Как стать контрабандистом 5. Тюремные будни - Арест Ант

– Просто вспомнилось. Я ведь ему тогда говорил, – он кивнул на меня, – Была прямая подстава. Могли же вас спокойно раскидать по разным тюрьмам. Тебя сюда, а его в Коннонсуо. Или наоборот. А так… сразу урыли тебя, как главного свидетеля защиты, а значит, все показания таможни можно было спокойно принять на веру. Как бы ты там потом не трепыхался, голубь наш сизокрылый.

– Говорил-говорил, – задумчиво подтвердил я, подливая себе кофе, – Как сейчас помню, гнусно ехидничал моему появлению, и тому, что я в один в двухместке сижу, хотя тюрьма переполнена… как последний презерватив.

– Вот, учись красиво выражаться, jail entrant (тюремный новичок). – тон Сулева прозвучал до обидного поучающим.

– То наезжал… теперь хамишь? – уточнил Лёха мрачно.

– Не-а, это вроде тюрьматурьента.

– Это пёс, что ли?

– Как абитуриент в тюрьме. До пса расти, не дорасти. Это тебе не твоё водительское кормило уже через месяц пальцем крутить и елдой скорости переключать. Тут творческий подход… это когда шкурка оценивается другими и совсем под другим углом.

– Хорош психику прессовать. Умное что скажи.

– Так судья вас по пунктам расписала. И хрен кто вас теперь отмажет, мои недорогие россиянцы. Здесь вы только азиатские имперцы третьего сорта. Следующие инстанции станут выносить решения исключительно на основании писульки этой судейской дуры. У них там, в высоких судах, нет никакого времени во всех документах заново копаться. Вы качественно застираны в овне, если говорить культурно, а таможня хорошо подмыта. Готовьтесь чалиться от звонка до звонка.

– Ты тоже был советским. Не отмажешься. Имперец, мля… эстонский перец, – мстительно сказал Лёха и резко встал, – Пойду к своим, а то в лом, если не культурно, мести пургу впустую. Чесало не железное, да и моча все мозги продавила.

– А я и не спорю, – подтвердил ему Сулев в спину, и, по блатному цыкнув зубом, почти прохрипел, как пропел, – Был я простой советский заключённый, зато теперь свободный человек!

– У тебя логика нарушена. – меланхолично отметил я, добавляя сахар в кофе.

– С логикой у меня всегда порядок. Да, опять сижу… но как свободно!

– Слушай, а ты с утра ничего такого не принимал, а? – повышенная разговорчивость Сулева всегда вызывала у меня определённые подозрения.

– А что, заметно? – неожиданно забеспокоился Сулев, – Я только так… – он пощёлкал пальцами и стал их с большим интересом рассматривать. Потом опомнился и закончил – … типа приглашённый спец, заценить качество.

– Успокойся, – глядя на эту пантомиму вновь развеселился я, – Внешне почти совсем незаметно. Слегка сбледнул, глаза опухли, так что зрачков и вблизи не видно. Только уж больно разговорчив стал, просто эс-с-стонский балагу-у-ур. Не вздумай только вертухаям о тюремной свободе вещать. Сразу стребуют мочу на анализ.

– Ты недобрый, – он покачал головой, – Вырождаются настоящие русаки. Нету былой душевной благодати.

– Щедрости. Благодать из другой оперы. Душевной щедрости.

– Дождёшься от вас щедрости, оккупанты. За 120 несчастных финских марок меня целых три года в Сибири гноили.

– Не заливай. Во-первых, тебя свои же эстонцы повязали, а во-вторых, ты в Сибири и полгода не прокантовался. Сам же русским следакам липу слил и смылся. А потом спокойно расслаблялся в родных эстонских пенатах.

– Но и там в русской оккупационной тюрьме!

– А чем тебе местная демократическая лучше?

– Всем.

– Тут ты почти прав. Жрачка нормальная, колёса в любом количестве. Этого не отнять. Но здесь о тебе не один правозащитник не озаботится. А в оккупационной ты бы уже был узником совести и светочем свободы… с видами на приличное трудоустройство.

– А они разве не за надзор деньги получают?

– Исключительно за это. Но только очень избирательно. Вот мы и продолжаем нюхать демократическую парашу от самого гуманного суда.

– Красиво загнул. Ты никак писать начал?

– Угу, уже халявную пачку в мусор отфигачил. В Коннонсуо засел. Только на одну ночь хватило, а потом бросил. Детский лепет на тему: «Как я провёл лето у бабушки».

– Что я делал у бабушки? Дважды поимел старушку! – проорал Сулев, активно имитируя процесс.

Меня аж передёрнуло от его жлобски американизированного ударения на второй слог.

– Слышь, некрофил, давай быстрей слезай с кумара. Всех вертухаев взгоношишь своими воплями.

