Crazy - Татьяна Корниенко

— Аля, побыстрее вытри эти беспомощные каракули и дорешай уравнение. Мне ещё хочется с вами кое-что повторить.

Я повернулась лицом к доске. Подумала: вот если так стоять, вдруг Карина догадается, что губка грязная и посадит меня на место? А Самарина отправит в туалет отмывать свои сопли.

В классе стало тихо-тихо.

— Ну что же ты, Дыряева! Ребятки, время! Время! Мы ничего не успеем!

Нет, не догадалась. Я подошла к учительскому столу, наклонилась и шепнула, чтобы никто не услышал:

— Карина Геннадьевна, я не могу!

— Что? Громче говори, ничего не слышно.

Ну, как можно об этом — громче?

— Карина Геннадьевна, я не могу громче…

— Аля, что происходит? Ты не знаешь решения этого простейшего уравнения? Ни за что не поверю.

— Знаю.

— Так в чём же дело? Почему не пишешь? Быстренько вытирай до скобок и ищи второй корень.

— Я не могу! — Это уже громко. Кажется, даже слишком. Не хватает ещё зареветь!

— Что значит — не могу? — в голосе Карины лязгнуло железо. Плохо. Дело в том, что наша математичка человек хороший, но иногда упирается по мелочам и словно тупеет. Такое со всеми бывает, но с Кариной особенно. Чего проще, видишь, что Дыряева не в себе, посади на место Дыряеву, вызови Плаксу. Правда, Юлька теперь тоже не рвётся Самаринскими соплями по доске возить. — Быстренько бери губку!

Я отодвинулась подальше от доски. У Самарина часто бывают сопли. Мама говорит, что это заразно и может вообще не вылечиться. Даже антибиотиками. Ладошки зачесались. Я сжала кулаки и спрятала их за спину.

В классе кто-то хихикнул. Ну и пусть. Они не понимают! Они даже пирожки на перемене грязными руками едят. Со всеми микробами!

Карина встала, посмотрела на меня сверху вниз. Не знаю, как это у учителей получается. Я, вообще-то, выше. У меня рост метр семьдесят. Но всё равно снизу гляжу.

— Я тебе, Алевтина, помогу. И прекрати паясничать! — наверное, у меня было какое-то особенное выражение лица, если она так сказала, мне себя не видно. Карина шагнула к доске, потянулась к губке.

Дальше я плохо помню. Потому что когда страшно, голова начинает странно работать. По-моему, я ею замотала, отскочила подальше, вскрикнула, чтобы Карина не вздумала дотрагиваться до губки! Но она её уже схватила. Наши засмеялись. Карина, совершенно ничего не понимая, разозлилась и прямо на глазах стала превращаться в спелую помидорину.

— Да, Алевтина, от тебя я такого цирка не ожидала!

И она в совершенно мушкетёрском выпаде достала меня этой злосчастной губкой. Я подняла повыше руки, отпрыгнула. Прямо к Плаксе на стол: Юлька за первым сидит. Стол, дребезжа ножками, поехал на Юльку и её соседку, Лену Парамонову. Они обе завизжали, у меня подвернулся каблук, и я грохнулась на пол. Дылда в метр семьдесят. Юбка задралась до трусов.

Все, естественно, вскочили посмотреть. Шоу же! Прикольно…

— Ах, какая секси! — это, конечно, Самарин. Маньяк придурошный!

Карина ещё сильнее покраснела. Прямо как свекла стала. Протянула мне руку. Испугалась, наверное, что я себе чего-нибудь расшибла.

— Аля, вставай!

Я на неё смотрю. Она — на меня. Стоит, согнувшись с протянутой рукой, и смотрит.

Я уже, кажется, говорила, что не совсем crazy. Просто дура. Понимаю, что она мне помочь хочет. И что руки потом помыть можно. Но вдруг не отмоются? Она ими где угодно и за что угодно берётся. А тут ещё эти сопли с губки… В общем, я юбку одёрнула, вскочила и — за дверь. Реветь. Не по-настоящему. По-настоящему я только в особых случаях… А для таких, как этот, я научилась внутрь себя реветь. Без слёз. Просто в организме как-то мокро становится, а снаружи не видно. Чтобы никто не ржал.

Я сразу же в туалет пошла, руки мыть. На всякий случай. Хотя без мыла что их мыть?

В общем, пока вода лилась, я себя ругала. Действительно, чего опять распсиховалась? На земле столько миллиардов людей живёт себе спокойненько, и никто от сопливой губки не помер.

Нужно какие-нибудь упражнения придумать, чтобы приучиться не бояться грязи. Например, взять и погладить кошку. У нашего подъезда одна с утра до вечера ошивается. Трехцветка мурчливая. Её мелкие девчонки уже затаскали. Прямо кукла. Ксюшей зовут. Она когда меня видит, всегда пытается о ногу потереться. Вот и пусть потрётся разочек!

Ага! А когда эта Ксюша случайно всё же потёрлась, как ты, Алька, домой неслась? Сколько потом перекиси на ногу вылила? Не меньше чем полпузырька!

