Черепаший дом - Татьяна Рик

Дядина жена Лена уехала с Зинкой на дачу, и дядя остался пасти Капи в одиночестве. Капи совсем распоясался. Он устроил под холодильником такой склад, что запасы начали портиться и противно пахнуть. Тогда моя мама приехала спасать дядю: она решила вымыть пол и выбросить всё, что испортилось. Капи почуял неладное, он притаился, прицелился и, когда мама принялась орудовать тряпкой, прыгнул и прокусил маме палец. Пришлось ехать в травмопункт, а потом - в больницу имени Склифософского. И маму хотели в этой больнице оставить надолго-надолго!

- Что за дикость - держать в доме крыс?!! - возмутился дяденька-доктор и вколол ей в руку два каких-то ужасных укола, а потом всё же отпустил домой, но велел через несколько дней приехать ещё. После этого у мамы распухла рука с уколами: стала огромная и красная. Мама испугалась и собралась умирать. Я кормила её таблетками, рисовала ей на руке йодную сеточку и вспоминала этого Капи очень добрыми словами. Потом с дачи приехала Лена. Она сказала, что Капи вообще-то хороший, только, наверное, одичал без женского присмотра. Капи с ней согласился и укусил её тоже. Этого Лена не стерпела. Она сразу же отдала его в хорошие руки. Пусть он теперь эти хорошие руки кусает!

Лазоревки

Ой, однажды мама принесла птичек! Это были две синички в клетке! Синички-лазоревки, - мама сказала. - Так называются: ла-зо-рев-ки.

Лазоревый - это синий. А у синичек этих - головка синенькая, как будто шапочка на голову надета купальная. Мне такую для бассейна покупали. Только плавать я так и не научилась.

Синичек мама специально для меня купила на птичьем рынке! Оказывается, есть в Москве такой рынок. Я думала, что там только птичек продают, а оказалось - ещё котят, щенят, рыбок, хомячков, морских свинок всяких! Вот такой чудесный рынок! Жалко, что мама туда без меня ходила, и я ничего этого не видела! Но зато у меня теперь есть птички! Живые! Настоящие! Я была ужасно счастлива!

Так лазоревки у нас и жили. А потом мама сказала, что их надо выпустить, что на воле им будет лучше, чем в клетке. Мне было очень жалко их отпускать. Но раз им на воле будет лучше... Мама сказала, что они скучают по своим родственникам, что в стае им будет веселее. И я согласилась. И мы пошли их выпускать. Вынесли клетку на улицу, дошли до маленького перелесочка, открыли дверцу... Но лазоревки никак не хотели улетать. Они ещё не знали, что на воле им будет лучше. Но потом они вылетели. И сели на ветку над нашей головой. Ветки были голые, деревья чёрные и мокрые, а небо серое и светлое. И мои лазоревки на фоне этого неба тоже казались чёрными. Я смотрела на них снизу, и мне хотелось плакать. А потом мы ушли.

Прошло двадцать пять лет. Я выросла. Однажды я смотрела телевизор, и там сказали, что птичек, которые долго жили в клетке, выпускать нельзя. Они привыкли, что их кормят, и в природе уже не выживут.

Я услышала это, и мне, как тогда, захотелось плакать.

Кеша

Кеша - это кенар. Кенар Кеша - хорошо звучит, правда? Он такой был жёлтенький, с чёрно-белыми крылышками. Хорошенький очень. Мне его купили, когда я училась в первом классе. Уже после синичек. Клетка-то осталась!

Но может быть, вы не знаете, кто такой кенар? Это канарейкин муж. А знаете, чем отличаются кенар и канарейка? Тем, что кенар красиво поёт! Очень красиво! Лучше даже, чем соловей! Мы нашему Кеше даже пластинку купили специальную - где пенье птиц записано. Чтобы он слушал и учился. И Кеша научился. Он свистел с переливами: "Фью-тю-тю-тю-тю!"

А я тоже научилась свистеть. Совсем как Кешка: "Фью-тю-тю-тю-тю!" не так красиво, конечно, но всё же!.. Даже Вовка, сосед мой, оценил, как я свистеть умею!

С Кешкой у нас такой случай произошёл.

Ему в клетку шнурок повесили для игры. Кешка его клювом щипал. Лапкой прижмёт и клювом на отдельные ниточки расщипывает. И однажды лапка у него в этих ниточках запуталась! Знаете, есть пословица такая: "Коготок увяз всей птичке пропасть". Вот с Кешкой так и вышло: не сумел он лапку вытащить и повис вниз головой. Бабушка Зина приехала, увидела его, испугалась:

- Кешка повесился!

Стала его вытаскивать, лапку распутывать. Кеша уже еле живой был, пищал слабенько. Ну бабушка ему зачем-то тёпленькой водички в клювик залила, корму свежего насыпала, побеседовала с ним, чтобы он не грустил. Уговорила больше не вешаться.

Кеша посидел, посидел на жёрдочке, да и оклемался. Снова чирикать стал, а потом и запел с переливами: "Фью-тю-тю-тю-тю!"

Верёвочку от него убрали, конечно.

