Порядочный хаосит - Киная Форми

Махнув рукой двум алым гвардейцам, несущим почётный караул, я подошёл к беседке. Присел на прохладную после ночи деревянную скамью, кутаясь в кожаный пыльник, и, глядя на восход, отпил горячего напитка. Доводилось ли вам пить утренний пунш на вершине одной из Алых башен священного города Ван-Елдэр? Если вы не член древнего Алого рода — наверняка, нет. И это одна из тех несправедливостей, которую я собираюсь исправить. Нет, я не обещаю каждому работяге из Белых кварталов по башне высотой двести восемьдесят шесть алдов. Я лишь предлагаю сделать вход на обзорные площадки свободным — хотя бы, на один день в декаду. Простое дело, но это наверняка поможет Алым, Белым и серым улучшить взаимоотношения.

В сотне алдов от меня на площадке чуть пониже, чем наша (впрочем, любая башня Ван-Елдэра была ниже башни рода Айнхейн) показалась фигурка, одетая в красную мантию и махнула мне рукой. Я приветственно помахал в ответ, и сделал приглашающий жест.

Человек перешагнул через край площадки и завис в воздухе, а затем, широко шагая, направился ко мне. Его светлые волосы развевал утренний ветерок. Подойдя к лестнице в паре десятков метров подо мной, он начал подниматься вверх, и через две минуты мы уже пожимали друг другу запястья.

Способность Йонка — ходить по воздуху. Именно ходить, а не летать. С одной стороны, это очень впечатляюще выглядит, с другой — он не может набирать высоту и перемещаться быстрее, чем бегущий человек. Зато ему не грозит опасность разбиться. Как, например, мне.

На самом деле, никто в Ван-Елдэре уже несколько поколений не получал способностей к неограниченному полёту. Я знаю Алых, которые могут взлетать, но только вертикально вверх, и Алых, которые могут сделать своё тело невесомым и быть унесёнными ветром. Сурас Необузданный способен отправлять в полет любые предметы, кроме собственного тела, и пару раз я видел, как он парит на здоровенной каменной плите. Подобный метод перемещения расходует значительное количество великой эссенции, но у Сураса её целый бассейн.

— Не выспался? — Йонк увидел, что я щурюсь и зеваю, глядя на солнце.

— Ага. Книжка хорошая попалась — дневник путешественника к центру мира. Представляешь, они достигли третьего внутреннего кольца гор и обнаружили там племя, ничего не знающее о внешнем мире, которое…

— Ты знаешь, что мне это не интересно, — в глазах Йонка читалось пренебрежение. — Ничего за пределами скального круга Ван-Елдэра не имеет большого значения. Мы идём впереди всего мира, и мир следует за нами.

Я закатил глаза и открыл было рот, чтобы начать длинную речь о чудесах безграничного мира, но Йонк снова прервал меня:

— Ройт. Не ходи никуда сегодня. А если пойдёшь, а ты наверняка пойдешь, не делай никаких глупостей.

— Ты, по-моему, меня с кем-то перепутал. Я никогда не делаю глупостей, — объявил я уверенно. — Всё, что я делаю — вдохновенная импровизация, изысканная и безупречная. Если закосневшие в своих традициях Алые не могут её оценить — мне остается только пожалеть их.

— Постарайся, чтобы среди твоих импровизаций не оказалось ничего, что противоречило бы Максимам Хаоса.

— Хм? При чём здесь древние уложения времён Двух Братьев? — удивился я. — Мы живём в современном мире.

Йонк прикрыл глаза и покачал головой. Когда он заговорил, я уловил в его словах страх, которого раньше не замечал за ним.

— Ройт, ты даже не представляешь, в какую историю ввязываешься. Ты думаешь, что, гуляя по Белым Кварталам, распивая пиво со своими новыми друзьями, печатая в подпольных типографиях листовки с воззваниями и сочиняя песенки про Архонтов, просто дёргаешь за хвост старого, беззубого пса. Но на самом деле этот пёс не реагирует на тебя не потому, что он бессилен тебе помешать. Он слишком занят, ведь он — древний страж, охраняющий ворота в логово чудовищных змеев. И если змеи заметят твои действия и решат, что ты — на их стороне, Ройт…

Йонк выразительно посмотрел на меня.

— Не ходи никуда сегодня. Не делай глупостей. И никому не говори о нашем с тобой разговоре.

Он коротко пожал мне запястье и прыгнул через парапет.

Какое-то время я наблюдал, как Йонк спускается к своей башне, недоумевая. Чем была эта пространная речь? Паранойей или заботой? Может, жаждой поучать? Я призадумался, но нет — никакая моя деятельность не вела к событиям таких масштабов, на которые так красиво намекал Йонк. А жаль.

Я недоуменно пожал плечами, достал из кармана часы и глянул на стрелки. Однако, пора было поторапливаться.

Спустившись к себе, я быстро переоделся по погоде, нацепил кобуру с револьвером и побежал по ступенькам вниз, перепрыгивая через пять-семь сразу.

Побегали бы вы с моё по этой башне! Честно говоря, я не уверен, что, даже если однажды мы откроем свободный вход, многие не-Алые дотащатся до обзорной площадки. Я как-то заикнулся отцу о том, чтобы устроить в башне нормальный лифт, из тех, какие сейчас делают в Белых кварталах. Он посмотрел на меня так, как будто я сошёл с ума. Ну, не знаю. Сам-то он живет на девяносто четвёртом, так что предложение было и в его интересах тоже. Неужели ему так нравится тратить полчаса в день только на то, чтобы подняться к себе домой?

Выбежав из ворот домена, я услышал первые гудки, доносившиеся с фабрик Белых Кварталов. Шесть утра. Дождь прекратился, хотя небо всё ещё было затянуто серыми тучами. Рядом с боковым входом стояла вереница холодных фургонов, и поставщики с курьерами по цепочке передавали ящики со свежими продуктами для кухонь дома Айнхейн. Несколько дворников в серых долгополых кафтанах сметали кленовые листья с каменных плит проспекта Негасимого Пламени. При виде бегущего аристократа они прекратили работу и почтительно приложили пальцы ко лбу. Я приветственно махнул им рукой и побежал вниз по холму, мимо величественных Алых доменов.

Четырьмя кварталами ниже уже начинался монорельс, и меня обогнала платформа, полная рабочих в белых фартуках, с саквояжами в руках. Они держались за поручни, и несколько из них хмуро посмотрели в мою сторону.

Эх, с каким удовольствием я бы сейчас подъехал хоть на конке, хоть на платформе! Но делать этого не следовало: если я запрыгну на платформу, согласно неписаному правилу Ван-Елдэра, все, кроме Алых и кондуктора, будут вынуждены тут же сойти. В результате двадцать хороших парней опоздают на работу.

Ветра, как глупо!

Я прибавил ходу, стараясь не поскользнуться на лужах; брызги разлетались из-под моих ног. Раз-два, раз-два. Люди шарахались, уступая мне дорогу, кто-то крикнул: «дурень»!