Любовь Муры - Николай Байтов

Детка моя, высылайте фотоснимок, ведь этим я буду надоедать Вам в каждом письме. Так или иначе, а его я буду иметь. Не удивляйтесь моему нахальству! Я рискну, по своём приезде в Москву, просто выкрасть у Вас снимок, если до этого времени не заполучу его «добровольно». Цель оправдывает средства.

Ваши письма, открытки я просто «обсосала» — знаю их на память. Когда-то Вас увижу?

27/XI.

Вот уже 2-й день не тает выпавший снежок. Полная картина зимы. Ида стала на лыжи — она в восторге от снега. Я же чувствую себя опустошённой, как физически, так и морально…

Но не надо нытья и жалоб. Следует крепко помнить, что человек бодрый, самоуверенный в такой же степени умеет подчинить себе судьбу, в какой судьба вертит и швыряет в разные стороны людей хныкающих и растерянных.

Ксеничка, как нужны мне Ваши письма! Дружба, — если она утончает наши переживания, если укрепляет то хорошее, что у нас есть, то разве следует ей противиться? Нет, пусть будет радостен тот момент, когда такое чувство охватывает нас. Я уже начинаю говорить высокопарно…

Воспоминания, мысли о Вас меня облагораживают — за это я Вам благодарна; Вы несравненно выше, цельнее меня. Мои нравственные нормы расплывчаты, расхлябаны, — им не мешает принять более твёрдую форму… Я знаю, что я надоедаю Вам своими письмами, что я, может быть, злоупотребляю Вашим терпением. Дальше я постараюсь писать реже, а сейчас, именно сейчас, Вы мне необходимы. О себе вообще не надо много говорить, а я так грешила этим ещё в Мисхоре — поэтому больше о своих переживаниях говорить не буду. Но ещё одна оговорка — поймите меня, пожалуйста, правильно. Не подумайте, что к Вам я прибегаю только в свою «несчастную минуту». Хотите или не хотите, но я всем своим дальнейшим поведением докажу, что к Вам прибегать я буду «во всякие минуты».

28/XI.

Детка моя дорогая, получила с таким запозданием Ваше письмо из Севастополя. Оно наполнило меня большой горячей радостью за Вас. Как мне приятно Ваше утверждение о том, что я послужила первым толчком к улучшению Вашего самочувствия! Я довольно-таки самонадеянна, — мне думается, что если б я была около Вас, то приложила бы много усилий к появлению у Вас большей жизнерадостности и с течением времени — добилась бы этого. Вот теперь я хандрю, но это, надеюсь, временно, а обычно ведь я до особого, мучительно простого чувства беру эту красоту жизни, несмотря на то, что я баловнем жизни никогда не была.

Результаты «операции» не прекращаются — я на следующий день была на ногах. Нужно взять себя в руки: я замечаю, что и для окружающих становлюсь непереносимой.

Пора кончать, от курения тошнит, — за письмом к Вам я утопаю в облаках дыма. Вы курите или нет? Целую Вас горячо.

29/XI.

Поздно пришла домой, буквально приплыла, утопая в жидкой грязевой кашице. Шла домой с твёрдой решимостью приготовиться к проведению завтрашнего заседания сотрудников, но искушение черкнуть Вам несколько слов так велико, что я изменила намеченный план.

Чем-то Вы сейчас заняты? Сейчас 10 час. вечера. Вы, конечно, дома и, по всей видимости, слушаете радио. Музыка действует на Вас успокаивающе, через 1/2 часа Вы будете укладываться спать, рассказывая Оленьке, борясь с дремотой, о своей жизни в Мисхоре и т. д.

Интересно, каково Ваше мнение обо мне? Очевидно, укореняется мнение не совсем лестное для меня, как о какой-то сумасбродке, что не желает отстать от Вас?! Да и в самом деле, в наши дни такая привязанность кажется по меньшей мере странной. Только я способна на такие «чудачества». Хотела бы я знать искреннее Ваше мнение об этом… [Слова «в наши дни такая привязанность» и «по меньшей мере странной» подчёркнуты красным карандашом Ксении. И следующая фраза подчёркнута вся целиком:]

Жизнь хороша только лишь тогда, когда мы её берём без таких «интеллигентских» ковыряний.

30/XI.

Своим молчанием, вернее изредка брошенными мне письмами в ответ на мои потоки слов, — Вы меня просто ставите в неудобное положение. Эта переписка носит какой-то, если можно так выразиться, вымогательский характер, ведь я у Вас, чуть ли не помимо Вашего желания, вытягиваю редкие письма. Конечно, это досадно. Я и сама себе давно уж кажусь смешной. Моя дорогая, предлагаю Вам следующую сделку: обещаю Вам реже писать в том случае, если Вы «откупитесь» от моего письменного обилия своей фотографией. Идёт?!

