Новеллы - Сельма Лагерлёф

В этот момент молодая девушка решила, что напишет сказку о кавалерах Вермланда, и с этих пор уже никогда не расставалась с мыслью о ней. Но прошло много долгих лет, прежде чем это решение воплотилось в жизнь.

Во-первых, она вступила теперь на новый жизненный путь, и у нее не хватало времени для большой литературной работы. Во-вторых, первые ее попытки написать сказку были совершенно неудачными.

Однако за эти годы постоянно происходили события, способствовавшие созданию сказки. Однажды утром во время каникул она сидела за завтраком со своим отцом и беседовала о давних временах. И вот он начал рассказывать о приятеле юности, описывая его как самого очаровательного человека. Куда бы ни приходил этот человек, повсюду приносил он с собой радость и веселье. Он умел петь, писал музыку и импровизированные стихи. Если он аккомпанировал танцу, то плясала не только молодежь, но и старики со старухами, и знатные, и бедняки; а если он держал речь, то невозможно было не смеяться или не плакать, как ему то было угодно. Если он напивался, то мог играть и говорить лучше, чем будучи трезвым, а когда он влюблялся в женщину, то та не в силах была ему противостоять. Если он делал глупости, его прощали; если он когда-либо бывал печален, то хотелось сделать все что угодно, лишь бы вновь видеть его веселым. Но большого успеха в этом мире он не достиг, несмотря на все свои таланты. Большую часть своей жизни он прожил в усадьбах Вермланда, работая гувернером. В конце концов он выучился на священника. Это и было наивысшим его достижением.

После этого разговора она уже лучше, чем прежде, представляла себе героя сказки, благодаря чему сказка чуточку ожила. В один прекрасный день герой даже получил имя — он был назван Йёста Берлинг. Откуда он получил это имя, она и сама не знала. Казалось, он дал его себе сам.

В другой раз она проводила дома рождественские каникулы. Однажды вечером в страшную метель все отправились в дальний путь на рождественский пир. Поездка оказалась значительно длиннее, чем кто-либо мог предположить. Лошадь с трудом продвигалась вперед. Во время долгих часов поездки сквозь пургу она думала о сказке. А когда они наконец добрались до места, она уже сочинила свою первую главу, ту, в которой рассказывалось о рождественской ночи в кузнице.

И какую главу! Это была ее первая и на долгое время единственная глава. Сперва она была написана в стихах, поскольку по первоначальному плану сказка должна была стать циклом новелл, вроде сказаний фенрика Столя. Но постепенно планы изменились, и одно время была мысль написать сказку в виде пьесы. Тогда рождественская ночь была переработана, с тем чтобы войти в пьесу в качестве первого акта. Но и эта попытка не удалась, и она наконец решилась писать сказку в виде романа. И тогда глава была записана в прозе. Она вышла невероятно длинной, заполнив целых сорок рукописных страниц. Но когда ее переписали в последний раз, она заняла всего лишь десять.

Через несколько лет появилась вторая глава. Это была история о бале в Борге и о волках, гнавшихся за Йёстой Берлингом и Анной Шернхёк.

Эта глава писалась первоначально без малейшей мысли о том, что она сможет войти в сказку. Это была своего рода самостоятельная новелла, которую предполагалось прочитать на небольшой вечеринке. Но чтение новеллы не состоялось, и она была послана в «Дагню». Через некоторое время она была возвращена писательнице как не подходящая для журнала. Новелле еще попросту не хватало художественной обработки.

Между тем писательница раздумывала, как бы использовать эту злосчастную новеллу. А что, если она включит ее в сказку? Но это была совершенно самостоятельная, законченная история. Она бы странно выглядела среди других историй, которые легче объединялись воедино. А может быть, было бы не так уж плохо, подумала она тогда, если бы все главы сказки стали бы чем-то вроде завершенных историй? Это трудно, но само по себе вполне возможно. Не исключено, что при этом не получится цельного повествования. Да, но, пожалуй, это сделало бы книгу богаче и сильнее.

