Футуризм и всёчество. 1912–1914. Том 2. Статьи и письма - Илья Михайлович Зданевич

к сожалению, очень плохо разбираемся в том, что сейчас делается в русском искусстве. Могу только сказать, что мой взгляд не является единичным, хотя добавлю, это меня мало бы смутило, если бы он таковым оказался, так как я глубоко уверен в его правильности. На последней выставке художников после импрессионизма в Лондоне Гончарова была представлена как раз теми вещами, что у неё были на «Ослином хвосте» – «Весенний вечер в городе», «Сбор винограда» и снятыми цензурой Апостолами15. На выставке было до двадцати вещей Сезанна, столько же Пикассо – до сорока вещей Матисса, – несмотря на это её вещи привлекли внимание и заставили о себе говорить. Они были отпечатаны в иллюстрированном каталоге16, единственные из всего русского отдела, и Клод Филипп17 писал о них как о художественном событии, наряду с вышеупомянутыми французскими художниками. Мы, русские, к сожалению, собирая громадные галереи западного искусства, совершенно не видим своего, которое не только равно ему по своей художественной ценности, но, быть может, больше и значительнее западного.

Я не говорю обо всём, что сейчас делается, но только то, что создала Наталия Гончарова слишком очевидно хотя бы по тому громадному влиянию, которое она успела оказать на художественную молодёжь. Откуда, как не от неё, впервые пошёл так ретиво подхваченный кубизм. Ещё в 1907 и 1908 годах18 она впервые, когда даже этого слова не существовало, работала над геометрическим построением, имея в виду слова Сезанна о приближении всех форм в мире к геометрической фигуре и последовательно развивая этот принцип.

Её работы такого порядка были выставлены на последней выставке «Золотого руна»19 и на отдельной её выставке в «Свободной эстетике»20, после которой была конфискована часть вещей по требованию полиции, усмотревшей в некоторых из них порнографию. Откуда, как не от Гончаровой, пошли в свет на смех обывателю и не прославлению прилипающей ко всякому новому движению бездарности, – протекающие и растекающиеся раскраски (религиозные композиции, первая выставка «Бубнового валета»), писание с разных точек (её футуристические работы), различные фактуры – очень плохо разобранные и применяемые подражающими ей художниками, писание в различных стилях. Такая грандиозная работа и такой невероятный темперамент показывают мастера большой величины. Здесь не приходится говорить ни о каком будущем, то, что сделано сейчас, имеет исключительное значение. Вещи религиозные я должен был смотреть главным образом в распорядительской, так как они почти целиком были сняты цензором: потому неудобно де таким вещам быть на выставке с названием «Ослиный хвост». Все эти произведения большого художественного значения – не говоря о красоте цвета, выразительности, монументальности, прекрасной живописи, всем качествам, сильно говорящим в пользу декоративного искусства, самое главное в этих вещах – их удивительный духовный подъём. Беру для примера четырёх «Евангелистов»21. Каждый из них написан в своём цвете в таком порядке: синий, красный, серый, зелёный; каждый в отдельности и все вместе они представляют определённую живописную массу – по выражению, характеру и движению фигур они настолько прекрасно скомпонованы, что являют единственный образчик произведения, разделённого цветом и так великолепно связанного линиями и красочными массами. Живопись их вполне свободна и представляет один из лучших образцов, которые я знаю. Единственным конкурентом может быть только Греко в своих лучших вещах, но задачи его, так же как и его живопись, никогда не были столь широкими, как в этих четырёх фигурах.

Удивительно слушать самоё Гончарову, как она смотрит искусство – любит она Греко, Сезанна, Пикассо – говорит «хороший художник», «хороший художник», но в общем чувствуется, что ей решительно всё равно, что она делает значительно превосходнее, и ей даже об этом особенно не хочется говорить – Запад она сплошь отвергает – искусство всё идёт с Востока и оттуда всегда шло, и выходит, что теперь надо бороться с опошляющим влиянием Запада, не говоря уже о Maтиссе, который в её глазах просто приятное варенье, и с Сезанном, Пикассо, кубистами и футуристами, которых она называет современными романтиками и неоромантиками. При таком взгляде совершенно смешной, детской кажется борьба с Репиным, Бенуа, как-то стыдно даже говорить о таких незначительных и отживших явлениях. Когда она это говорит, то это имеет совершенно особое значение – она не словами, а своими произведениями показала своё художественное значение и силу. Ведь её три слова: «Вы стадо баранов», сказанные на пресловутом диспуте футуристов22, вызывают гораздо больше ярости и протеста, чем многолетняя борьба и речи старо-и неодекадентов.

Возможности по поводу павлина и другие работы в разных стилях являются прекрасным образцом того, как она может распоряжаться материалом, способом трактовки, композицией и какую может создать редкую и ценную фактуру23. Из них кубистический белый павлин и павлин под солнцем очень интересны, а также крестьянин с трубкой (подносный стиль)24 и несколько непосредственных восприятий, впервые поражающих современной примитивностью.

К Гончаровой я ещё вернусь при разборе «Мишени», на которой она опять играла вместе с немногими ещё участниками этой выставки выдающуюся роль. Теперь же перехожу к Михаилу Ларионову, произведения которого привлекают не меньше внимания, чем произведения Гончаровой.

Прежде всего бросается в глаза отсутствие того, что может быть названо мастерством, когда картины начинаешь рассматривать внимательнее, то это ощущение пропадает. Это происходит оттого, что почти в каждой вещи, если даже отнять присущую всем им живописную по преимуществу трактовку, применяется какой-нибудь новый приём или разрешается особая красочная задача, причём забота о фактуре, т. е. состоянии поверхности картины, является одной из самых очевидных. Это, пожалуй, единственное и самое главное, что отличает картины Ларионова от всех остальных, не только на выставке, но и во всём современном искусстве. Начиная от вещей по существу реалистических, но как-то странно, не будучи кубизмом, к нему примыкающих, напр., «Коробки», он постепенно на своей стене развёртывает ряд произведений из солдатской жизни25, из путешествия в Турцию26, которое не состоялось, над чем очень смеялись. Но это, по объяснению Ларионова, произошло таким образом: он собрался ехать в Турцию, ему что-то помешало, желание же писать турецкую жизнь было настолько сильно, что он начал писать её по представлению.

Затем «Ссора в кабачке»27, «Парикмахер, причёсывающий проститутку»28. Эту вещь надо отметить, так как она является мало того что особенно красивой по комбинации цвета и живописи, – по самому характеру формы удивительной. Её влияние уже на «Мишени» сказалось в вещах К. Зданевича, хотя и совершенно своеобразных, но в живописном отношении находящихся в некоторой зависимости от этой вещи.

В некоторых вещах Ларионова обращает на себя внимание желание как раз трактовать то, что