Борис Чирков - Федор Раззаков

Хотелось наградить Максима и пением Чиркова. Но песни, которые знал Борис Петрович, Максим петь не мог: он был питерский, пролетарий чистых кровей - ничего деревенского в нем не было. И печальная протяженность, стон крестьянской песни не могли слышаться в пригороде.

Ежедневно ассистенты приводили из пивных города гармонистов, разыскивали дряхлых эстрадников. Сколько таких певцов я тогда прослушал! Сегодня комик с распухшим от наклеек носом вспоминал куплеты, которые он не исполнял уже полвека, ревматическими ногами он выбивал на припев чечетку, щеголял древними фортелями. Завтра слепой старик раздувал мехи баяна, пел хриплым, пропитым голосом. На Литейном шла охота: букинисты разыскивали песенники, лубочные картинки с романсами...

Было прослушано немало занятного, в своем роде интересного, но того, что хотелось, не удалось еще услышать... И вот однажды, когда уже и вера в саму необходимость песни проходила, подвыпивший гармонист заиграл вальс, затянул сиплым голосом: "Крутится, вертится шар голубой..." Ни секунды сомнения не было. Это была она, любовь мгновенная, с первого взгляда, вернее слуха..."

По другой версии, эту песню, ставшую затем знаменитой, случайно запел на съемках сам Чирков. Ее он слышал еще в детстве от своего отца. Режиссерам она так понравилась, что они сделали ее центральной в картине.

Осенью 1934 года работа над фильмом "Юность Максима" была завершена. Однако выпускать картину на экран высокие начальники не захотели. Л. Трауберг вспоминал: "Помню первый просмотр "Юности" на "Ленфильме". На нем как-то не слишком приняли фильм. Даже огорчились неудаче (только один человек, скромный заведующий рекламой, разразился взволнованной речью, почти приравнивая фильм к "Чапаеву"). После вялого выступления кого-то из режиссеров мы с Козинцевым, усталые, во всем со всеми согласные, твердо решили про себя: "Никакого продолжения не будет. Хватит одной серии, прошла бы как-нибудь".

Во время приемки фильма в Госкино почти все руководители восстали против фильма: фальшь, балаган, герой - не большевик-рабочий, а некий люмпен-пролетариат.

Фильм просматривали через месяц после выхода "Чапаева". Нам непрерывно заявляли: "Чапаев" - это картина! А у вас что?" Казалось, фильму грозила судьба похуже, чем судьба "Нового Вавилона" (фильм тех же режиссеров 1929 года. - Ф. Р.). И тут случилось нечто, в чем я до сих пор разобраться по-настоящему не могу...

Когда стало ясно, что фильм запретят, "Юность Максима" посмотрел Сталин. Много раз и у нас, и за рубежом меня просили рассказать о просмотре "Юности Максима" на квартире у Сталина в середине декабря 1934 года. Старался не делать этого, сейчас попробую коротко рассказать...

Этот понедельник был для Козинцева и для меня нелегким. В 12 часов дня фильм смотрела редакция "Правды". Почему-то понравилось (честное слово, не претендую на сарказм). В 15 часов пришли редакция "Комсомольской правды" и делегаты проходившего в те дни комсомольского съезда...

В шесть часов вечера нас повезли в Кремль. Оказалось, что мы чуть опоздали: сеанс уже начался. В большой комнате было темно. Кто был там, мы не видели. Только через некоторое время после начала фильма в темноте послышался чей-то недовольный голос: "Что это за завод? Я такого в Питере не помню". И немного погодя тот же голос (позже мы узнали Калинина): "Мы так перед мастерами не кланялись". И тут, также в темноте, раздался негромкий с очень заметным акцентом голос: "В зале присутствуют режиссеры. Желающие могут после конца высказаться". Больше замечаний не было. Фильм закончился, мы увидели лица, знакомые нам по портретам: Калинин, Ворошилов, Орджоникидзе, Андреев. Других мы не знали. Позже нам сообщили, что очень пожилой человек, стоявший у окна, друг и, кажется, учитель Сталина, позже расстрелянный Нестор Лакоба... Рядом с ним - человек в пенсне, секретарь ЦК Грузии Берия. Все с нами поздоровались и почти что с места в карьер начали делать замечания. Сталин сказал: "Вот у вас этот большевик в начале диктует листовку, такого тогда не было". "Секретарей не держали", - сказал Ворошилов, и все рассмеялись. Ворошилов добавил: "И очень он у вас старый. Тогда Владимиру Ильичу было только сорок, а мы все были помоложе". Сталин не очень гневно добавил: "И что это он в мягкой шляпе и в нерабочем костюме влезает в толпу рабочих? Там же шпиков было полно, сразу же схватили бы".

