Архивы Помпеи - Дьердь Микеш

— Операция «Альфа» началась! — взволнованно доложила какая-то тетушка. — Семнадцать часов три минуты!

Зебегень Фланц — ничего не подозревающая жертва — беседовал с толстеньким человеком.

— Дядюшка Шомош один из самых ловких членов банды. Учитель на пенсии, — объяснил главарь банды Ковач.

— О чем он говорит с Фланцем?

— О чем говорит сейчас, не знаю, но его любимая тема — бурская война. Он может говорить о ней часами, если нужно. И если не нужно.

Жертва нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, даже не переминалась, а пританцовывала: два шага влево, два шага вправо… Однако дядюшка Шомош был неумолим. Добрых полчаса спустя Фланц панически бежал в направлении, обратном тому, в котором ему следовало идти, но далеко не ушел, а влетел прямо в объятия пожилой дамы.

— Эта дама — наш человек, — сказал Ковач. Зебегень Фланц попал в ловушку.

Восемнадцать часов тридцать минут. Жертва все еще на улице. Сейчас он поддерживает худенькую старушку, которой, видимо, стало вдруг плохо.

— С ней все в порядке, — объяснил Ковач. — Элеонора Сеппатаки задержит его минимум на двадцать минут.

— У нее весьма ловко это получается.

— Бывшая актриса. Дело знает…

Операция «Альфа» продолжалась. Все шло как по маслу.

Девятнадцать часов двадцать минут. Зебегень Фланц сидит в эспрессо с лысым человеком в очках, который объясняет ему что-то, размахивая руками.

— Он тоже член банды?

— Член-учредитель. Адвокат-пенсионер доктор Шультейс. Сейчас он рассказывает о своей жизни… Она весьма богата событиями…

В девятнадцать часов пятьдесят минут Фланц освободился и помчался к своей приятельнице, которая ждала его с семнадцати часов. Билеты в кино у нее были на восемь, то есть на двадцать часов.

— Операция сорвалась, — в двадцать часов одну минуту доложил бородатый старец. — Фланц и его дама сидят в кино.

— Предательство!

— О предательстве и речи нет. Просто тетушка Кардош не смогла прийти. Она с утра ждет слесаря-водопроводчика.

— А что с ее заместительницей?

— И та не смогла прийти. Ждет мастера из телевизионного ателье.

— Не беда! Завтра продолжим операцию! — ответил Ковач. — Мы должны заказчице еще три часа.

Безошибочное преступление

История, которую я сейчас расскажу, собственно говоря, носит уголовный характер. Это детектив. Но без привычных детективных аксессуаров. Дело осталось нерасследованным, потому что в действительности дела из него не получилось.

Время — начало века. Действующие лица — поэт, типограф и Жужанна, жена поэта. Когда они поженились, поэт «делал жене сюрприз, подарил цикл стихов — двадцать четыре очаровательных сонета. В первую годовщину брака он закончил стихотворение в сорок восемь строк под названием «Жужанна», которое критики по праву назвали псалмом: оно походило на молитву профана красоте.

Однако Жужанна была недовольна мужем, она считала, что он мало зарабатывает, и из-за этого они часто ссорились. Через полгода на сцене появился типограф, а точнее, владелец типографии, который был на двадцать лет старше Жужанны. Подруга жизни поэта больше ценила деньги, нежели стихи, и через несколько недель стала возлюбленной типографа.

В это время поэт сдал в типографию свой новый цикл стихов — любовную лирику под названием «Жемчужины». Это подало Жужанне идею, как освободиться от мужа. План, который легко можно назвать дьявольским, она детально обсудила с типографом. Красота женщины так заворожила его, что он тотчас решил стать ее соучастником.

Первый экземпляр «Жемчужин» типограф лично отнес поэту, который долго любовался им, ощупывал, обнюхивал, гладил, в потом наугад раскрыл книгу и начал читать одно из стихотворений, одну из жемчужин. Но едва он прочел несколько строк, как потерял сознание. Ибо стихотворение заканчивалось так:

«Дверца ее стучала:Ты полюби мочало…».

А в рукописи было:

«В сердце ее стучало:Это любви начало…»

Жужанна удовлетворенно улыбнулась.

— Ну, что я говорила?

— Ты гениальна? — ответил типограф, ощущая легкие угрызения совести. — А что мы будем делать теперь?

