Три билета в кино - Яна Эдгаровна Ткачёва

Как пчелы мы, отставшие от роя!..

Мы беглецы, и сзади наша Троя,

И зарево наш парус багрянит.

Дыханьем бурь таинственно влекомы,

По свиткам троп, по росстаням дорог

Стремимся мы. Суров наш путь и строг.

Максимилиан Волошин. Corona Astralis. Сонет 2

Женя

Я помнил день, когда она появилась, так хорошо, как будто его выжгли в моем мозгу раскаленным железом.

Как только увидел ее худую фигурку на трамвайной остановке, я застыл, преисполненный чувств, поскольку словно из ниоткуда всплыли воспоминания. Маленькая фарфоровая пастушка в витрине магазина, в котором тогда работала моя мать. Я мечтал об этой пастушке так, что она снилась мне в моих детских снах, и просил маму взять меня с собой на работу именно из-за красивой статуэтки, а не потому что мне хотелось действительно быть ближе к матери. Но уже тогда, будучи пятилетним, я знал, что не могу рассказать о своей тяге родителям (и тем более не должен просить ее себе: за это отец обязательно выпорол бы меня ремнем, потому что мальчики не играют с милыми фигурками, удел мальчиков – машинки и конструкторы). Мне казалось, что я напрочь забыл об этом образе, но вот он ожил и явился в мою жизнь в воплощении тонкой девушки в синей юбке, блузке с рюшами и с двумя длинными косами.

Я словно помешался на обычной трамвайной остановке, выучил расписание, когда моя фарфоровая пастушка появлялась. Быть может, Сашка понимал, в чем причина наших частых прогулок по проспекту за домом, но в нем иногда просыпалась деликатность, и, очевидно, это был как раз тот самый случай. Возможно, причина моего молчания заключалась в том, что, как только я смотрел на Сашку и думал о незнакомой девушке на остановке, на меня накатывала волна жара, во рту пересыхало и я не мог выдавить ни слова, а в голове странно переплетались образы ее тонких пальцев, которые сжимали футляр музыкального инструмента, и Сашкины зеленые глаза, которые смотрели на меня со всезнающим прищуром. Профиль незнакомки, читающей книгу, внезапно возникал в мыслях совместно с воспоминанием о широкой белозубой улыбке друга, который закидывает голову в смехе над очередной шуткой. Эти картинки были настолько сбивающими с толку и пугающими, что я делал так, как привык, сталкиваясь с чем-то, о чем не принято говорить, а именно: просто помалкивал, игнорировал, держал под контролем. Даже когда Сашка однажды заговорил открыто о девушке, я просто промолчал в ответ. Слишком сильным стало чувство опасности; мне хотелось сбежать, лишь бы не поднимать эту тему.

Моя фарфоровая пастушка пропала как раз после того, как я простудился. Мне хотелось спросить Сашку, впервые ли девушки нет на остановке или он не видел ее все время, пока я болел, но я снова молчал. Ее не было неделю, потом месяц, затем второй; на третий же я забеспокоился всерьез, хотя, казалось бы, мы даже не были знакомы. Она могла сменить маршрут, пересесть на другой вид транспорта, перестать ездить туда, куда ездила на этом трамвае, но уже тогда я понимал: это не случайные встречи, они приведут нас к чему-то большему. Расскажи я об этом Сашке, он поднял бы меня на смех и обозвал девчонкой или хреновым Ромео, одно из двух, но пока он сопровождал меня в ежевечерних бдениях у остановки и не задавал лишних вопросов, я был молчаливо благодарен, не поднимая эту тему.

И наконец она вернулась, но это была уже не моя пастушка: вначале исчез футляр с инструментом, потом красивое пальто с мелькающими под ним юбками сменилось джинсами и потертой курткой не по размеру, затем пропала гордая осанка, плечи поникли, а спина ссутулилась.

Эти перемены беспокоили меня, но не отталкивали. Я терялся в догадках: она вступила в сложный период борьбы с родителями за право быть собой, как и любой из нас, или же причина в другом? Навскидку она была нашей ровесницей, а у меня с отцом творился полный ад, и, если бы не мама, я злил бы его так часто, как мог. Если бы не мама? Стоило признаться хотя бы себе, что если бы не крепкие кулаки и хорошо поставленный удар моего отца, то я показывал бы характер гораздо чаще. Была ли ситуация незнакомки схожа с моей или же она попала в плохую компанию и с ней случилась беда?

На следующей неделе появился синяк. Сашка, переходя дорогу, споткнулся, и я заметил, что он пристально разглядывает лицо девушки, но не успел я предпринять какие-либо действия (больше всего хотелось толкнуть друга, призывая подойти к ней), как незнакомка решительно развернулась, пряча лицо за завесой волос, и пошла в сторону метро, быстро и не оглядываясь. Мы заторопились следом, и с тех самых пор она ездила с нами в метро. Я ни разу не видел ее на перроне, но, как только занимал место в вагоне, через минуту краем глаза ловил движение, и она опускалась на сиденье прямо напротив нас, откидывалась на спинку, вытаскивала из кармана своей необъятной куртки потрепанную книгу и утыкалась в нее взглядом, даже не листая страницы. Эта ситуация нервировала меня сверх меры; я хотел подойти, почти уверенный, что она намеренно сопровождает нас, но что-то мешало. Сашка за все поездки не проронил ни слова, лишь становился все более напряженным, а между его бровей пролегла складка, которая теперь почти не исчезала. Я знал, что с его склонностью заботиться о слабых и с его внимательностью он не мог упустить все эти перемены, но ведь он не был настолько зациклен на ней, как я; для него она всего лишь попутчица, возможно, он даже не обратил внимания, что фарфоровая пастушка с трамвайной остановки и эта нервная девочка из метро были одним и тем же человеком.

Через несколько дней из ее рук исчезла книга, и девушка уже не делала вид, что читает, а просто невидящим взглядом смотрела перед собой, и даже не знаю, замечала ли она, что мы тоже были в вагоне. Я точно решил, что нам следует поехать до ее станции, но, к моему удивлению, она поднялась перед «Парком Победы», Сашка пришел в себя быстрее, чем я, и рванулся, встал позади девушки, но мы потеряли ее в переходе. Сначала она отстала, и вот уже Сашка наклонился завязать шнурки, а я судорожно рассматривал людей, плотным потоком стремящихся навстречу, и показалось,