Итак, два важных решения были приняты. Определено было, что книга будет романом и что каждая глава будет абсолютно самостоятельной, но этим было достигнуто не так уж много. Когда у нее возникла идея написать сказку о кавалерах Вермланда, ей было двадцать два года, теперь же ей было уже около тридцати, а она успела написать не более двух глав. На что же ушли у нее эти годы? Она окончила семинарию, вот уже несколько лет, как она работала учительницей в Ландскруне,[3] она многим интересовалась и многим занималась, но сказка по-прежнему оставалась ненаписанной. Конечно, было собрано много материала. Но отчего же ей так трудно было писать? Почему к ней никогда не приходило вдохновение? Почему ее перо так медленно скользило по бумаге? Наверное, в это время у нее был мрачный период. Она уже начала думать, что никогда не напишет свой роман. Она была тем работником, который зарывал свой талант в землю и не предпринимал попыток его использовать.

Происходило все это, между тем, в восьмидесятые годы, в период расцвета строгого реализма. Она восхищалась великими мастерами своего времени и никогда не помышляла о том, что в сочинениях можно было пользоваться языком, отличным от их языка. Со своей стороны, она больше любила романтиков, но романтизм был мертв, а она не была человеком, собиравшимся вновь возродить его формы и выразительные средства. Хотя ее голова и была переполнена историями о привидениях и бешеной страсти, прекрасных дамах и жаждущих приключений кавалерах, она пыталась писать обо всем этом спокойной реалистической прозой. Она не была особенно прозорлива. Другой бы сразу увидел, что невозможное невозможно.

Однажды она, однако, написала две маленькие главы в другой манере. Одна из них была сценкой на кладбище Свартшё, в другой речь шла о старом философе, дядюшке Эберхарде, и его исповедях в безверии. Она написала их больше в шутку, со многими ахами и охами, почти рифмованной прозой. И тут она заметила, что писать так у нее получалось. Тут приходило вдохновение, она это чувствовала. Но когда эти обе маленькие главы были готовы, она их отложила. Они ведь писались только в шутку. Нельзя же было написать целую книгу в таком стиле!

Но сказка, пожалуй, ждала уже достаточно долго. Она наверняка, как и в тот раз, когда отправляла девушку по белу свету, подумала: «Я вновь должна послать этой слепой великое желание, которое откроет ей глаза».

Такое желание охватило ее в результате того, что усадьбу, в которой она выросла, продали. Тогда она поехала в дом своего детства, чтобы еще раз взглянуть на него, прежде чем им завладеют чужие люди.

Вечером накануне того дня, когда она уезжала оттуда, чтобы, может быть, уже никогда больше не увидеть это дорогое ей место, она решила покориться и писать книгу по-своему, сообразуясь со своими слабыми силами. Шедевра из книги, как она на то надеялась, не получится. Это будет книга, над которой люди скорее всего посмеются, но она все равно ее напишет. Напишет ее для самой себя, чтобы спасти для себя то, что она еще может спасти от своего дома: милые старые истории, радостный покой беззаботных дней и прекрасный вид с длинным озером и мерцающими серебристыми холмами.

Но ей, надеявшейся, что она все же однажды сможет выучиться и написать книгу, которую захотят прочесть, казалось теперь, будто она отказалась от главной мечты своей жизни. Это была самая тяжелая жертва из тех, что ей доводилось приносить.

Двумя неделями позже она вновь была у себя дома в Ландскруне и села за письменный стол. Она начала писать, еще не зная точно, что из этого выйдет, зная лишь, что не будет бояться сочных выражений, восклицаний и откровенных вопросов. Не будет она бояться и целиком отдаться своей наивности и мечтам. И как только она это решила, перо заходило само собой. От этого у нее просто голова шла кругом, она была вне себя от восторга. Вот это называется писать! Вещи и мысли, ей незнакомые, или, вернее сказать, такие, о существовании которых в собственной голове она и не догадывалась, так и рвались сами на бумагу. Страницы заполнялись со скоростью, о которой она никогда даже и не мечтала. То, над чем ей раньше приходилось работать месяцами, да нет, годами, удавалось ей теперь за каких-нибудь несколько часов. В этот вечер она написала рассказ о путешествии молодой графини по льду через озеро Лёвен и о наводнении в Экебю.

Следующим вечером она сочинила ту сцену, в которой страдающий подагрой прапорщик Рутгер фон Эрнеклу пытался подняться с постели, чтобы танцевать качучу, а следующим вечером появилась на свет история о пожилой даме, отправившейся навестить скупого пастора из Брубю.

Теперь она точно знала, что в этой манере могла написать книгу, но столь же уверена она была и в том, что ни у кого не хватит терпения эту книгу прочесть.