Лето кончится не скоро - Владислав Крапивин

– Хочешь с нами? Здесь еще полным-полно всякой работы.

– Чего же спрашивать. Я конечно… Только я, наверно, не умею…

– Сумеешь. Змея-то сумел сделать. Вон какой хороший…

Все трое оглянулись. Солнечный прямоугольник виден был над высокими цветами иван-чая. Он чуть подрагивал.

– Может, его опустить? – робко предложил мальчик. – Не стоит оставлять без присмотра.

Кудлатый махнул рукой:

– Давайте перенесем палку вон туда, вперед! Чтобы змей оказался над нами. Тогда если и приземлится, то прямо сюда.

– Давайте! – возликовал мальчик. И вдруг испугался: – Ой… а если…

– Что? – разом спросили два друга.

– А если его увидит кто-то… посторонний. И захочет посмотреть ближе. Он ведь придет прямо сюда! Я сперва не подумал…

– Не увидит, – снисходительно сказал Кудлатый. – Со стороны, с улиц, не видать, что летает над Буграми. Разве ты не знал?

– Я… нет… А почему не видать?

– Такое здесь место, – со строгой ноткой сказал Белобрысый.

– Да? Тогда хорошо… Ой! А если увидят те, кто бродит здесь, по Буграм?

– Здесь не бродит никто, кроме нас… и тебя, – усмехнулся Кудлатый.

– Разве?

– Да, – сказал Белобрысый. – Никто… по крайней мере, из тех, кто может навредить нашему городу… Слушай! А ты сам-то как тут оказался? Где нашел проход?

– Я… под насыпью. Там такая железная труба. Наверно, для весенних ручьев. Почти вся заросла. Я раздвинул бурьян и нашел. Пролез…

Кудлатый присвистнул:

– Вот, значит, где!

– Никому не говори про трубу, – не строго уже, а по-приятельски попросил Белобрысый.

– Никому на свете!.. Я знаете почему наткнулся на трубу? Я искал щенка… Скажите, пожалуйста, вам не встречался рыжий щенок с черным пятном на ухе? Уши лопухастые, а шерсть мохнатая…

Белобрысый и Кудлатый переглянулись. Кудлатый мигнул и приоткрыл рот. Белобрысый быстро сказал:

– Нет. Рыжий с пятном не встречался ни разу.

– Теперь уж, наверно, не найти, – вздохнул мальчик. – Пол-лета прошло… Он подрос и меня, конечно, не узнает. Я думаю: хоть бы его добрые люди подобрали. Чтобы жилось хорошо…

– Наверно, так и есть, – глядя в сторону, сказал Кудлатый.

– А город ваш… никто-никто не видел, кроме вас и меня?

Белобрысый отозвался чуть виновато:

– Нам не жалко, если бы приходили и смотрели. Но ведь разорят в момент.

– Я понимаю…

Они перенесли палку на сотню метров против ветра. И змей остановился в зените, прямо над площадью Часов. Двое друзей и мальчик в «мультяшной» одежонке сели на корточки у красной крепостной стены.

– Я знаете что могу? Я могу делать вот такие крошечные вертушки! Из бумаги и пленки. Их можно поставить на крышах… Можно?

– Давай, – сказал Кудлатый.

– Неплохо бы и мельницу ветряную сделать, – заметил Белобрысый.

– Это я тоже могу!

…Скоро в городе с площадью Часов шла дружная работа. Сквозь бурьян и татарник слышны были голоса. Изредка перебивал их смех. Чаще всех смеялся хозяин змея – безбоязненно и доверчиво.

Если бы он знал, как далеко по Вселенной разносится его смех! И какие космические устои он рушит…

Глава II. В зарослях иван-чая

1. Голубая гроза

Баба Дуся не боялась почти ничего на свете. Лишь два страха временами портили ей жизнь.

Во-первых, всю весну ее грызло опасение, что могут отобрать Шурку. Как привезли однажды, так и увезут – в далекий интернат, в город с длинным нездешним названием. Скажут: старая ты, чтобы растить и воспитывать мальчишку…

Но люди, что в марте одарили бабу Дусю внуком, к июню привезли и документы.

В первой справке говорилось, что Александр Полушкин есть ее, Евдокии Леонтьевны, вполне законный несовершеннолетний родственник. И что она, гражданка Е.Л. Смирина, полноправная Шуркина опекунша.

Другая бумага давала гражданке Смириной право получать на Шурку денежное пособие.

А третий документ предписывал директорше ближней школы принять первого сентября Александра Полушкина в седьмой класс в связи с переездом на данное место жительства.

И примет, никуда не денется. Тем более, что город с бывшим Шуркиным интернатом после недавних политических трясок оказался на территории другого суверенного государства. Там, разумеется, хватает беспризорников и без Полушкина…

Причина для беспокойства исчезла. И Шурка несколько раз подъезжал к бабе Дусе:

– Ну, теперь-то уж скажи, что за город. Чего ты боишься?

