Цусимский синдром - Станислав Смакотин

Возле двери, в «предбаннике», дежурит усатый матрос в бескозырке. При виде моего сопровождающего вытягивается, отдавая честь. Матрос как матрос, честь как честь… Двумя пальцами отчего-то… Только на бескозырке у него… Пол уходит из-под ног, и я беспомощно валюсь навзничь. Кажется, кто-то успевает меня подхватить. Возможно, все тот же матросик. На его бескозырке золотым тиснением блестит надпись: «Князь Суворовъ».

Острый запах нашатыря заставляет рассосаться приятное небытие. Я вновь прихожу в себя.

– Федор, готовь камфару! – знакомый уже мне голос офицера.

– Есть, ваше благородие…

Чего? «Ваше благородие»?! Ах ну да…

Надо мной склонилось тревожное лицо «вашего благородия». «Эх, а я-то тебя по старинке товарищем обозвал…»

С трудом приподнимаюсь на локтях и жестом показываю, что справлюсь без его помощи. Поправляя простыню на обнажившихся местах, пристально смотрю в глаза «мичману»:

– Вопрос, ваше благородие…

Пытаюсь углядеть хоть тень усмешки в его глазах, но – нет, лицо серьезно и даже встревоженно. Не слишком-то напоминает розыгрыш.

– Да, пожалуйста.

– Э-э-э… Ваше благородие, какой сейчас год? Только честно?

Понимая всю неуместность вопроса, жду какой угодно реакции – смеха в ответ, удивления, жалости. Ничего этого не происходит. Все так же серьезно глядя мне в глаза, офицер просто отвечает:

– Одна тысяча девятьсот пятый от Рождества Христова. – И, чуть подумав, добавляет: – Второе мая.

«Князь Суворов», второе мая… Цусимское сражение четырнадцатого… Нет, невозможно!

Подбегает запыхавшийся Федор со шприцем. При виде допотопного стеклянного артефакта мне очень хочется вновь потерять сознание. Мои мысли на удивление схожи с мыслями военврача, и рука с нашатырем немедленно оказывается под носом.

– Дышите, милейший! – Он делает знак матросу.

– Ай! Товарищ… Господин врач, мать-перемать…

– Терпите. Вот так… Молодцом!

Окончательно прихожу в себя. Однако вовсе не от укола, а скорее от ощущений, им доставленных. Довольно бодро вскакиваю и прошу матроса побыстрей проводить до туалета. Или как там его… Гальюна. Ни о чем пока не могу думать, кроме него… После, все после!

Выйдя оттуда через минуту, напрочь лишаюсь способности думать, ощущая исключительное блаженство. «Ну их на фиг, эти мысли… От них лишь в обмороки грохаться. Не хватало еще…» С трудом открыв дверь и придерживая простыню, я шлепаю босыми ногами к кровати.

Отношу себя к тем людям, которые читают. Хотя бы иногда. Конечно же волна романов про попаданцев не обошла и меня стороной. Попадали эти попаданцы буквально всюду: в доисторическое прошлое, в Римскую империю, незадолго до Великой Отечественной. Бывало, залетали в светлое, и не очень, будущее.

Но!

Как правило, делали это персонажи придуманные – раз. Военные – два. Не военные, так хоть какие-нибудь ученые – три. Я же реальный, очень надеюсь на это, инженер-электрик из Томска, ничем таким славным не выдающийся. Ну военная кафедра давным-давно – так это разве повод меня в прошлое засовывать? И специальность-то моя военная – зенитный ракетчик, а до появления самых первых «Катюш» пройти должно лет как минимум тридцать!

Сейчас улягусь, усну… А когда проснусь, опять вернусь во Вьетнам, к Аньке. Не хочу этого бреда!..

Однако план не срабатывает. Сидя на моей кровати, меня дожидается все тот же… Пусть пока будет «мичман».

– Вижу, укол пошел вам на пользу! – На лице участливая улыбка.

– Да уж, господин… – Я замолкаю.

– Младший судовой врач, коллежский советник Аполлоний Михайлович Матавкин. – Он легонько наклоняет голову. – Можете просто – Аполлоний Михайлович. С кем имею честь?

– Ну… – не знаю, как представиться… Наконец все же решаюсь: – Вячеслав Викторович Смирнов. Инженер, – выпаливаю я, немедленно прикусив язык. Вот ведь враг мой, а?

Тот явно хочет спросить что-то еще, однако сдерживается. Судя по «коллежскому советнику» я тоже, как инженер в царской России, обязательно должен носить какой-то чин? Однако врать в данной ситуации явно не стоит. Как и… Как и говорить правду! Вот я попал…

– Я взял на себя смелость, господин Смирнов, принести вам ваши вещи… – Эскулап извлекает из-за спины бумажный сверток. – Как и то, что в них находилось… – достает второй, тут же его разворачивая.

Оценив содержимое, я вздрагиваю. Что не остается незамеченным.

