Под горячую руку - Марина Серова

Мои ноги уже несли меня к ней, перебрасывая тело через скамейки и кусты живой изгороди. Все произошло очень неожиданно и настолько быстро, что я уже на ходу зафиксировала в мыслях пришедшее с небольшим опозданием понимание того, что происходящее и является тем самым случаем, о котором говорил Гром. Теперь мне надо действовать правильно и без промедления.

Оказавшись рядом, я с первого взгляда поняла, что с псом все кончено. Он уже затих. Только коротко, как-то конвульсивно вздрагивал, отчего голова с разинутой пастью все больше откидывалась назад. Песок под ним быстро пропитывался кровью.

Я присела и скорее рефлекторно, чем осознанно, оглядела окрестности, прикидывая, откуда был произведен выстрел. В доме напротив, через дорогу, были сотни окон, двускатная крыша с торчащими трубами вентиляции и хорошим карнизом. Множество подходящих, с точки зрения киллера, мест.

На оценку ситуации и вывод, что если второго выстрела не последовало сразу, то его можно уже не опасаться, мне потребовалось несколько секунд. Стрелявший сейчас скорее всего, бросив оружие, гремит каблуками по лестнице одного из подъездов, унося ноги с места засады.

Раздавшийся рядом стон переключил мое внимание на пострадавшую. Коротко, но энергично выругав себя за излишнюю, с точки зрения непрофессионала, осторожность, я поднялась с корточек и шагнула к девушке.

— Боже мой, что с вами? — обратилась я к ней с испугом и растерянностью, так не шедшими к моим целеустремленным прыжкам через кусты и скамейки. — Что произошло?

Она подняла на меня широко расставленные глаза, замутненные болью и страхом, и через мгновение они наполнились слезами. Толстые губы плаксиво скривились.

— Па-апа-а! — заныла она, вновь клоня голову вниз.

Странно! В подобных случаях маму поминают или ругаются непотребными словами.

— Что с тобой, ну?

Приподняв за плечи, я заставила ее выпрямиться, разжать пальцы и увидела кровь на разорванном рукаве белой куртки.

— Бек! Бекушка-а! — вздохнула она, увидев вытянувшегося пса.

— Ты вот что, оставь своего Бека его собачьим богам и о себе подумай! — посоветовала я с излишней твердостью. — Ты что, не поняла еще, что ранена?

Я решительно, но осторожно положила руку на место ранения. Барышня дернулась и с шумом втянула воздух сквозь стиснутые зубы. Такое ее поведение мне нравилось.

Кость под моими пальцами не сдвинулась, и раненая лишний раз не всхлипнула. Цела кость, а остальное, судя по несильному кровотечению, серьезным быть не могло. Снайпер сработал или из рук вон плохо, шлепнув пса вместо человека, или, наоборот, с поразительной, нет, ювелирной точностью.

Размышлять над этим у меня времени не было.

— Только не в милицию! — пропищала девица, по-прежнему кривясь от боли и слез.

— Что? — Моему изумлению, казалось, не было границ.

— Не зовите милицию! — настаивала она.

— Нет так нет.

Она так уговаривает, что можно подумать, будто это в меня стреляли.

У входа на детскую площадку остановились двое: полная женщина с сумкой через плечо и черным мужским зонтом над головой, которая, выпятив грудь, подозрительно всматривалась в нашу сторону, и старушка в рыженьком плаще с поднятым воротником. Я нагнулась к Беку и, взяв его за задние лапы, оттащила в сторону, к кустам, долой с глаз людей на аллее и вернулась к раненой.

— …над собакой измываются! — донеслись до меня слова полной.

— Что он, неживой уже, что ли? — пролепетала старушка.

— Если не хочешь звать милицию, то не стоит привлекать внимание. — Я нагнулась над потерпевшей, собираясь поднять ее, но она обошлась без моей помощи — опираясь здоровой рукой о землю, перевернулась и встала с колен. Поддерживать ее все же пришлось.

— Надо срочно сообщить папе, — прошептала она, опускаясь на скамейку.

— «Скорую», значит, тоже не надо? Сейчас сообщишь! — пообещала я, расстегивая на ней куртку. — Кровью изойдешь, дуреха! — прикрикнула я, встретив слабое сопротивление.

Но рукав толстого свитера оказался почти сухим, и это меня успокоило окончательно, хоть она и охала, как от нестерпимой боли.

— Как звать-то тебя? — спросила я, накидывая полуснятую куртку ей на плечи.

— Женька, Серова моя фамилия. — Она показала на карман. — Там… Возьмите там телефон.

Достав, я протянула ей сотовый, но она помотала головой:

— Не могу! Вы что!