— Ничего. Остальное — не наше дело…

Взявшись под руки, они удалились, оставив на произвол судьбы поэта, который пришел в себя только через полчаса. Первым делом он, разумеется, снова схватил в руки тоненькую книжицу.

Вместо «Твои глаза — как розы сада» в одном из стихотворений было напечатано: «Твои глаза — как рожа гада».

— Конец мне! — прошептал поэт, которому показалось, что ему кинжал в сердце вонзили. С трудом он поднялся с пола, выпил стакан воды, затем рухнул в кресло и несколько минут смотрел стеклянным взглядом в стену. Немного погодя, когда силы вернулись к нему и сердце стало биться спокойнее, он раскрыл книгу на тридцатой странице. Стихотворение, которое он написал, начиналось так:

«Гвоздики в саду,Маргаритки и лилии…»

В книжке он, однако, прочел»

«Гвозди в аду,Морду Ритке побили…»

— Не хочу больше жить! — пробормотал поэт и внезапно почувствовал, что его грудь словно сжали железными обручами и бьют по ней кувалдой.

Когда Жужанна вернулась домой, поэт был мертв. Со склоненной набок головой он сидел в кресле, судорожно сжимая в руке книжечку: ее едва смогли вытянуть.

— Удалось, — удовлетворенно произнесла Жужанна. — Все

произошло, как я предсказывала. Его свели в могилу опечатки. Типографские ошибки.

— Ты гениальна! — ответил типограф. — Мне кажется, это можно назвать безошибочным преступлением. Поздравляю! Смотри, он умер, читая «Мои родители нескромны там пиво распивают…» А как у него было?

— В моей обители укромной там птицы распевают, — ответила Жужанна. — А теперь я позвоню в похоронное бюро…

Львы уходят из дому

«Ну вот, — подумал про себя муж, — она снова меня спровоцировала.

…А ведь сколько раз я зарекался хоть что-то рассказывать дома, все равно она меня не слушает… Спросит, какие новости, а когда я начинаю говорить, встает и выходит в кухню… Поинтересуется моим мнением о чем-либо, но по глазам вижу, что мысли ее совсем далеко… Конечно, когда она была девушкой, все было по-иному, она прислушивалась к каждому моему слову, ее интересовало все, что я говорил… Но теперь!..»

— Ну, — спросила жена, снуя по комнате, — почему ты замолчал?

— Тебя вообще-то интересует, что я говорю?

— Конечно, интересует, — сказала жена и вышла из комнаты. Немного погодя она вернулась, чтобы выбросить окурки из пепельницы.

— Ну и вот, — нервно произнес муж. — Львы уходят из дому в четыре часа…

Жена молча поправила скатерть.

— Я говорю, львы уходят из дому в четыре часа…

Никакого впечатления.

— Но только по понедельникам, вторникам и пятницам… Скажи, ты меня слушаешь?

— Слушаю, — ответила жена и вышла из комнаты.

Муж в гневе кусал губы. «Просто фантастика! Я могу говорить все что угодно!.. Разве можно так жить?.. Нет, так жить нельзя!»

— Ну, — крикнула жена из кухни, — что же ты не продолжаешь?

— Я сказал, что львы по понедельникам, вторникам и пятницам выходят из дому в четыре часа. А в остальные дни на дом приходит учитель венгерского языка и литературы. Слушаешь?

— Не спрашивай все время, слушаю ли я. Конечно, слушаю.

«Такова моя судьба! У меня есть жена, но я все-таки одинок».

— Ну?

— Учитель родился в Будапеште, однако очень хорошо говорит по-венгерски. Разумеется, с небольшим акцентом. Слово «нож» он произносит как «вилка». Ты меня слышишь?

— Слышу, — доносится из глубины квартиры голос жены. — Конечно, слышу, я не глухая.

«Вот причина для развода. Если это не причина для развода, то я вообще не знаю, что может служить причиной».

— Ну?

Дрожащей рукой муж ваял сигарету, закурил, затем прикрыл глаза. В тот же момент он увидел себя стоящим перед судьей на бракоразводном процессе. Пожилой судья рыдал, слушая рассказ о его горькой жизни. Вытерев слезы, судья сказал:

«Вы правы, мой дорогой, что не хотите больше жить с этой женщиной. Я понимаю вас, мой дорогой…»

— Ну? — послышался голос жены.

— Что ну?

— А дальше ничего не было?

— Выло, — злобно сказал муж. — Учитель преподает только львам. А тюленей учить не берется, потому что не умеет плавать… Слышишь?

— Слышу.