Мое самодержавное правление - Николай I

Мне думается, что мое рождение было для Императрицы Екатерины последним счастливым событием: она желала иметь внука, а я, говорят, был большим и здоровым ребенком, так как даже она, благословляя меня, сказала: «Экий богатырь!»

Слабое состояние ее здоровья не позволяло ей принимать личного участия в обряде крещения, ввиду чего во время крестин она находилась на хорах Царскосельской Придворной церкви. Восприемниками моими были Великий Князь Александр и сестра моя – Александра.

С давних пор существовал обычай определять к каждому из нас, в качестве няньки, по англичанке и по несколько дам, которые должны были в течение всего первого года по очереди находиться при наших кроватях. Ко мне были назначены взятая от генеральши Чичериной шотландка мисс Лайон, а для ночных дежурств – г-жи Синицына и Панаева; кроме них, при мне находились еще четыре горничные и кормилица – крестьянка Московской Славянки.

При жизни Императрицы Екатерины, скончавшейся 6 ноября того же года, мои братья и сестры находились постоянно при ней; таким образом, мы, разлученные с отцом и матерью, оставались на попечении уважаемой и прекрасной женщины, графини Ливен, которую страшно любили и которая всегда была образцом неподкупной правдивости, справедливости и привязанности к своим обязанностям.

По вступлении на престол мой отец утвердил ее в этой должности, которую она и исполняла с примерным усердием. Обязанности же ее при жизни Императрицы были тем более тяжелы, что отношения между сыном и матерью бывали часто натянутыми, а она, находясь постоянно между обеими сторонами, всегда умела выходить с честью из этого трудного положения исключительно благодаря своей незыблемой прямоте и тому доверию, которое она этою прямотою внушала.

6 ноября отец удостоил зачислить меня в Конную гвардию, а братьев моих – во 2-й и 3-й гвардейские полки. По возвращении из Итальянского похода в 1799 г. брат Константин был переведен в Конную гвардию, я же за нее получил 3-й гвардейский полк, который с тех пор навсегда и сохранил за собою.

Впечатление, произведенное на меня этим известием, было так сильно, что оставило в памяти моей живой след о том, каким образом я об этом узнал и как мало был польщен этим назначением.

В Павловске я ожидал однажды отца в нижней комнате, и когда он возвращался, то я вышел навстречу к калитке малого сада у балкона; он же, отворив калитку и сняв шляпу, сказал: «Поздравляю, Николаша, с новым полком: я тебя перевел из Конной гвардии в Измайловский полк, в обмен с братом».

Я об этом упоминаю лишь для того, чтобы показать, насколько то, что льстит или оскорбляет, оставляет в раннем возрасте глубокое впечатление – мне в то время было едва три года!

Вскоре после кончины Императрицы Екатерины ко мне была приставлена в виде старшей вдова полковника госпожа Адлерберг, урожденная Багговут.

Я с сестрою Анною в то время были настолько малы, что не могли сопутствовать Государю ни в поездке его для коронования, ни в его путешествиях, а потому оставались в Петербурге под присмотром обер-шенка Загряжского, где одновременно с сестрою же Анною нам была привита оспа – событие в то время необычайное, совершенно незнакомое в домашнем обиходе.

Оспа у меня была слабая, у сестры же была сильнее, хотя мало оставила следов.

Одновременно с нами также привили оспу сыну и единственной дочери госпожи Адлерберг, сыну Панаева и еще нескольким детям. Так как это происходило в Зимнем дворце и ввиду того, что в то время мы собирались переезжать в Павловск, то нас отделили от прочих и поместили с сестрою в доме Плещеева. Михаил же, родившийся 28 января 1798 года, находился в то время с Дурновым сначала в Мраморном дворце, а затем – в Царском Селе.

Когда мы поправились, нас взяли в Зимний дворец, где я был помещен в верхнем этаже, над комнатами Государя, близ малого садика. События того времени сохранились весьма смутно в моей памяти, и я могу перечислить их лишь без соблюдения последовательности.

Так, помню, что видел Шведского Короля, вышеназванного Густава-Адольфа, в Зимнем дворце, в прежней голубой комнате моей матушки; он мне подарил фарфоровую тарелку с фруктами из бисквита. В другой раз помню, что в Зимнем дворце, в комнате моего отца, видел католических священников в белых одеяниях или куртках и страшно их испугался.

Припоминаю также свадьбу моей сестры Александры в Гатчине с Эрцгерцогом Австрийским, ожидавшим начала церемонии в спальне моей матушки. Императрица, в то время еще Великая Княгиня, Елисавета возила меня на шлейфе своего платья.

Во время венчания по православному обряду я был посажен в кресло на хорах и так как сильно испугался раздавшегося пушечного выстрела, то меня унесли; во время же католического венчания, происходившего в большом верхнем зале, престол был устроен на камине.

Мне помнится, что я видел желтые сапоги гусар венгерской дворянской гвардии. У меня еще сохранилось в памяти смутное представление о лагере Финляндской дивизии, пришедшей на осенние маневры в Гатчину; стрелки были поставлены на передовые линии в лесу; я был этим поражен так же, как и всем порядком лагеря того времени. Помню также, как несли первые штандарты кавалеров Мальтийской гвардии.

То были серебряные орлы, держащие с помощью цепочек малиновую полосу материи с серебряным на ней крестом ордена Св. Иоанна. Во время происходившего на Гатчинском дворе парада отец, бывший на коне, поставил меня к себе на ногу. Однажды, когда я был испуган шумом пикета Конной гвардии, стоявшего в прихожей моей матери в Зимнем дворце, отец мой, проходивший в это время, взял меня на руки и заставил перецеловать весь караул.

Пока я числился в Конной гвардии, носил курточку и панталоны сперва вишневого цвета, потом оранжевого и наконец красного, согласно различным переменам в цветах парадной формы полка. Звезда Св. Андрея и крестик Св. Иоанна были пришиты к платью: при парадной форме лента носилась под курточкой, иногда же – супервест[2] Св. Иоанна из золотой парчи с серебряным крестом под обыкновенной детской курточкой.

Отец мой нас нежно любил, и однажды, когда мы приехали в Павловск, я увидел его, идущего ко мне навстречу со знаменем у пояса, которое он мне подарил и которое в то время так именно носили; другой раз обер-шталмейстер граф Ростопчин, от имени отца, подарил мне маленькую золоченую коляску с жокеем и парою шотландских вороных лошадок.

В это время я познакомился с детьми госпожи Адлерберг: дочь ее, Юлия, была 8 годами старше меня, а сыну, Эдуарду, пять лет. Я шел по Зимнему дворцу к моей матушке и там увидел маленького мальчика, поднимавшегося по лестнице на антресоли, которые вели из библиотеки.