насыщенного темно-каштанового цвета, что казался почти черным. Энни и Роберт после некоторого колебания подарили его дочери прошлым летом на день рождения. Их одолевали сомнения – конь казался им слишком большим и слишком резвым для их маленькой дочери – в нем слишком ощущался зверь, если так можно выразиться. Грейс же влюбилась в него с первого взгляда.

Они летали за Пилигримом в Кентукки, и, когда их подвели к загону, он сразу же подошел к изгороди, выделив Грейс из остальных. Потрогать себя он не дал, но руку ее понюхал, слегка пощекотав губами. А затем царственно потряс головой и отбежал, помахивая длинным хвостом; шкура его отливала на солнце, как полированное эбеновое дерево.

Продававшая его женщина разрешила Грейс сесть на него, и только тогда родители обменялись взглядом, по которому она заключила, что коня ей купят. Мама с самого детства не садилась на лошадь, но толк в них знала. Она сразу поняла, что Пилигрим классный конь! Хотя видно было, что характер у него взбалмошный, – он здорово отличался от лошадей, на которых Грейс ездила раньше. Однако стоило девочке на него сесть, как она почувствовала, что конь сдерживает шаг. Грейс тут же догадалась, что в душе он добрый и они обязательно подружатся, смогут найти общий язык.

Грейс хотелось назвать коня как-нибудь необыкновенно – Шахом или Ханом, но мать – всегда любившая хоть и мягко, но настоять на своем, – сказала, что решать, конечно, самой Грейс, но лично ей это кажется дурной приметой – менять коню имя. Так Пилигрим остался Пилигримом.