Изолятор - Джошуа Спэньол

Итак, я – неотъемлемая часть отделения специального патогенеза секции вирусных и риккетсиозных заболеваний. А секция эта, в свою очередь, является подразделением Национального центра инфекционных болезней, одной из составляющих Центра контроля и предотвращения заболеваний. Дальше этого мои познания в организационной сфере не простираются. А потому, несмотря на то, что я с легкостью могу изложить молекулярное строение семейства ареновирусных, мне вряд ли удастся схематично набросать структуру нашего центра. Оставляю это блестящим бюрократам и технократам из Джорджии и Вашингтона. Если бы существовала Нобелевская премия в области институционной запутанности, эти ребята из года в год делили бы ее между собой.

Я остановился возле отделения неотложной помощи, как раз под знаком «стоянка запрещена», и прилепил на ветровое стекло удостоверение городского департамента здравоохранения Балтимора. Порывшись в бардачке, нашел старое удостоверение Центра контроля и предотвращения заболеваний и прилепил его рядом. Болезни болезнями, но меньше всего на свете мне бы хотелось, чтобы моя машина оказалась эвакуированной.

Повесив на шею карточку – удостоверение личности, я почти бегом направился к вращающимся дверям отделения скорой помощи. Все вокруг казалось странно спокойным: было июльское раннее утро, и это воспринималось как хороший знак. Хотя Ферлах явно уже на взводе, казалось, что новость еще не распространилась по госпиталю и не дай Бог, чтобы просочилась в прессу. Последние несколько лет – провал с сибирской язвой, атипичная пневмония – научили медицинский мир, как вести себя с вездесущей прессой и ее ненасытным аппетитом на нескончаемые сенсации.

На стене за сестринским постом висел бежевый телефон. Я схватил трубку, быстро набрал номер эпидемиолога и приготовился ждать. Ответили минуты через две. Я торопливо заговорил:

– Доктор Мэдисон, это Натаниель Маккормик. Я в «неотложке».

Голос в трубке казался слабым и каким-то размытым.

– А я наверху, в М-2. Какого черта вы делаете там, внизу?

2

Отделение М-2 представляло собой длинный сплошной коридор, по обеим сторонам которого располагались рассчитанные на двоих палаты. Некогда белый, покрытый линолеумом пол давно уже стал серым, а бежевые стены приобрели грязный налет, который не удавалось устранить даже самыми изощренными усилиями. Отделение представляло собой зеркальное отражение М-1, находящегося этажом ниже, с той лишь разницей, что здесь коридор заканчивался двойными металлическими дверями.

Я заметил на дверях напечатанную на лазерном принтере табличку:

«Изолятор.

Обязательны строгие меры предосторожности. Вход только по специальным пропускам. По всем вопросам звоните в отдел биологического терроризма и эпидемий по телефону 2134. Спасибо!»

Я вдруг подумал, что идея биологического терроризма уже запущена и начала свой полет.

Изолятор состоял из двух помещений. Сейчас я находился в первом из них, маленьком вестибюле с двумя раковинами, большим красным мусорным пакетом, предназначенным специально для биологически опасных отходов, и подносами, загруженными упакованными в пластик халатами, защитными очками, перчатками и бахилами. На тележке стояли три коробки с респираторами отрицательного давления в виде полумаски. Такие респираторы задерживают частицы даже в пять микрон, то есть величиной с хантавирус. Почему-то мне стало приятно, что здесь все так испугались.

Этот тип изолятора – маленькая, тщательно отделенная часть госпиталя – сохранился с прежних тяжелых дней, когда приходилось упорно бороться с туберкулезом. Сейчас такие отделения имеются далеко не во всех больницах: большинство из них изолирует больных в отдельных палатах. Однако здесь существовал этот короткий коридорчик, всего с четырьмя дверями, по две с каждой стороны, совершенно отрезанный от остального здания и предназначенный для полной изоляции инфекционных больных. Добрая старая карантинная зона.

Облачившись в ритуальные одежды и подобрав нужный по размеру респиратор, я открыл еще одни двойные двери в дальней части комнаты. Вместе с дверным скрипом раздался легкий свист воздуха, и я почувствовал, как он словно всасывает мой одноразовый халат. Исправно действовала система отрицательного давления – давление снаружи оказывалось больше, чем внутри, и это не давало мельчайшим частицам проникнуть из внутреннего пространства во внешнее. Воздух будет пропущен через фильтр и выведен наружу.

