В позе трупа - Виктор Пронин

— Помрет бабуля?

— Нет. — Овсов обернулся на стоящую за его спиной Валю. — Во всяком случае, не скоро. Она еще лет десять будет постанывать, покряхтывать, попукивать… Родня привезла ее, чтоб хоть немного отдохнуть, дух перевести… Ты заметила, какой у нее аппетит? — усмехнулся Овсов. — Обрати внимание. Трех хороших мужиков прокормить можно…

В коридоре простучали быстрые частые шаги и смолкли у двери ординаторской. В больнице знали об отношениях хирурга и медсестры и вот так с ходу распахнуть дверь в ординаторскую не решались. Ничто не изменилось в позах Овсова и Вали, они не сделали ни единого движения, но между ними сразу появилась какая-то отчужденность. Теперь, кто бы ни вошел, он увидит лишь руководителя и подчиненного. И ничего больше. Занавеска отошла в сторону, и вместо фиолетового штампа появилось встревоженное лицо пожилой женщины.

— Степан Петрович… Извините, Валечка, — даже во взволнованном состоянии женщина не упустила возможности легонько куснуть сестру. — Там такое, такое… Степан Петрович, — и она без сил опустилась на кушетку, но, взглянув на Валю, тут же встала, словно невзначай села на чужое место. — Привезли на попутной машине… Я не знаю, что это такое…

— И где «оно»? — спросил Овсов с еле заметным раздражением.

— Сразу на рентген отправили.

— Хорошо. Сейчас иду. — Последние слова прозвучали как просьба оставить его одного.

Обе женщины поняли и быстро вышли. Овсов несколько мгновений сидел неподвижно и, лишь дождавшись, когда хлопнет дверь в коридор, открыл тумбочку и достал бутылку. Встретившись с собой взглядом в темном оконном стекле, подмигнул, извиняюще развел руками и, налив полстакана водки, медленно выпил.

— Так-то будет лучше, — проговорил негромко и, завинтив крышку, поставил бутылку в тумбочку стола. Он привык четко оценивать свои ощущения и сейчас, почувствовав в душе что-то теплое, обнадеживающее, задумался. И тут же понял, в чем дело, — в бутылке оставалось еще достаточно водки, и у него будет возможность выпить после операции.

То, что лежало на операционном столе, являло собой зрелище довольно страшноватое. Это было какое-то месиво из мяса, костей, окровавленной одежды. Привычные контуры человеческой фигуры даже не угадывались. Человека положили на стол совсем недавно, но из-под него уже вытекала кровавая жижица, которую и кровью-то назвать было нельзя.

— Ни фига себе! — невольно пробормотал Овсов.

— Такого еще не было, Степан Петрович, — прошептала женщина, которая недавно приходила в ординаторскую.

— Он живой? — спросил Овсов.

— Пульс есть, но слабый… Затухающий.

— Снимки сделали?

— Проявляют.

— Вы бы хоть форму ему какую-нибудь человеческую придали, — проворчал Овсов. — Чтоб похоронить можно было в гробу, а не в ведре. Будут снимки, принесите… Я у себя.

Овсов повернулся, чтобы уйти, уже дошел до двери, но что-то его остановило. Хирург обернулся, еще раз окинул взглядом кровавую горку, возвышающуюся над столом, и вдруг встретился взглядом с этим существом — иначе его назвать было нельзя. Да, из складок сорванной кожи, торчащих розовых костей на него смотрели глаза. Овсов подошел поближе, думая, что показалось, померещилось. Нет, это действительно были глаза, и они в упор смотрели на него не мигая.

— Ты меня слышишь? — спросил Овсов, и голос его дрогнул.

Глаза мигнули.

— Ты живой? — произнес Овсов скорее утвердительно, чем с вопросом.

Глаза опять мигнули.

— Он в сознании, — Овсов распрямился и обвел всех взглядом, в котором уже не было ни раздраженности, ни уверенности. В его глазах была полнейшая растерянность, если не ужас. — Готовьте, — пробормотал он и, круто повернувшись, вышел.

— А вот сейчас и не следовало бы, — осуждающе сказала пожилая сестра.

— Ему виднее, — ответила Валя, но не было в ее голосе уверенности.

Овсов прошел в ординаторскую, протиснулся за свои шкафы и задернул занавеску. Достав из тумбочки «Распутина», он замер, прислушиваясь к себе, словно ждал какого-то сигнала, совета, разрешения. И, получив нужный сигнал, быстро отвинтил пробку, налил в стакан водки, поколебался, плеснул еще немного и спрятал бутылку. Перед тем как выпить, тяжело, протяжно вздохнул, а выпив, спрятал и стакан. Сел, положив руки на холодное стекло стола, исподлобья взглянул на собственное отражение в окне. Там, за стеклом, была уже глубокая ночь, огни в окнах погасли, город спал. Шел второй час ночи.

