Журнал Наш Современник №8 (2001) - Журнал Наш Современник

Через некоторое время доклад штурмана:

— Командир, впереди цель, на боевом!

Моя задача — выдержать сейчас заданные параметры скорости, направления полета и высоты, от этого зависит точность бомбометания.

— Бомбы сбросил!

Самолет, освобожденный от шеститонного смертоносного груза, словно облегченно вздрогнул — и в это время получил резкий удар по правому крылу: прямое попадание зенитного снаряда. Бог ты мой! Пробиты топливные баки. За самолетом в воздухе тянется бензиновый шлейф. Ранение для машины смертельное — это уже видно по управлению. Появился крен, из которого я с большим трудом самолет вывел. Вызываю Панченко:

— Первый подшассийный! Доложи, какие повреждения!

В ответ молчание. На второй запрос также нет ответа. Первая жертва в экипаже!.. Слышу доклад центрального стрелка Секунова:

— Командир, загорелся третий двигатель!

Приказываю бортовому технику выключить третий двигатель и потушить пожар. Предупреждаю экипаж, что, скорее всего, придется покинуть самолет, чтобы успели приготовиться к прыжку, а сам в это время резко соскальзываю на левое крыло, стараясь сбить с плоскости пламя. Бесполезно! Пожар разрастается с неимоверной быстротой. Включенные огнетушители оказались против него бессильны.

Слышу доклад кормового стрелка Ярцева, что бомбы легли точно в цель, фашистские эшелоны горят. Хорошо хоть, что боевое задание выполнено. Однако мы в крепком переплете, из которого надо выскребаться! С большим усилием доворачиваю самолет в сторону линии фронта. Кабина уже задымлена, появилось пламя. После пожара жди отказа управления. Плохи твои дела, командир! Но — спокойно, действуй. От тебя зависит жизнь экипажа и твоя собственная жизнь. Главное сейчас — перетянуть линию фронта: плен для летчика страшнее гибели. Кормовой стрелок докладывает:

— Корабль весь в огне!

Я сам это вижу. Огонь уже добрался до унтов, пламя лижет мне лицо, я почти не вижу показания приборов. Срочно включаю рулевые машинки автопилота — автопилот заработал, какое везение! Теперь я могу перчатками прикрыть от огня лицо — места, не защищенные кислородной маской. Линия фронта должна быть уже под нами. Приказываю:

— Экипаж! Всем срочно покинуть самолет! Всем прыгать!

Огонь и дым усилились — это второй пилот открыл фонарь и выпрыгнул. Я жду, когда покинут самолет все члены экипажа, хотя, признаюсь, уже невмоготу, могу сгореть заживо. Как там мои парни? Успеют ли? Из нашей кабины для восьми человек экипажа только один люк для прыжка... А обстановка супераварийная. Как медленно тянется время! Кажется, вечность прошла. Странно, невероятно, но в одно из мгновений мне отчетливо представился рисунок из журнала “Нива” 1915 года издания: авиатор первобытного аэроплана удирает от костлявой старухи-Смерти, которая вот-вот косой снимет ему голову. У летчика волевое лицо, бесстрашный взгляд, который словно говорит: “Врешь, не на того напала! Я сильнее тебя!”

Резко вздрогнула машина, видение исчезло. Отвалился третий мотор. Сейчас самолет начнет разваливаться в воздухе — пора прыгать и мне. Не попасть бы под лопасти винтов — перемелет в фарш. Корабль доживает последние доли секунды: страшная вибрация корпуса, похожая на предсмертную агонию. Едва я успел открыть фонарь кабины, как отвалилось правое крыло, машину резко кинуло вниз с сильным креном, и меня выбросило из кабины. Совсем рядом мелькнул объятый пламенем и дымом флюзеляж — и тут же я попал в штопор. Лечу к земле, как вращающийся пропеллер. Мысль работает четко, хотя это был мой первый вынужденный прыжок из горящего самолета. Понимаю, что главное сейчас — не открыть парашют слишком рано, чтоб не попасть под обломки взорвавшегося самолета. Надо мной — звездная круговерть, значит, падаю спиной вниз. Делаю, как учили: выбрасываю в стороны руки и ноги, расслабляю тело и — о чудо! — выхожу из штопора и лечу уже вниз головой. Где-то совсем рядом со мной пронеслись к земле две огненные кометы — горящие обломки моего верного самолета. Когда очаги пожаров и полет трассирующих пуль внизу стали видны более отчетливо, я рванул кольцо. Через мгновение ощутил сильнейший динамический удар, услышал хлопок раскрывшегося парашюта. Свист ветра в ушах прекратился, и я закачался на стропах. Не успел оглядеться — вот она, земля. Падаю в цветущую гречиху — слава Богу, без повреждений. Унты с меня сорвало еще в воздухе, когда я штопорил, остались мягкие и тонкие унтята. Ноге в них легко, и в них можно двигаться почти бесшумно. Быстро собираю парашют, маскирую его и ныряю в соседнее пшеничное поле — благо, пшеница высокая, колос налитой. Ну, решай задачу, командир: дотянул до своих или ты на немецкой территории? В небе шум моторов. Узнаю наших воздушных работяг: это ночные ближние бомбардировщики, которые идут с северо-востока на юго-запад, подсказывая мне ориентир. Но с выводами не тороплюсь. Вспоминаю и о товарищах — где они, живы ль?..

