Ночи становятся короче - Геза Мольнар

Лаци напряженно вслушивался в тишину, которая теперь давила на него тяжелым грузом. Потом услыхал приближающиеся шаги Йене. Он шел один.

Лаци почувствовал, что на сей раз опасность миновала, но еще не смел поверить в это. Сердце бешено колотилось в груди.

Йене закрыл дверь, включил свет и протянул другу желтый лист бумаги.

— И мне прислали повестку. Это был почтальон.

Лаци закрыл глаза, чтобы скрыть радость, которая в данный момент была явно неуместной.

— Мы действительно упустили из виду, что и до тебя дойдет очередь.

Тетушка Риго зарыдала.

— Что со мной будет, если и тебя заберут?..

— Ну что ты, мама, — перебил ее раздраженно Йене. — Не в этом дело. Если будут искать меня здесь, найдут и Лаци. Во всяком случае, еще сутки в нашем распоряжении.

Друзья начали обсуждать сложившееся положение.

— Завтра придет Магда, даст нам какой-нибудь адрес, и мы решим мой вопрос, — сказал Лаци и, волнуясь, добавил: — Но к сожалению, это не решит твою проблему.

— Глупости, не сердись. — Йене зашагал взад и вперед по комнате, заложив руки за спину. — Неужели ты думаешь, что мы выгоним тебя на улицу?

— До сих пор вы были вместе, Лацика, и дальше останетесь вместе, — заметила тетушка Риго.

— Давайте все отложим на завтра, — устало проговорил Йене. — Утро вечера мудренее.

Он разорвал повестку и бросил ее в печку. Тетушка Риго оставила парней одних. Она долго не ложилась спать: заботливо собирала сыну в дорогу белье и теплые вещи.

— Я все больше убеждаюсь в том, что нам нужно поехать в Сигетчеп, — сказал Йене так, словно после долгих рассуждений наконец пришел к окончательному выводу.

— При чем здесь Сигетчеп?

— Дело в том, что братья Шомоши снимают там комнату на хуторе у одного крестьянина-шваба. Летом они проводят там выходные дни. Рядом Дунай, тихий залив. Осенью и зимой дом пуст, так как хозяин живет в селе.

— Крестьянин-шваб… — повторил Лаци. Его беспокоило, что он будет далеко от Магды.

— Летом я разговаривал со стариком. Он не любит Гитлера. Говорит, что здесь у него хозяйство, семья. Куда ему отсюда деваться? Русские уже в Карпатах, и пусть его оставят в покое.

— И все же это опасно… Чужое село… А как туда добраться?..

— А если тебе здесь набросят веревку на шею?..

Проснувшись рано утром, Йене пошел к Шомошам, но по дороге зашел к Ачам, чтобы предупредить Магду.

— Я думаю, Йене прав, — сказала девушка, когда она пришла проститься с Лаци. — Можно придумать и причину для вашего переезда: разбомбили ваш дом. Однако документы, хоть какие-то, надо раздобыть. В этом я могу помочь.

Они сидели рядом на диване. Лаци прижал к себе Магду, чувствуя теплоту ее девичьего тела. Только теперь он осознал, что ему предстоит разлука с ней на несколько недель, может, даже на несколько месяцев. До сих пор они всегда были вместе, могли хоть каждый вечер разговаривать, целоваться. Всматриваясь в серые глаза девушки, Лаци особенно остро почувствовал, как она дорога ему.

— Я с тобой вот так просто расстаться… сейчас…

— Здесь?..

— Тетушка Риго ушла из дому.

— Но может прийти в любую минуту.

Магда встала. Лаци скорчил горькую гримасу.

— А если бомба сюда упадет или… Все может случиться, и тогда, возможно, больше никогда не увидимся…

Магда притянула к себе парня:

— Дорогой мой Лацика, не говори про такие ужасы…

Вскоре пришел Йене. Он говорил с Арпи Шомошем, и тот согласился, чтобы они пожили в его комнате; за комнату до рождества уплачено… Одним словом, живут в селе две сестры, за которыми ухаживают братья Шомоши.

Йене покраснел, пока объяснял Магде, с какой целью снимается квартира, а Лаци не выдержал, чтобы не высмеять его.

Магда попросила у ребят их фотокарточки и ушла. Вернулась она к обеду. Принесла справки и удостоверения, что оба работают на военном заводе и потому освобождены от несения военной службы.

— Теперь вы хорошо прикрыты, — сказала девушка.

Ребята отправились в путь. До проспекта Шарокшари шли пешком. Лаци переживал, как бы случайно не встретить мать, брата или кого-нибудь из соседей.

До отправления поезда осталось десять минут, и парни, стоя на улице, рассматривали прохожих.

В сторону Пешта гитлеровцы пошали колонну военнопленных. Оборванные, шатающиеся, они с трудом тащились по улице. Были среди них такие, кто поддерживал под руку соседа. Вооруженные гитлеровцы кричали, чтобы пленные шли быстрее.

Один пленный, шедший сбоку, вдруг упал. Несколько минут он лежал лицом вниз, потом пытался встать и снова упал на пыльную дорогу. К нему подбежал, снимая на ходу карабин, гитлеровец.

— Бог ты мой, сейчас он его застрелит! — вскрикнула женщина.

Пассажиры, вышедшие из зала ожидания, стояли на краю тротуара и смотрели на колонну.

Не верилось, что таким теплым осенним днем на окраине Будапешта в присутствии множества людей кто-то может снять карабин и ни за что убить человека.

Ведь этот гитлеровец, казалось, тоже был человеком. Несколько располневший мужчина лет сорока. На его лице не было видно печати подлости или зверства. Скорее всего, оно выражало рассеянность и тупость.

В этот момент к лежавшему на земле пленному подошел товарищ, обнял его и поднял. Гитлеровец замахнулся на только что лежавшего на земле пленного прикладом, но другой пленный, который поддерживал ослабевшего товарища, повернул к гитлеровцу свое черно-серое лицо и сунул ему под нос костлявый кулак.

Гитлеровец пробормотал что-то и пошел в голову колонны. Раздался свист приближающегося состава, и люди побежали на платформу.

Когда проехали Дунахарасти, Лаци, задумчиво глядя перед собой, произнес:

— И откуда у этих русских такая сила?

— А у нас откуда наша беспомощность?.. — вопросом на вопрос ответил возмущенный Йене. — Сейчас мы вынуждены молчать, да и не могли бы поступить иначе. И такова, пожалуй, вся Венгрия. Но бывает в жизни каждого человека такая минута, когда он, не думая о последствиях, рискует жизнью, действует по совести, без оглядки, так как знает, что позже ему будет стыдно смотреть людям в глаза. Не такая ли минута была сейчас?

Лаци ничего не ответил другу. Он молча смотрел в окно. Потом закрыл глаза и стал прислушиваться к убаюкивающему стуку колес. На него нахлынули воспоминания.

В Сигетчепе они сошли с поезда и отправились искать подруг братьев Шомошей, сестер Видоцки. Им повезло: обе сестры оказались дома. Они чистили в летней кухне перец для приготовления лечо. Одеты сестры были в ситцевые платья, на ногах — старые башмаки. Вид самый что ли на есть домашний. Видно было, что они не рассчитывали на приход молодых людей.