А вздрогнуть-то есть отчего. Потому что передо мной лежит все то, что находилось в моих карманах. В частности: отсыревшая пачка сигарет с фильтром – одна штука. Зажигалка газовая кремниевая – еще одна штука. Но это полбеды. Дальше все значительно хуже. Наверное, с большой натяжкой и возможно убедить человека из прошлого в том, что сигареты с зажигалкой – это все фигня. Но вот смартфон и вьетнамские, вперемешку с российскими, из двадцать первого века бумажные и металлические деньги – это уже ни в какие ворота. Довершает всю эту прекрасную картину мой загранпаспорт нового образца. В заднем кармане джинсов был. Мидовский, мать его… Да какая, впрочем, теперь разница-то?.. Хоть овировский… Смартфон отсыревший не включится – и то хорошо… Хотя чем хорошо-то?

– Что скажете? – доктор внимательно смотрит на меня.

Что здесь можно ответить?..

– Господин Матавкин… – внутренне я сам себе удивляюсь. Как это быстро у меня стало получаться: «господин»! Привыкаю? Что-то больно быстро… – Дайте мне некоторое время… Пожалуйста! – смотрю ему в глаза. – Если вы все прочитали и догадались, в чем дело, – терять мне все равно нечего, и я иду ва-банк, – то огромная просьба: не рассказывайте об увиденном никому, – киваю в сторону вещей. – Особенно контрразведке! – При этих словах его зрачки сужаются.

Зря я про контрразведку-то… Не стоило!

Однако внешне Матавкин бесстрастен. Забирает оба свертка, поднимаясь:

– Договорились. У вас есть два часа, господин Смирнов. Вещи ваши я пока уберу в личный сейф. – Разворачивается, направляясь в сторону выхода.

– Господин Матавкин! – Я все же не могу не спросить.

– Да?

– Господин Матавкин, один вопрос…

– Слушаю вас.

– Скажите… Я действительно нахожусь на флагмане Второй Тихоокеанской эскадры, «Суворове»? Эскадра следует во Владивосток, соединившись в Камрани с третьей эскадрой?

Врач ненадолго задумывается. Наверняка оценивает – выдаст военную тайну или нет. Наконец утвердительный кивок.

– Именно так.

Дальнейшие вопросы не имеют никакого смысла, но я все же интересуюсь, дабы окончательно себя добить:

– Ведет эскадру адмирал Рожественский?

– Вице-адмирал. Зиновий Петрович.

– Спасибо! – откидываюсь на подушку с отсутствующим видом. Матавкин, кажется, хочет что-то добавить. Однако, постояв некоторое время, разворачивается и молча уходит, оставив меня наедине с самим собой и невеселыми мыслями.

Когда дверь закрывается, я потуже закутываюсь в простыню. Уставившись в стенку мышиного цвета тумбочки. Мысли отсутствуют напрочь. Отогнув угол постели и разглядывая незамысловатое сеточное переплетение, поддерживающее матрас, я все же стараюсь сосредоточиться. Для чего сильно тру виски. Немного помогает. Только грохот двигателей сильно бьет по мозгам… Привыкнуть будет непросто.

Итак… Что мы имеем? Русский турист тридцати четырех лет от роду прилетел отдыхать во Вьетнам с женой Анькой…

На этом месте в горле появляется подозрительный ком. Анькой… Неправильно я начинаю собирать этот пазл, ой как неправильно… Она там, наверное, в истерике сейчас бьется, все глаза выплакала…

Стоп. Опять не пойдет! Там – это где? Если я здесь, в начале двадцатого века, то она даже не родилась… А я? Тоже, получается, еще не родился?!.. Тогда какого лешего я тут делаю-то? Опять все не так!

Перед глазами немедленно возникает колоритный образ профессора из «Назад, в будущее». Презрительно осмотрев меня глазами навыкате, тот важно гундит фразу финала трилогии: «Ваше будущее еще не написано. И ничье. Будущее такое, каким вы его сделаете сами. Так что старайтесь!»

Вот ненавижу я Голливуд… Но рациональное зерно в этих словах присутствует.

Итак, вернемся. Каким-то невероятным образом, свалившись с катера во время морской прогулки, я очутился на флагмане русской эскадры, броненосце «Суворов». «Цусимой» Новикова-Прибоя, как и все мальчишки моего возраста, я зачитывался все детство и хорошо представляю историю эпопеи.

Эскадра направляется через Цусимский пролив, во Владивосток. В проливе она встретится с японской эскадрой, итог чего хорошо известен и описан: до Владивостока доберется лишь крейсер «Алмаз» с парой миноносцев. Еще несколько крейсеров, среди которых «Аврора», ускользнут и будут интернированы в нейтральных портах… Остальные либо уничтожены, либо сдадутся в плен. В частности, вот с «Суворова», на котором я в данный момент нахожусь, уцелеет человек тридцать, включая Рожественского со всем штабом… Их снимет миноносец… Не помню названия. И младший корабельный врач Матавкин, с которым я только что разговаривал, – однозначно не из числа спасенных. Учитывая его профессию, он – живой труп… Врачи при Цусиме оставались на кораблях вместе с ранеными… От этой мысли по спине пробежал холодок.