– Придет время, сам вспомнишь. А пока, чем меньше знаешь, меньше рассказывать будешь. Оно и спокойнее…

– Да кому мне рассказывать-то!

Шурку брала досада. Он морщился, напрягал память, но почти сразу начинался в ушах беспорядочный звон. Будто кто-то спускал с высоты до земли сотни металлических нитей с бубенчиками. За этой звенящей завесой пряталось многое из того, что случилось раньше. А если Шурка не отступал, начинало болеть в левой стороне груди. Словно там было, чему болеть…

Шурка встряхивал головой. Звон затихал. И Шурка возвращался к нынешней нехитрой жизни…

Короче говоря, страх бабы Дуси насчет Шурки оказался не очень длинным.

Однако на смену ему подоспел, ожил другой – стародавний и неистребимый.

Июнь пришел жаркий и влажный. Чуть не каждый день накатывали грозы. А молниями и громом баба Дуся была напугана с детских лет на всю жизнь.

Едва начинало погромыхивать, она закрывала форточки, проверяла в дымоходе вьюшку и запирала на все крючки и задвижки наружную дверь (что, сами понимаете, было уже сплошной бредятиной).

Потом баба Дуся укрывалась в кухоньке с наглухо зашторенным окном и звала Шурку к себе – бояться вдвоем было легче.

Но Шурка не боялся.

Когда за окном грохало, а баба Дуся крестилась и шептала: «Ох ты, Господи, грехи наши», Шурка пытался воззвать к ее рассудку:

– Ну при чем тут твои грехи! Это же природа! Летом всегда бывают грозы, пускай хоть все на свете сделаются безгрешные…

– Ох, да помолчи ты, окаянная сила…

А за окном опять: бух! трах!

– Господи-светы…

– И ни при чем тут Господи, это атмосферное электричество.

– Да без тебя знаю, что атмосферное! Оно и страшно. Господь-то, он милостив, а электричество это лупит куда ни попадя. На той неделе у рынка киоск молнией спалило…

– Подумаешь, киоск! Всего один. А рэкетиры этих киосков семь штук подряд сожгли на улице Красина. Да еще склад подорвали с парфюмерными товарами. На два квартала вокруг тройным одеколоном пахло. Пьяницы сбегались, неразбитые флаконы искали…

– Ох, Шурка, это ты меня заговариваешь, чтобы о страхе забыла.

– Ну да!.. Но о пьяницах – правда. Спроси дядю Степана, он тоже туда ходил… Баб-Дусь, да не бойся уже, пронесло. Слышишь, теперь совсем в отдалении гремит.

– Пронесло… Кабы последний раз это! К ночи небось опять нагонит.

Ночью было ей еще страшнее. Шурку ведь не станешь будить и к себе звать…

А он не спал. И слышал, как баба Дуся в своей комнатушке скрипит кроватью и шепчет молитву. Потом шепот стихал: баба Дуся накрывала голову подушкой.

Тогда Шурка вставал, отодвигал шторку, открывал форточку. Впускал в дом свежесть и грозовые вспышки.

Так было и в этот раз.

Гроза собралась к полуночи. Гремело пока не очень сильно, зато взмахи голубого света то и дело распахивали небо. И открывались в нем облачные материки: выпуклые рельефы бирюзовых горных массивов, лиловые провалы и зубчатые вершины, окутанные сизым дымом. И серебристые смерчи космических размеров. Смерчи казались неподвижными. Все казалось неподвижным, как на гигантских слайдах. Потому что молнии вспыхивали на очень короткий миг. А когда одна вспышка гасла и сразу загоралась другая, картина была иной – словно в проекторе сменили кадр.

Эти синие и голубые, сизые и лиловые пейзажи были неземными. И Шурка подумал уже не первый раз: «Наверно, как на Рее. Она ведь тоже голубая…»

На ней – незнакомой, дальней, сказочной – небывалый простор аквамариновых вод, граненое стекло бирюзовых скал, хрустальные дуги мостов и блеск прохладных крутых водопадов… И солнце, похожее на люстру с тысячей сверкающих подвесок…

Полыхнуло несколько раз – без звука. Но когда упала короткая темнота, ударил такой треск, что старый двухэтажный дом содрогнулся всеми бревнами. Теплые половицы ударили Шурку по ступням, он подпрыгнул. И услышал, как на кухне сорвался с гвоздя латунный таз – это было продолжение грома.

Шурка выскочил на кухню. Таз на полу все еще вибрировал. И отражал вспышки. В желтой латуни они были зелеными. Показалось Шурке, что от металла идет тихий равномерный звон.

Правда?!

Шурка подхватил посудину и надел на голову. Запах кислой меди ударил в нос. А в ушах – сразу тишина. И пустота бескрайних пространств. И еле слышный шепот эфирных волн – Вселенная не спит.