— Господи, господи, помоги мне сегодня, — чуть слышно пробормотал Овсов, опустив лицо в ладони. — Господи, господи, не оставь меня сегодня…

Вошла Валя с мокрыми снимками. Он всмотрелся в один снимок, расположив его у настольной лампы, взял второй, третий…

— Ни фига себе…

— Похоже, у него не осталось ничего целого, — чуть слышно сказала Валя.

— Яйца-то хоть у него на месте?

— Кажется, да… И что к ним прилагается тоже.

— Все утешение, — и Овсов поднялся.

Он быстро шел по коридору, и его тяжелые шаги становились все тверже. Он не видел ни выглядывающих из палат больных, разбуженных полуночной суетой, ни жмущихся к стенкам дежурных медсестер, ни Вали, едва поспевающей за ним. Лицо его напряглось, седой пробор уже не выглядел таким четким, челка упала на лоб.

В операционной все было готово. Яркий свет, стол с возвышающимся посредине телом, инструменты, пожилая сестра с резиновыми перчатками. И единственный помощник — практикант, который, кажется, вот-вот брякнется в обморок.

— Знаешь анекдот? — спросил его Овсов. — Идет операция… «Скальпель! — командует хирург. — Тампон! Спирт! Еще спирт! Еще спирт! Огурец!»

Практикант стоял бледный и даже не улыбнулся. Он лишь сглотнул слюну и кивнул, давая понять, что все услышал, все понял.

— Как же тебя угораздило, бедного, — пробормотал Овсов, шагнув к столу. Он снова хотел встретиться взглядом с этим человеком, но глаза того были закрыты. Над ними нависала сорванная с головы кожа. — Ну… с богом, — вздохнул Овсов. — Поехали, девочки…

Когда Овсов, едва волоча ноги от усталости, добрел до своего кабинетика, в окно било яркое солнце. Было уже утро, и далеко не раннее утро. За больничным забором проносились переполненные троллейбусы с пассажирами на крышах, на трамвайной остановке стояла молчаливая и какая-то безнадежная толпа. Следом за Овсовым в кабинет вошла Валя. Она обессиленно опустилась на кушетку, некоторое время молча смотрела в тяжелую спину хирурга, склонившегося над столом, потом спросила:

— У вас там что-нибудь осталось?

— Поделюсь, — сказал Овсов. Рука его привычно скользнула в тумбочку, нашарила бутылку «Распутина» и извлекла ее на яркий дневной свет.

— Он умрет, Степан Петрович?

— Это меня не касается. Это одному богу известно. Спасет его только бог. Я что… Механик. Режу, пилю, зашиваю, зажимаю, вколачиваю гвозди… Действия простые, можно сказать, бездумные… — Овсов разлил водку в два стакана, один протянул Вале, из второго медленно выпил сам.

— Жалко будет, если умрет, — проговорила Валя, скривившись от водки. — Столько усилий, такая ночь…

— Потрудились сегодня славно… — согласился Овсов.

— Но сердце бьется!

— Да, — кивнул Овсов, думая о чем-то своем. — «И сердце бьется в упоенье, и для него воскресли вновь и божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь…» Приблизительно так выразился один товарищ. — Овсов повернулся наконец к Вале. — Тут особенно и думать нечего… Если он все сделал на этой земле, если выполнил свою задачу, ту, ради которой он сюда, на землю, заслан… То умрет. Если ему кое-что предназначено, если стоит перед ним еще какая-то задача… Выживет.

— А вы как думаете?

— По мне… Он не должен умереть. Слишком много затрачено усилий, чтобы его убить. Кому-то очень хотелось от него избавиться, кому-то он очень мешал самим своим присутствием на земле. А любое действие рождает противодействие. Равное ему по силе, а то и гораздо превосходящее. Ветер рождает бурю.

— Думаете, его хотели убить? Но это же автомобильная авария, Степан Петрович!

— А как понимать ножевую рану в спине? — Овсов укоризненно посмотрел на Валю.

— У него… рана в спине?

— Ее можно было и не заметить, но она есть.

— Потому и произошла авария?

— Нет… Удар нанесен после аварии. Его добивали.

— Добивали человека в таком состоянии?

— Действовали наверняка. Но у создателя были другие планы. И в результате он оказался на моем столе. Нашелся сердобольный водитель, который привез к нам эту гору мяса, я оказался почти трезвым, ты оказалась на месте… И сегодня… Валя, ты не представляешь, сколько раз мне сегодня просто повезло… будто не я делал эту операцию, а кто-то руководил мною. — Глаза Овсова были полны недоумения. — Я бы не смог все повторить… Опять же наш юный друг, этот практикант, умудрился не грохнуться в обморок… Какая-никакая, а все поддержка. Нет, — Овсов тяжело повел головой из стороны в сторону, — нет, тут все к одному, все говорит только об одном…