Я проверил, плотно ли прилегает респиратор, а потом окончательно открыл дверь и переступил порог.

Посреди короткого коридора беседовали трое «инопланетян» – такой вид придавали людям защитные костюмы. Кроме людей, в коридоре оказались лишь пара стульев, большая корзина для биологически опасного мусора и небольшой столик с факсом, бумагой и ручками. Факс непосредственно соединялся с другим аппаратом, стоящим на сестринском пульте там, «на воле», за пределами зараженной зоны. Записки, приказы, сообщения и все такое прочее отправлялись отсюда прямо на пульт. Таким путем мы передавали в госпиталь биологические и медицинские данные из изолятора.

Маски не помешали мне сразу узнать и женщину – доктора Мэдисон – и мужчину – чернокожего доктора Ферлаха. Третий, пожилой белый мужчина, был мне незнаком. Я подошел, и люди, не прекращая разговора, инстинктивно подвинулись, чтобы принять в свой круг и меня.

– Антитела? – спрашивал в этот момент Ферлах.

Голос сквозь респиратор звучал жестко и слегка скрипуче.

– Нет, еще нет, – ответила доктор Мэдисон. – Ничего особенного. Понятия не имею, что это может быть…

Наконец все трое посмотрели на меня.

– Доктор Маккормик, Джин Мэдисон вы знаете, – начал церемонию представления Ферлах. – А это Гэри Хэммил, – он показал на незнакомца, – новый главный инфекционист госпиталя Сент-Рэфэел.

Так, понятно. Значит, в инфекции теперь новый начальник. Сент-Рэф несколько месяцев не мог найти подходящего человека; должно быть, доктор Хэммил вступил в должность совсем недавно. Как мило с их стороны поставить меня в известность.

– Только не ныряйте головой вперед, – посоветовал я.

– Тем более что в бассейн еще не налили воду, – поддержал он.

Мы вежливо засмеялись.

– Доктор Маккормик работает у нас по поручению Центра контроля, – пояснил Ферлах.

– Ну ладно, спасибо за представления, – раздраженно прервала любезности Джин Мэдисон и обратилась ко мне: – Образцы тканей, анализ крови, слюны – все уже отправлено в нашу лабораторию.

– В нашу? – переспросил я.

– В лабораторию округа.

Я невольно взглянул на Ферлаха. Он понял, о чем речь, и ответил:

– Самый срочный результат. В лабораторию штата образцы тоже отправлены.

– А что у них есть здесь, в лаборатории округа? – поинтересовался Хэммил.

Ферлах посмотрел в пол.

– Ну, надо сказать, немного. Самое простое. Но лаборатория штата оснащена как следует. Имеются тесты на филовирусы, Марбург и Эбола. Думаю, можно проверить и Ласа, и Рифт Вэлли, и много чего еще. Конечно, всего существующего на свете оборудования они не имеют, но тем не менее основные напасти распознают.

– Если нужно, Центр контроля и предотвращения всегда готов помочь, – заметил я. – Он обладает немалыми ресурсами: образцами анализов, банками данных патогенеза; возможности его куда больше, чем у Балтимора или штата Мэриленд. А штаб-квартира в Атланте имеет крупнейшее в мире хранилище специфических тестов заболеваний.

Доктор Мэдисон ответила очень быстро:

– Спасибо, но мне кажется, мы сможем справиться сами.

– Джин, – попытался вставить слово Хэммил.

– У нас есть доступ к лабораториям штата, – продолжала она. – Так что мы вполне можем не беспокоить федеральное правительство.

Скажу пару слов о связях Центра контроля и предотвращения заболеваний с другими структурами в медицине и системе здравоохранения в целом. Наши полномочия состоят во всем и ни в чем конкретно. Правда, это действительно так и есть. Мы вступаем в дело только по просьбе конкретных больниц, округов и штатов. Если таких просьб не поступает, центр должен оставаться в стороне. И хотя существует миллион причин, почему именно та или иная организация может нуждаться в помощи из Атланты, существует также и множество причин, почему они не хотят этого делать. Все замыкается на контроле.

Пока я учился в Атланте, мне не уставали вдалбливать, как именно следует вести себя в конкретных местных условиях. В целом мы стремимся действовать как можно мягче. Только мне это не особенно удается. Во всех оценках моей деятельности за прошлый год в графе «профессиональные отношения» всегда стояла фраза «нуждаются в улучшении».