В общем, я руки помыла, но кран закрывать не стала (если после того, как руки помоешь, за кран взяться, то какой смысл их вообще мыть?) и вышла побыстрее в коридор, пока техничка, тётя Вера, не застукала. Она у нас бешеная. Вот уж кто настоящий псих! За кран прибить может. Хотя, если с утра до вечера полы мыть… Точно свихнёшься.

В класс идти не хотелось, смотреть ни на кого не хотелось, слышать никого не хотелось! Хорошо, что математика последняя.

За что они? Не понимаю. Я ведь никого не трогаю. И где, когда трогать? Меня не зовут, не приглашают. Сами собираются и после уроков, и по воскресеньям. Пикники всякие. С костром, гитарой. У нас Колесников классно поёт. Самарин тоже ничего. Из девчонок — Бобыренко и Парамонова. Только я никого не слышала. Юлька рассказывала.

Я раньше очень из-за всего этого переживала. Хотя нет, до четвёртого класса мне пополам было. Мы тогда ещё в Индии жили. Потом у папы контракт закончился, и я свалилась прямо в четвёртый класс. Плакать. И маме жаловаться. А толку? Я реву, что меня в поход не взяли, а она мне — вот и замечательно. Меньше заразы насобираешь. В походе руки у всех немытые. Клещи в лесу. Лисы могут быть бешеные. И птицы гриппом болеют. И ёжики колются. И в шашлыках непрогретых зараза. И, и, и… В общем, жить невозможно.

Я пока раздумывала, как бы сумку забрать, прозвенел звонок. Первым в коридор выскочил Самарин, покрутил пальцем у виска. Ладно, Самарин, проваливай. Без тебя тошно. За ним выпорхнула Юлька. С моей сумкой. Я её выхватила и пошла домой. Одна, без Плаксы. Даже слова ей не сказала. Потому что настроение было — ниже плинтуса.

Вот что меня в себе удивляет, так это желание ходить в школу несмотря ни на что. У нас в классе только Диана Смирнова, отличница, заниматься любит. Хотя, если бы ей отличных оценок не ставили и не хвалили на каждом родительском собрании, рвалась бы она на уроки? Не уверена. Все остальные приходят общаться. Я вполне допускаю, что есть тайные любители… Только их как-то не видно. А мне нравится новую тетрадку начинать. Особенно в клеточку. Новая тетрадка даже пахнет по-особому. Я однажды об этом папе сказала. Он засмеялся: «Новые тетрадки перспективой пахнут». И в учебниках сразу содержание смотрю. Там поначалу куча всяких страшных терминов. В каждом параграфе. Зато потом, весной, снова глянешь, а слова уже знакомы. И начинает гордость распирать. В этом я тоже, наверное, crazy?

Мой дом и школа соединяются (а может, наоборот, разъединяются) платановым парком. Платаны огромные, осенью жёлтые, светлые. Их ещё бесстыдницами называют. Из-за летней линьки, когда кора пластами сходит, и остаётся голенький светло-серый ствол. Вот бы с мозгами так было. Полинял — и никаких проблем…

Я вошла в парк и, наверное, отключилась, потому что когда меня лизнули в ногу, отпрыгивать было слишком поздно. Лизнул пекинес. Крошечный. Щенок ещё, но уже с ошейником. Это хорошо, значит не бродячий, не бешеный. Я наклонилась, чтобы достать пузырёк с перекисью. Обрадованный пекинес тут же лизнул мою руку. Я вскрикнула…

— Он тебя укусил?

Парень стоял рядом. Улыбался. Джинсы, какая-то пайта… Я не очень разглядела, потому что он был рыжий-рыжий, и воздух вокруг него светился, словно вокруг святого. Знаете, как на иконах. Жёлтые платаны, волосы пылают, глаза — синие. Или не синие — не на картинке же! Менялись они всё время. Улёт!

Наверное, я выглядела полной идиоткой, потому что он снова переспросил:

— Боня тебя укусил?

Я хотела ему ответить, но мозги отшибло, рот не открывался. Зато выпучились глаза. Я представила, как это выглядит со стороны — две зелёные крыжовины с ресничками — схватила сумку и побежала. По-моему, он что-то крикнул вдогонку…

Я неслась через парк — кобыла на дерби. Туфли, как копыта — цок, цок. Сердце где-то во рту — тук, тук. И жарко ужасно. В голове, в желудке, в животе. Потому что скоропостижно влюбилась. Впервые в жизни. Я сразу это поняла. Как Джульетта в своего Ромео. Ей, вроде бы, вообще тринадцать было. Вот так вот хлоп — и всё! А как ещё влюбляться? Выбирать, рассматривать, оценивать? Как в магазине? Так, наверное, тоже бывает. Только разве это любовь?

Совершенно запыхавшаяся, я взлетела на свой четвёртый этаж. Без лифта, конечно: самое негигиеничное место в доме. Кнопка особенно. Хотела позвонить, но потом представила, как мама выйдет, и начнётся допрос с пристрастием: почему часто дышу, не вспотела ли, нет ли у меня температуры. Достала свой ключ. Вот бы теперь тихонечко-тихонечко, совсем незаметненько, пробраться в свою комнату, закрыть дверь, забраться с ногами на диван, прикрыться пледом, можно даже с головой, затаиться и помечтать!