Близится утро - Лукьяненко Сергей Васильевич

– Немногие удостоены чести сюда войти. Еще меньше тех, кто на эти скамьи садился. На одной из них сидел сам Искупитель… вот только на какой – неведомо. Даже мне.

Он снова на меня посмотрел. Странная у него манера, глянул – будто коснулся… и тут же взгляд отдернул.

– За что мне такая честь? – спросил я.

– Скажи правду, вор Ильмар, – моего нахального вопроса Пасынок Божий будто и не заметил. Не заметил, но ответ дал… – Здесь, в сердце веры, в символе Урбиса, ты не посмеешь сказать неправды. Ответь… – Снова быстрый взгляд – только теперь Пасынок Божий глаз не отвел, впился в меня взглядом, и голос его окреп, набрал силу: – Кем ты считаешь Маркуса, бывшего принца Дома?

– Искупителем… – прошептал я.

Пасынок Божий тонко сжал губы. Спросил:

– Почему?

– Он Слово Изначальное узнал… – начал я. – Разве простому человеку оно дастся?

Молчал Юлий, смотрел в пол, опять будто задремав. Но я к такой его манере уже привыкать стал и ждал терпеливо. И дождался:

– Скажи, брат мой во Сестре и Искупителе, Ильмар-вор… А почему же Церковь с таким усердием ищет повсюду невинное дитё, в котором дух Искупителя приют нашел?

Перевел я дыхание, собрался с силами и ответил, как думал:

– Изначальное Слово – власть, ваше святейшество. Ключ ко всем Словам, что были, и есть, и будут. Ко всем богатствам, что в Холоде спрятаны.

– Что же с того?

– Кто Изначальным Словом владеет, тот будет миром править… – пробормотал я. – А это и для мирских владык – соблазн, и… и для Церкви Святой.

– Ильмар-вор… – начал было Юлий, да замолчал в раздумье. Потом голову поднял и будто только меня увидел – спросил: – А расскажи-ка мне, Ильмар, что случилось в городе Неаполе, где встретился вам офицер Стражи Арнольд. Расскажешь?

Пустой вопрос, все я уже сказал, еще на первом допросе… Плоть слаба: как стал мне итальянский искусник «Белую розу, красную розу» показывать, так и рассказал, уже на третьем белом лепестке во всех грехах признался.

– Расскажу, – кивнул я.

Хорошо хоть не с самого начала повелел Пасынок Божий рассказывать. С гиблой каторги на Печальных Островах, откуда мы с Маркусом бежали, планёр похитив и летунью Хелен принудив до материка нас доставить. С города Амстердама, где на меня облаву устроили и где стал я свидетелем проступка Арнольда, офицера Стражи – в горячке схватки собственного напарника убившего. А больше всего не хотелось мне рассказывать, да и просто вспоминать, как святые братья во Сестре и в Искупителе друг друга убивали… и как я одного из них убил…

Ну а Неаполь… что по сравнению со всем этим Неаполь?

Рассказал я Пасынку Божьему, как бежали мы с Миракулюса: младший принц Маркус, я, летунья Хелен и настоятельница Луиза, помогавшая Маркусу на Острове Чудес от Стражи прятаться. Как Маркус своим Словом чудеса творил, как мы от линкора имперского отбились, как в дилижансе рейсовом приехали в Неаполь – прямо в засаду, устроенную Арнольдом.

И как Маркус побоище остановил, одним лишь Словом… Как холод прокатился по улочке, как испуганно ржали лошади, с которых исчезла упряжь. Как стражники, оставшиеся в один миг с голыми руками, дергались, будто тарантеллу танцуя, ощупывали себя, оглядывались, пытаясь понять, кто же их обезоружил.

Тогда Марк забрал в Холод все, что только могло послужить смертоубийству. Забрал, даже не прикасаясь, даже не глядя – одним усилием. Далось ему это непросто, и повязали бы нас стражники, даже без оружия оставшись – если бы не Арнольд.

Что у него тогда в душе творилось? Лишь Сестре с Искупителем ведомо. Мне-то попроще было, на меня долг офицерский не давил, я Дому не присягал… Только Арнольд выбор сделал. И вывел нас из засады, собственных солдат раскидывая, будто кукол тряпичных, одной рукой дорогу прокладывая, другой беспамятного Маркуса к груди прижимая.

– Уверовал, значит, офицер Арнольд… – сказал Пасынок Божий. Вроде как с иронией сказал, но голос-то серьезным остался. – Писание вспомнил…

– Как же его тут не вспомнить? – отважился я на вопрос. – Ведь сам Искупитель, когда солдаты римские его с Сестрой убить хотели, то же самое сотворил!