Как говорится, прошибло барышню. Она вдруг завопила пронзительно и тонко, поглядывая на мертвого Бека и сотрясаясь на вздохах. Реакция на страх, вот как это называется. Случалось мне видеть мужиков, вывести которых из состояния ступора удавалось только при помощи медикаментов. Хорошо хоть, что эта просто вопит и ничего больше.

Пришлось сесть рядом, осторожно, чтобы не причинить боли, обнять Женьку и привлечь к себе. Она ткнулась лбом в мое плечо, сдвинув шапочку на сторону, и по-детски запричитала сквозь всхлипы, поминая папоньку, мамоньку и бедного Бекушку. Мне стало ее по-настоящему жалко, и Багира во мне уступила на время место Юлии.

Я гладила ее по щеке и бормотала что-то успокаивающее, действующее на нее благотворно. Мало-помалу Женька затихла. Отстранилась, обессиленная слезами. Я вновь протянула ей сотовый, но она только назвала мне номер и имя своего отца. Трубку долго не брали, и я предположила, что господин Серов уже убыл из дома к месту работы, и обрадовалась возможности обзавестись заодно и рабочим его телефоном.

— Да, я вас слушаю, — раздался наконец в трубке мягкий, бархатный голос.

— Николай Михайлович? — Мой голос дрогнул от разочарования — не удалось с рабочим-то телефоном.

— Вы совершенно правы, — прозвучало в ответ. — А кто вы?

Пренебрегла я его вопросом.

— В вашу дочь только что стреляли. К счастью, промахнулись, но собака убита.

— Где? — спросил он после недолгого молчания, и я подивилась его выдержке.

— Евгения в парке, на детской площадке…

— Кто вы?

Все, конец его самообладанию! Николай Михайлович задохнулся от волнения и сглотнул так громко, что я явственно расслышала этот звук.

— Что с Женькой?

— По-моему, она легко ранена, — не стала я щадить его. — Но сама говорить она сейчас не в состоянии. Понимаете, я случайно оказалась рядом…

— Вы побудете с ней? — перебил он все тем же бархатным тембром, но в голосе его зазвучал металл. — Я появлюсь очень скоро.

— Ну конечно, господи! — воскликнула я возмущенно и жалостно, и опять он не дал мне продолжить:

— Буду вам очень признателен! — Серов все-таки нашел в себе силы для вежливости, но проговорил эту фразу скороговоркой и отключился.

— Папа сейчас приедет, — по-матерински ласково обратилась я к Женьке, и она, удовлетворенно кивнув, опять доверчиво прислонилась к моему плечу.

Меня так и подмывало спросить ее, почему не следует обращаться в милицию. Глупый, конечно, вопрос, но очень хотелось услышать, как она сформулирует ответ. В ее теперешнем состоянии изобрести что-нибудь мало-мальски правдоподобное совсем не просто. Останавливала же меня обычная, примитивная житейская мудрость, полностью выражающаяся двумя стародавними поговорками: «Моя хата с краю» и «Меньше знаешь — крепче спишь». Поступить им вопреки значило бы нарушить категорическое требование Грома — представляться средним арифметическим от населения и вести себя соответственно.

Женька тихо поскуливала, уткнувшись носом в мое плечо, произнося время от времени с глубочайшей обидой в голосе: «Больно!» и «Где же папа?», а я осторожно гладила ее по спине и слегка покачивала взад-вперед, как маленькую. Из всей полезной информации, какую можно было получить от нее сейчас, даже не прибегая к «прокачке на косвенных», я решилась на один-единственный вопрос, действительно безобидный со всех возможных сторон:

— Сколько тебе лет, Женечка?

— Сем… Семнадцать, — ответила она как во сне и порывисто вздохнула.

— А мне двадцать девять, — сообщила я, хотя прекрасно понимала, насколько ей безразличен мой возраст. Но молчание в такой ситуации тоже является признаком нетипичного поведения.

Стресс требует реакций, и пустой разговор — одна из них, не самая, кстати говоря, вредная.

— Семнадцать и двадцать девять, представляешь? По возрасту я вполне могла бы быть твоей старшей сестрой. А зовут меня Юлей, — представилась я, не дождавшись ответа. — Юля Максимова.

— Юля… — порадовала она меня, перестав причитать. — Тебя, Юленька, бог послал.

— Ты что, как старушка, бога поминаешь? — рассмеялась я, и она, хоть и слабо, но тоже улыбнулась за компанию. — Неужто верующая такая?

— Тут станешь верующей! — ответила Женька, и я насторожилась в ожидании продолжения, которое незамедлительно и последовало: — Бека убили! — сменила она песню о папе и боли на новую, и я поскучнела. — Юля, а здесь неопасно?