Приходится мне заняться чем-то вроде похвальбы. Может быть, душа моя находилась в пятках, но я старался давать объяснения: "Диктует большевик потому, что нам очень не хотелось применять титры, надписи. Взяли мы Тарханова на эту роль, немного наивно полагая, что должно быть сразу видно: старый большевик. Пробовали нацепить на него рабочую блузу и картуз, но это ему решительно не шло". Все засмеялись, но Сталин все-таки продолжал назидательно: "И что это он в конце фильма хочет текст листовки продиктовать? Подумаешь, дипломат какой!.. Будто, кроме него, не было в Питере кому листовку составить". Здесь Козинцев, человек куда более нервный, чем я, очевидно решив, что дело проиграно, слегка побледнел и опустился на стул. Я пишу об этом потому, что, неизвестно кем пущенная, возникла позже легенда, будто Сталин топал ногами и кричал на нас, а Козинцев, так сказать, упал в обморок. Не было этого. И Сталин ногами не топал, и Козинцев в обморок не падал. Я нашел неуклюжее, неправдоподобное объяснение: "Извините нас, товарищи, но мы с самого утра уже несколько раз смотрели картину, не успели даже чаю выпить и, как сами понимаете, волнуемся". Тут все засуетились, и, словно в арабской сказке, на столике мгновенно возникло угощение: чай, бутерброды. Но свидание, по сути, было закончено, мы поклонились и пошли к выходу. Сталин, взяв в руки стакан чаю, крикнул нам вслед: "Максим хорош! Хорош Максим!" И это была все подытожившая рецензия".

Фильм "Юность Максима", выйдя на экраны страны, имел грандиозный успех у зрителей. Борис Чирков после этого стал всесоюзно знаменит, и иначе, чем Максим, его уже никто не называл. В январе 1935 года ему было присвоено звание заслуженного артиста РСФСР.

Между тем в августе того же года Чирков становится актером Нового ТЮЗа и тут же получает большую роль - профессора Вейделя в пьесе А. Бруштейн "Продолжение следует". В это же время режиссер Лео Арнштам приглашает его на одну из ролей в фильме "Подруги". Но Чирков с нетерпением ждет другого предложения - новую роль в продолжении фильма о Максиме. Летом 1936 года он такое предложение наконец получает. Съемки картины проходят в Одессе. В 1937 году фильм "Возвращение Максима" выходит на экраны и собирает на своих просмотрах небывалые аншлаги.

3 апреля 1938 года в "Ленинградской правде" публикуется Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении Бориса Чиркова орденом Ленина. Буквально через несколько недель после этого он навсегда покидает Ленинград и становится москвичом. Причем, этому переезду сопутствовали события весьма драматические.

В том месяце наш герой должен был в числе других актеров театра и кино выступить в Большом театре на торжественном концерте, посвященном очередному съезду ЦК ВЛКСМ. Приехав в Москву за несколько дней до концерта, Борис Чирков поселился в гостинице "Москва". Вскоре начались репетиции. Во время одной из них к нашему герою подошла балерина из кордебалета и, прямо глядя ему в глаза, произнесла: "Значит, вот вы какой - Максим? Я давно мечтала с вами познакомиться". - "Так в чем же дело?" - не растерялся Чирков, пораженный красотой этой женщины.

Получив телефон новой знакомой, наш герой уже на следующий день позвонил ей домой и был приглашен на ужин. Ночевать он остался у нее.

Между тем торжественный концерт в честь юбилея комсомола состоялся в точно назначенное время. Выступление Чиркова на нем последовало сразу после выхода на сцену певца И. Козловского. Наш герой исполнил под гитару несколько песен, в том числе и песню Максима. Зал бурно аплодировал артисту.

Тем временем на улице нашего героя уже ждала машина, чтобы отвезти на Ленинградский вокзал. Его пребывание в столице заканчивалось. Однако уезжать в Ленинград Чиркову не хотелось. Те несколько ночей, что он провел со своей новой знакомой, перевернули всю его душу. Балерина уговаривала его остаться, но он не мог этого сделать, пока в Ленинграде его ждала другая женщина - Елизавета Уварова, с которой он прожил бок о бок более десяти лет. Прежде чем навсегда расстаться с ней, он должен был объясниться.

Приехав на вокзал, Чирков нашел свой вагон и уже хотел было войти в него, как внезапно заметил трех незнакомых мужчин. Они быстро приближались к нему, и лица их не предвещали артисту ничего хорошего. Чирков напрягся, ожидая самого худшего. "Вы - товарищ Чирков?" - спросил артиста один из подошедших. "Да, я", - ответил он. "Вам придется проехать с нами". - "Но у меня поезд уходит через несколько минут". - "Не беспокойтесь, это не последний поезд в вашей жизни". И Чирков обреченно шагнул вслед за мужчинами.