Белая кость - Екатерина Лесина

   Хвост хотя бы мягким был.

   Гонцо возился долго. Был неумел и утомителен, а еще Ублюдок, увидев рыжий мех, выполз из укрытия и уселся прямо на столе. Запылившийся, он выглядел жалко, и Гонцо, заприметив кота, заорал и одновременно задергался, точно его молнией шибануло.

   Зато ушел быстро.

   Аннетка же, натянув рубашку, сказала:

   - Кис-кис. Иди сюда.

   Ублюдок зажмурился и заплакал. И Аннетка тоже заплакала, обнявши рыжий лисий хвост, смысла в котором было не больше, чем в прочих подарках.

   Разве что нож являлся исключением. Хороший нож. Острый. Из белой-белой, живой кости сделанный. И самое странное, что Аннетка не помнила, кто и когда принес ей нож.

   Наверное, это случилось очень давно.

   Шипе-Тотек сидел на алтаре и смотрел на крест. За долгие годы хранения крест несколько окислился, а с перекладины грязным бельем свисала паутина. Книга, лежавшая на мраморной колонне-постаменте, пребывала в состоянии куда более плачевном. Прогрызенные насквозь страницы пожелтели, а чернила, напротив, выцвели.

   Оставшиеся складывались в текст, смысл которого был не понятен Шипе-Тотеку.

   - Богу судить мир, - прочел он и погладил кошачью шкуру. - Богу судить мир. Я бог.

   Йося кивнул. Примостившись в уголке храма, он грыз мизинец и думал. Думать было сложнее, паче того осколок зуба крепко мешал мыслительному процессу.

   - Праведного нет ни одного. Все совратились с пути. До одного не годны.

   Рыжая шкура Ублюдка легла на алтарь и лежала смирно, только хвост дергался, когда к шерсти прикасались обсидиановые когти Шипе-Тотека.

   Мерно стучали сердца, и, подхватив ритм их, заскрипели старые часы. Шестерни, изъеденные артритом ржавчины, начали движение, натягивая пружины. Сдвинулись кружевные стрелки, оставляя на черном циферблате светлое пятно.

   - Ты должен судить, - наконец, решился Йоська. - Гонцо.

   - Почему?

   - Потому что ты бог, а он - ублюдок конченный.

   Шипе-Тотек, подумав, кивнул: повод казался убедительным.

   - Только он не придет, - осторожно заметил Йоська, подвигаясь ближе к богу. - Он трус. И в тебя не верит.

   В вере Шипе-Тотек не нуждался, как не нуждался в еде, воде или пророках. Но раз уж Йоська был рядом, то Шипе-Тотек спросил:

   - Он согрешил?

   - Согрешил, - ответил Йося, трогая правой рукой ребра, а левой - щеку. - Сказано, что воздастся каждому: око за око, зуб за зуб.

   Подобные слова в книге имелись, поэтому Шипе-Тотек встал, посадил шкуру на плечо и двинулся к выходу. Он и без подсказки Йоси знал, где искать грешника.

   Йося-Удод появился в трактире, когда Гонцо допивал четвертую кружку. Кружки были большими, брага - перебродившей, а Йося - мутным. Костлявая же фигура за Йоськиным плечом, напротив, была видна даже чересчур хорошо.

   Глянув на Шипе-Тотека, Гонцо вспомнил про ободранного Ублюдка и Аннетку. Блеванул в кружку, благо, браги в ней почти не осталось.

   - Ты согрешил! - сказал Йоська, присаживаясь рядышком.

   - И чё? - Гонцо отодвинул кружку и вытер губы ладонью. Ладонь попахивала лавандой, как Аннеткины волосы, и этот запах вызвал очередной приступ рвоты.

   И хвоста лисьего жалко стало. Ну и что с того, что все ей подарки носят? А Гонцо бы без подарка пришел. На кой хрен этой шлюхе подарки?

   Иначе делать надо.

   - Око за око, - Йоська не собирался отставать.

   - Зуб за зуб, - скрипуче произнес бог. И на плечо Гонцо легла рука. Тяжелая. Холодная. Да просто-таки ледяная. Когти пробили куртку, кожу и мышцы. Больно не было.

   Вторая рука раскрыла рот Гонцо. Что-то хрустнуло, треснуло, и рука убралась.

   - Я не хочу!

   Йоськин визг стих, и Гонцо увидел, как новый бог ковыряется во рту Удода.

   - Теперь хорошо.

   Вяло подумалось, что лучше лишиться зуба, чем шкуры. Но Шипе-Тотек не думал останавливаться. Сложив пальцы щепотью, он вогнал их в Йоськину глазницу, повернул и вытянул, обрывая тонкий стебелек глазного нерва. Белое яблоко плюхнулось на тарелку, а вскоре к нему добавилось и второе.

   - Око за око, - повторил бог, меняя глазные яблоки местами.

   Удовлетворенный содеянным, он заботливо снял пылинки, налипшие на роговицу, и поинтересовался:

   - Еще грешен?

   - Н-нет, - Йоська и Гонцо ответили одновременно.

   А Йоська, бухнувшись на колени, еще и добавил:

   - Тебе отдаю! Тебе! Ты одним приношением навсегда сделаешь священными освящаемых!

   И Шипе-Тотек крепко задумался.

   Всю ночь он читал книгу, связывая прорехи в страницах новыми словами.

   На следующий день к храму потянулись люди. Сонные и растерянные, переступив порог, они оживали. Шипе-Тотек сидел на алтаре. В правой руке он держал крест, а в левой - книгу. У ног Бога ковром лежала рыжая кошачья шкура, и люди, подходя к ней, останавливались.

   - Грешен? - спрашивал Шипе-Тотек.

   И человек соглашался:

   - Грешен.

   А Йося бросал на шкуру камень. Ночью Гонцо собрал несколько корзин камней, но Йося все равно опасался, что на всех не хватит.

   Отдав грехи, люди исчезали в боковом проходе. Оттуда уже доносился веселый перестук молотков. У Йоси он вызывал счастливую улыбку, и Гонцо тоже улыбался, и остальные, кому уже случилось испытать освобождение.

   Аннетка пришла к храму в полдень. Ублюдок увязался следом. Он путался под ногами и жалобно мяукал, требуя взять на руки, но в руках Аннетка несла корзинку с подарками. Ей почему-то было стыдно, что подарки эти чужие. А еще, что Аннетка отдает не все - нож из белой кости она спрятала под юбку.

   Но в храм ее не пустили.

   В воротах встал Гонцо и новый глаз его, выпуклый и красный, уставился на Аннетку сквозь трещину меж веками.

   - Тебе нельзя, - сказал Гонцо. И мясник подтвердил, что Аннетке в храм нельзя. И староста тоже. И прочие, кто только находился перед храмом.

   - Почему? - осмелилась спросить она. А Ублюдок выгнул спину и зашипел.

   - Потому, что раскаявшиеся будут спасены. И освящённые - священны. Если ты будешь священна, то я не смогу придти к тебе.

   И прочие кивнули, соглашаясь с Гонцо.

   - Тогда передай ему, ладно? - Аннетка протянула корзинку, и Гонцо, заглянув внутрь, кивнул.

   Правда, передавать не стал - зачем богу золотые монеты и лисий хвост? - но спрятал в углу храма, там, где стояли лишние доски. Гонцо не собирался красть вещи. Он отнесет их Аннетке. Завтра. А сегодня следовало закончить одно крайне важное дело.

   Крест поставили на заднем дворе, и свежевыбеленный храм тускло светился в темноте. Черные стены домов были слепы, а черные тени людей - неподвижны.