– А потом задул лягушке и соседке хохотушке… – тут он застрял в рифмах и замер.

– Угомонись, а то верняк – полный риммель3 настанет.

– Знаешь, что? – вдруг печально произнёс Сулев, – В Эстонии я такого себе не позволял.

– Стыдно перед головоногими?

– Обидно. Я же про соседку. В школе вместе учились. Иногда снится.

– А-а, я то подумал, что ты про свои стишата.

– Мы очень музыкальная нация. Все пишут стихи.

– А танки4?

– Вот хрен вам. Мы в НАТО. Пусть они ваших танков боятся. А нам сейчас всё и на всех пох. Мы им казармы и аэродромы готовим, а они вам так накостыляют, – тут он задумался, – Если успеют… нас на карте найти и добраться. Слушай, я пойду. Что-то не то. Надо подновить замес.

Он сорвался с места и боком выдавился из камеры, зацепившись за косяк. Я некоторое время смотрел на дверь, а потом перевёл взгляд на стопку листов с переводом решения суда. Совершенно нет никакого желания ковыряться в этом коряво сведённом жульничестве.

– Сделаю тебе, Сулев, подарок, – я слегка поклонился двери, – Плагиат, конечно, но всё равно не для вмазавших эстонцев догонялки.

Намного дольше вспоминалась сама танка5, чем её исправление. Но получилось даже где-то вполне искренне и немного лирично:

Всю бы таможню

Развесить в саду, на уныло

Стоящие вишни!

Красотою цветущего сада

Утешится сердце моё.

Сулев вернулся минут через десять. Вошёл он преувеличенно твёрдо ступая и сел, напряжённо выпрямив спину. Его новое состояние выдавали только внезапные порывистые движения и невероятно расширенные зрачки, теперь занявшие всю радужку. Я вздохнул, представив последствия, но понадеялся, что он обычно ходит уставившись себе под ноги и сегодня вертухаев задирать не будет.

– Давай… поговорим о твоём судейском… вердикте, – проговорил он с длинными паузами, которые заполнял то задумчивой, то мечтательной улыбкой, – Но в одном ты прав… финны просто жлобы. Надо их срочно на покер раскрутить… а то всё… сами оприходуют.

– Хорошо загнул. Только погоди чуток. У меня для тебя готова почти японская танка, – я прокашлялся и зачитал свою обработку.

Сулев долго молчал, потом потёр глаза. Чихнул. Покачал головой:

– Да уж… ничем не лучше российских танков… коряво… угловато… вам бы только воздух и деревья портить.

– Зря ты так. Тут мы мировые лидеры. Сейчас вон обещают «Чёрного орла» запустить.

– Это что, тоже танк?

– Да.

– Всё у вас так и осталось… через жопу, – он вздохнул и прикрыл глаза, – Даже не извиняйся. Танки с птичьими именами… вертолёты с крокодильими… то «тюльпаны»… то «георгины»… не армия, а сборище ботаников-зоофилов. А представляешь… бац, находятся такие толковые головастики… и принимают на вооружение автомат «Герыч»… танк «Метадон»… взрывчатку «Субутекс». Вот тогда весь мир у ваших ног. Все рвутся в новую имперскую армию… и назад в Афганистан… на полевые испытания «Маковый улёт». Империя не зла.

– Ну уж нет, империя очень зла! Не знаю, что ты там себе навинтил, но тебя точно сейчас косым винтом клинит. На твою повышенную гениальность надо санитаров вызывать. Ты же вроде собирался о моём деле перетереть?

– Сам с темы сбил. А что там сложного? – Сулев с силой потёр виски и сфокусировался на кофеварке, – Судья себе в CV 6 очередной жирный плюсик вписала? Вписала. Ей на тебя плевать, как и на всё твоё мутное дело. У неё, как я понимаю, один интерес… задавить твоего ретивого столичного адвоката, чтобы из системы так нагло не выбивался. Из принципа. На свидетелей защиты она просто большой и толстый забила… или что там у неё ещё шевелится. Поверь, запроси прокурор пожизненное… так ты и получил бы… под роспись. Ты есть червь. Радуйся, что хоть так отделался. Через полгода-год будет и тебе суд Второй инстанции. Запустят обычную судейскую карусель. Да, а ты апелляцию подал?

– Адвокат обещал прислать копию.

– Видишь… у тебя уже жизнь налаживается. Будешь теперь бумажки писать и ждать ответов… такой вот будет новый смысл кругами суетиться. Потом обломаешься, и тебя тихо переведут на открытку. Станешь тупо пахать за дополнительную хавку… и ждать длительных свиданок, устав от порнухи. Вертухаев начнёшь своей правильной активностью радовать, иначе загнобят. Потом свобода, где ты уже никому не нужен… только надзирающему легавому. А там опять потянет в простой и понятный мир тюрьмы.