Взошла огромная полная луна, и стало очень светло. Очистил карманы мехового комбинезона, снял его и закопал, чтобы легче было двигаться. Положил в карман документы, пару гранат, пистолет и двинулся на северо-восток, откуда летели наши ПО-2. Скоро попал на полевую дорогу — куда она меня выведет? Пистолет в руке, я по-кошачьи крадусь обочиной, пригибаюсь к земле, чтобы тень от высокой пшеницы хоть частично скрыла меня. Луна уже не моя союзница, а почти что враг. Я весь в напряжении, как сжатая пружина, слух и зрение обострены до предела. Вдруг впереди отчетливо слышу русский мат! Стоп, не торопись, Володя, а вдруг это полицай или власовец. Та-ак, форму и значков различия не вижу, но автомат у него немецкий, не перепутаешь. Раззява ведет себя довольно беспечно, и я подкрадываюсь к нему сзади вплотную. Приставляю пистолет к затылку и приказываю не двигаться. Он застывает с поднятыми руками.

— Я — русский летчик, сбитый немцами этой ночью, иду к своим. Если ты власовский сучий сын, то прощайся с жизнью. Если наш — веди к своим.

Заикаясь, парень сообщил, что он красноармеец, автомат у него трофейный, что рядом расположена батарея, где уже находится один из подобранных летчиков. Отлегло от сердца. Точно, неподалеку оказалась батарея орудий небольшого калибра, вокруг которых копошилась орудийная прислуга. Мой “пленник”, оказавшийся часовым, прошептал:

— Товарищ летчик, очень прошу вас: не выдавайте меня командиру батареи, что я так позорно вас прошляпил!..

Подумал и сказал ему:

— Ладно. Но пусть этот случай будет тебе хорошим уроком, а то ведь в другой раз и сам погибнешь, и погубишь своих батарейцев.

Старлей, командир батареи, оказался веселым и приветливым парнем. Сообщил, что нам сильно повезло, так как немцев с этого пятачка выбили не более двадцати минут назад, и его батарея заняла его вместе с передовым отрядом стрелкового полка.

— Где летчик, о котором мне сказал ваш часовой?

— Товарищ командир, стрелок-бомбардир лейтенант Караблинов здесь!

Обнялись. Мой первый вопрос: за кем ты прыгал?

— Я выпрыгнул следом за штурманом Легкоступом, а капитан Маштаков стоял у открытого люка и пропустил нас вперед.

Согрела надежда, что члены экипажа все успели покинуть самолет до взрыва. Нас хотели накормить, но я попросил людей и сопровождающего для поиска остальных членов экипажа и места падения самолета. Нам дали лошадей и проводника. Бедный мой стрелок Караблинов настолько был потрясен пережитым, что теперь засыпает, сидя верхом на лошади, и валится с нее.

Въезжаем в освобожденное село, где расположился штаб стрелкового полка. Я разыскал начальника связи полка и попросил передать мое донесение в штаб нашей дивизии. Уже рассвело. Садимся на лошадей и едем в том направлении, где, по нашим расчетам, должен был упасть горящий самолет. Вдруг — радостный крик:

— Командир! Это мы! — к нам бежит босой старшина Ярцев, за ним — бортовой радист лейтенант Борисов Анатолий. Спрыгнули с коней. Нас уже четверо! Ищем остальных, но вначале находим искореженное до неузнаваемости правое крыло. Отпускаю проводника обратно на батарею, благодарю его за помощь. Метров через пятьсот находим изуродованный фюзеляж родной боевой машины. Повстречались бойцы переднего края, которые рассказали, что только что похоронили одного погибшего летчика. Сердце сжалось. Оказалось, что погибший — старшина Панченко, правый подшассийный стрелок. Среди обломков фюзеляжа обнаружили сильно обгоревший скелет — это все, что осталось от юного помощника бортового техника.