Пасынок Божий вздохнул. Спросил:

– Дальше что было, Ильмар-вор?

– Мы в порт отправились. – Я облизнул пересохшие губы, соображая, не стоит ли хоть чуточку утаить… Да к чему? Вреда от моих слов уже не будет. – Хотели на корабле, морем, в Марсель или Нант идти. А там уже – как сложится. В колонии Вест-Индии, или еще куда.

– Маркуса прятать. От Дома правящего, от Церкви Святой… – укоризны в голосе Юлия не было. Так – размышление вслух.

– Да, ваше святейшество. Чтобы вырос, чтобы Слово во всей силе постиг…

– Дальше.

А вот про то, что дальше было, труднее всего оказалось говорить.

– Мы… мы пошли корабль искать, – начал я. – Любой, лишь бы уже паруса поднимал. А оказалось, что у каждого корабля святой брат дежурит, и без его подписи никого на борт не возьмут. Мы…

– Подкупить решили, – кивнул Юлий. – А когда не вышло – нож к горлу приставили. А когда на крик братья во Сестре сошлись – прочь кинулись. А ты, Ильмар-вор, остался бегство прикрывать. С пулевиком и ножом, один против двух десятков.

Я молчал.

– Почему ты, а не Арнольд? – спросил Пасынок Божий.

– Маркус идти не мог. Я бы его далеко не унес, а Арнольду – что пулевик за поясом, что принц на плече.

– Собой жертвовал, значит… – задумчиво сказал Юлий. – Или надеялся со всеми совладать?

– Нет, ваше святейшество. Не надеялся. Думал, там и лягу.

– Будь против тебя братья в Искупителе – лег бы, – согласился Юлий. – А вот братья во Сестре мои слова выполнили, живым тебя доставили.

Пасынок Божий встал, по часовенке прошелся – мелкими шагами, ноги мантией скрыты, будто плывет, а не шагает. Вздохнул, просто так, как простой человек, делами озабоченный. Спросил:

– И где сейчас Маркус со спутниками своими – ты не знаешь?

– Не знаю.

– А знал бы – не сказал?

– По доброй воле – не сказал бы. А под пыткой молчаливых не бывает.

Юлий прикрыл глаза. Будто утонул в своих размышлениях, замерев на полушаге.

– Ваше святейшество… – снова не выдержал я. Опасно прерывать размышления Пасынка Божьего, но был у меня должок, который надо отдать. – Святой паладин, брат Рууд, что вез меня в Урбис и погиб в дороге от руки другого святого паладина… Он просил меня, если попаду в Урбис, сказать вам, что смиренный брат Рууд долг свой до конца выполнял.

Юлий вздохнул. Сложил руки столбом, прошептал что-то беззвучно. Потом подошел, протянул руку да и коснулся моего потного от волнения лба. Пальцы у него были холодные, старческие, но рука еще крепкая, не дрожала.

– Грехи земные тебе прощаю, Ильмар-вор… в них беда твоя, а не вина. Грехи небесные простить не могу, буду Искупителя с Сестрой о тебе молить.

Я замер, ничего уже не понимая. Какие грехи земные? Какие небесные? И если земные прощены, так, может, за небесные лишь на том свете отвечать придется?

– Прощай, Ильмар-вор, – сказал Пасынок Божий. – Читай Святое Писание, моли Господа о милости. Мир тебе.

– Ваше святейшество…

Но задать вопрос я не успел. Мои недавние конвоиры вынырнули из дверей и вновь крепко взяли за локти. А Пасынок Божий уже повернулся спиной и брел к скамейке – медленно, тяжело, будто не пять шагов ему пройти предстояло, а полную милю.

– Подождите! – выкрикнул я. И в тот же миг один из святых братьев ткнул меня под ребро. Вроде как не сильно, вроде как невзначай – а ноги подкосились, и слова в горле застряли. Что-то хитрое, вроде японской карате-борьбы или русского або.

Похоже, и за небесные грехи расплата на земле предстоит!

Обратно меня волокли, уже не набрасывая на голову капюшона. И рук не связывали. Будь на месте священников простые стражники – упрекнул бы в небрежности. А этим, пожалуй, что с руками я, что без – все едино.

Тащили меня не к лестнице, ведущей наверх, в дворцы Урбиса. Но и не вниз, хоть я нутром чуял – есть здесь еще подземные этажи. Вели по длинному коридору старой каменной кладки, почти темному – факелы висели раз на сорок шагов. Стены были сырыми, пахло плесенью и гнилью. Удивительно, рядом со святыней святынь, часовней, где Искупителя короновали, такое запустение!