Бессмертный избранный (СИ) - Юлия Леру

Разбойники, граница, владения. Все это так далеко от жизни, которой живу я. Это словно другой мир. Мир, в котором железо жжет огнем, кровь льется рекой, а ложь отравляет сердце.

— Я не могу сделать больше, чем уже сделала, — говорю я, подавая ему чашу с водой. Он жадно отпивает. — Я не знаю, жалуют ли в ваших краях магию, чужак…

Его лицо темнеет.

— Мой отец искоренил эту заразу в своих землях, — говорит Серпетис. — На полях был мор, и никто из этих пугал с магическим даром не смог его остановить. Река Танана растеклась восемь Цветений назад так, что затопила и овраг, и деревню и оставила нас без птицы и зерна. Магия под запретом в Шиниросе, и мой отец чтит этот запрет. Фиур Дабин размахивает на поле боя мечом, а не связками бесполезных трав.

Я молчу так долго, что это кажется ему странным. Он разглядывает мое лицо, наверняка замечая косую линию, пересекающую щеку от подбородка до левого виска, видит на моей шее зуб тсыя, острый, как самая острая в мире портняжная игла, обегает взглядом комнату.

— Это ведь не сельский дом, и я не в деревне, — говорит Серпетис.

— Ты в доме Мастера, и я — его ученик, — говорю я.

Он стискивает зубы от моей правды, отводит взгляд и долго смотрит в какую-то одному ему видную точку на стене.

— Ты не умеешь лгать, — говорит он, не глядя на меня. — И значит, ты скажешь мне правду. Ты вылечила меня магией, ученик Мастера?

Я качаю головой.

— Нет. В моих травах и повязках Мастера не больше магии, чем в твоих глазах. И ты еще не вылечился, чужак. Тебе лучше пока остаться здесь.

— Ты намазала мне рану какой-то мазью, — говорит он.

— Это не магия, — отвечаю я, и он верит мне. Успокаивается, просит еще воды и, когда я ее приношу, отворачивается к стене и погружается в раздумья.

Я не мешаю ему.

Когда наступает вечер, и Мастер уходит к воде, чтобы собрать в кувшин лунный свет для какого-то своего ритуала, я и Серпетис остаемся одни. Он все еще слишком слаб и едва способен поднести ко рту чашку с бульоном, но силы к нему вернутся, я знаю точно. Слабый румянец выступает на щеках Серпетиса, когда я приношу ему вина и заставляю отпить глоток.

— Это не зелье? — спрашивает он. — Это не заговоренное вино?

Я качаю головой, поправляя выбившийся из-под косынки локон испачканными соком ягод пальцами. Мне нравятся глаза Серпетиса, и я не могу ему лгать.

— Ты справляешься сам, — говорю я. — Ты сильный, твоя кровь горяча, твои раны зарастут без волшебства.

Он пристально смотрит на меня и долго молчит.

— Если ты лжешь мне, отшельница, я убью тебя, — говорит он потом.

Я могу заставить его кровь свернуться в жилах прямо сейчас. Но только отвожу глаза и говорю, что и не думала лгать.

И я на самом деле не лгу.

Только тот, кто открыт и чист сердцем, может овладевать магическим знанием. Став учеником Мастера, я отказалась от лжи, чтобы обрести свободу. Самой крепкой клятвой связан маг со своей стихией. Нарушить ее нельзя. Солгав — хоть полусловом, даже единожды, маг лишается своих сил навсегда. Природа не подчиняется тому, чьи помыслы не чисты, а сердце способно скрывать чувства.

Потому и не в почете в наши времена магия. Умение лгать ценится выше умения заговаривать боль и предсказывать погоду. Маг не может солгать, не потеряв магию, но потеряв ее, лишается самого смысла жизни. Как птица, которой подрезали крылья. Как зрячий, который вдруг ослеп.

Мастер приносит домой хорошие вести. Один из воинов Дабина добрался до дома наместника и рассказал ему о том, что соседские земли разграблены. Наместник уже собирает войско. Кровопролитная война неизбежна, но отпор непременно будет дан. Вороны кружатся над лесом, выкрикивая проклятья. Наместник выиграет сражение.

Серпетис мечется по постели, пытаясь сесть, ругаясь сквозь зубы. Мастер и я с трудом удерживаем его на месте. Он не может идти и сражаться, не может пролить кровь врага во имя мести за своего погибшего отца. Он вынужден лежать, прикованный к постели, принимать из моих рук горькие лекарства и шипеть сквозь зубы от боли, когда Мастер меняет повязки.

Но даже боль и бессилие не ломают его духа. Мастер предлагает ему заговоренную воду, но Серпетис рычит и отводит его руку так резко, что вода проливается.

— Я встану без помощи магии или умру! — говорит он.

— Ты не умрешь, но магия поможет тебе быстрее обрести силы.

Но он не слушает.

День за днем Мастер приносит известия. Деревня фиура Дабина выжжена дотла. Поля, луга, строения — сожжено все, что может гореть. Огонь обычный, не магический, но погода благоволит врагу, и там, где жил когда-то род Серпетиса, теперь остались лишь пепел да уголья. Его дом сожжен. Он — единственный из семьи, кто остался в живых. Мастер доносит эту весть до наместника, и уже совсем скоро из города за Серпетисом прибывает вооруженный отряд.

Они с опаской входят в наш с Мастером дом. Косятся на миски, расставленные в кухне на длинном деревянном столе, крепче сжимают мечи, которые должны спасти их от магии, если мы вдруг решим колдовать. Но ни я, ни Мастер не хотим попасть в клетку. Я открываю окна, чтобы выгнать из дома запах сожженных цветов олудара, предлагаю воинам воды и переминаюсь вместе с ними с ноги на ногу у порога комнаты, в которой лежит Серпетис. Он