Он у нас долгую хорошую жизнь пожил. Даже женат был, на огненно-рыжей канарейке Ксюше. Правда, птенцов у них не было.

Мишка

У меня есть брат Мишка. Но этот рассказ - не про него. Другой Мишка это чёрный пёс. Он жил давным-давно, когда Мишки-брата ещё не было на свете. Мишка-пёс жил у бабушки Ани и дедушки Вили в городе Калинине. Теперь Калинин переименовали в Тверь. Но когда-то, ещё задолго до моего рождения и, кажется, даже до рождения папиного, Тверь переименовали в Калинин. Тверь - это старинное название, но я к нему никак не привыкну, потому что в моём детстве мы ездили к бабушке-дедушке в Калинин.

Дом там - деревянный, одноэтажный, с палисадником и с туалетом на улице. Во дворе стояла бочка с водой, росла яблоня "белый налив", вишня, висел железный умывальник с пимпочкой, похожий на коровье вымя. Чтобы вода полилась, надо снизу на пимпочку нажать.

Всё это было совсем не похоже на наш московский двор. И жизнь папиных родителей совсем не похожа на нашу жизнь. И частью этой удивительной жизни был пёс Мишка.

Говорят, что до Мишки здесь жил Рекс, овчарка. Но я его не застала. Он умер, потому что пил мыльно-порошковую воду, оставшуюся в тазу после стирки.

А потом бабушка Аня принесла домой Мишку. Она работала в больнице медсестрой, и кто-то принёс в эту больницу никому не нужного щеночка. А бабушка пожалела его и взяла домой. - Он был такой кругленький, как мячик, - рассказывала бабушка, - просто перекатывался по полу и через порог перелезть не мог. Он был, как медвежоночек. Поэтому и назвали его - Мишка.

Когда я познакомилась с Мишкой, он совсем не был похож на медвежонка. Он был чёрный, с узкой мордой, с длинной блестящей шерстью... Я думала, что Мишка - просто красивая дворняга (или как - красивый дворняг?), но тётя Рита сказала, что Мишка - такса! Вот это да! Я, конечно, не поверила! Что я, таксу не видела что ли?! Таксы все низенькие, кривоногенькие, ушки у них, как ненадутые воздушные шарики, висят книзу, а хвост, как учительская указка. Мишка раза в два выше таксы, ноги у него нормальные, не кривые, и шерсть - я говорила - длинная, а таксы обычно гладкие, как бархат. И хвост у Мишки необыкновенный! Я таких хвостов вообще у собак не видела. Он круглый, как шар. Или вот как большое яблоко. Точно, и размером с яблоко! Дедушка этот хвост аккуратно подстригает. Да, отличный хвост! Уши у Мишки тоже не таксиные. И вовсе они не висячие, а очень даже стоячие! Знаете, у кого такие уши? У оленёнка! Или вот если ладошки сложить лодочками и подставить к голове, получится очень похоже. Вот какие у Мишки замечательные уши! А вы говорите - такса!

Но тётя Рита показала мне Мишкин паспорт. Оказывается, у собак, как у людей, бывает паспорт! И в этом паспорте чёрным по белому написано: "Порода - такса!" Просто глазам не верю! Может быть, таксой была Мишкина мама? А про папу, может, никто ничего не знал, вот и записали его на мамину фамилию, то есть на мамину породу?

У Мишки были умные карие глаза. Почти человеческие. Я с ним играла и разговаривала. Мишка смотрел на меня своими умными глазами, и я видела, что он меня понимает. Мишка рано начал седеть. И с каждым годом в его чёрной шерсти больше и больше становилось седины.

Мишка жил больше на улице, а когда заходил домой - обычно в дождь все говорили: "Фу! Фу! Псиной воняет!"

Больше всех Мишка любил дедушку. Когда деда Виля уходил куда-нибудь, Мишка плакал по-собачьи. А если можно было пойти вместе с дедушкой, это было счастье! И Мишка вприпрыжку мчался за ним.

Если дедушка купался в речке (мы ходили все вместе на Тьмаку), Мишка бросался в воду и плыл за ним.

Это был очень хороший пёс.

Потом я несколько лет не была в Калинине, не помню уже, почему. И за эти годы умерли тётя Рита, бабушка, дедушка и Мишка. Я уже не помню, кто когда. Осталась тётя Катя. Она завела другую собачку, маленького мохнатого Антошку. Но мы с ним так и не познакомились.

А Мишку я помню. Он был одним из друзей моего детства.

Рыжик

Самый первый хомяк, с которым я была в жизни знакома, был не у меня, а у Наташки, у подружки моей со второго этажа. Мы тогда в третьем классе учились. Так вот, у Наташки была белая хомячка. Звали её Мучка. От слова мука. Потому что белая. Жила эта Мучка в клетке, спала в вате и на имя своё мучное откликалась, как собачка. Вот придём мы с Наташкой из школы, Мучка в ватной норе дрыхнет. Я ей скажу: - Мучение жизни!

И она из норы вылезает. На "Мучение жизни" она тоже откликалась! Вот смешная!