Мой выходной день прошёл не так, как намечала. С утра долго играла на пианино, разучивая 5-ю сонату Бетховена. Allegretto этой sonat’ы — лучшая часть её, тут дано нарастание скорби, переходящей в мягкую, как будто уходящую грусть. Ни одно искусство не действует на меня так непосредственно и глубоко как музыка. Она смывает всю грязь, всю мелочность, всё дурное, она настраивает на более высокий тон. Но странно, как только прекращается музыка и приходится снова из мира звуков погружаться в свою «милую» повседневность, то нетерпимость к ней и раздражение всем окружающим охватывает в удвоенном размере. Поэтому вторая половина сегодняшнего дня проходит в сплошном остервенении, я уж ни с кем не говорю, даже Иду отталкиваю от себя. Вы не узнали бы в этой мегере «прежнюю Муру».

3/XII.

Моя родная! Как тронули Вы меня своей телеграммой — я растрогана. Спасибо. Но вопрос «почему молчите?» — ирония! Я забросала буквально письмами, причём размером своим они не уступают фолиантам.

Здоровье намного лучше, а общее состояние весьма неважное. Я ничем не удовлетворена. Учреждение почти процветает, без конца посещают различные делегации, оставляя в книге посетителей самые лестные отзывы. Сегодня была представительница ВОКСа (Всесоюзная организация культурных связей с заграницей), обследовала нас с тем, чтобы включить учреждение в список организаций, намеченных для ознакомления иностранцев с постановкой работы в подобных дошкольных учреждениях. Если командование не запротестует (военная территория!..), то нам будут отпущены специальные средства на оформление как помещения, так и… сотрудников. Как видите, по работе как будто бы неудовлетворения не должно быть. Чувство — недовольства собой, мужем, ребёнком (от учительницы ежедневно получаю записки: «дерётся, ругается, хулиганит»…) разъедает. Всё вместе затирает жизнерадостность.

[Письма первого года я иногда сокращаю, потому что кое-что из них уже было мной использовано в книге «Ботаника». Позже таких сокращений не будет.]

3/XII (12 часов ночи).

Только что пришла домой. Застала 2 письма — от Вас — тощее и от Петра — объёмистое. Перед сном хочу сказать Вам несколько слов.

Снова повторяю, что счастлива, безмерно рада улучшению Вашего душевного состояния. По-женски думаю, что в этом немалую роль сыграл «пожилой химик». Всё это великолепно, так оно и должно быть. Вы ведь очаровательны и должны пользоваться большим вниманием, нежностью, чем Вам давал (судя по вашим словам) В. [Василий?]. Конечно, в Москве продолжайте это знакомство.

Родненькая Вы моя, то безразличие, апатия, которые я наблюдала у Вас в Мисхоре — меня доводили иногда до бешенства (если можно так сказать) от сознания своего бессилия в оказании помощи Вам. [Курсивом в Муриных письмах я буду выделять то, что она сама подчёркивает — теми же чернилами, как правило, одной чертой.] Я не могла Вам тогда говорить об этом, но бывала иногда прямо в отчаяньи. Вот поэтому так радостно мне слышать о Вашем «бодром состоянии».

Детонька моя! Вы так скупо мне пишете, а я ведь Ваши письма выучиваю на память!

5/XII.

He имея возможности (ни малейшей) Вам эти дни писать — загружена заданиями от Наркомпроса (написать частушки, рецензии на книги, приготовиться к докладу и т. д. помимо повседневной работы в учреждении) — я вынашивала в «интимных» уголках своей мозговой коробки строки, в которых собиралась обвинить Вас в том, что Вы меня забываете, что я Вам не нужна. Несколько фраз последнего В/письма — дорогих, милых фраз — направили по иному «стилю» моё настоящее письмо. Конечно, смешно думать, что я могу так резко порвать с человеком, которому без конца говорю о своей привязанности. Я благодарна Вам за то, что Вы существуете, и всё пребывание в Мисхоре в воспоминаниях окрашивается милой, очаровательной Вашей личностью. У меня бесчисленное множество приятелей, но вот этими днями я бессонной ночью подвела им баланс и осталась с нулём — друзей среди них нет! Все они ко мне внешне прекрасно относятся, но внутренней связи, крепкой вот такой проникновенной нет ни с кем [слова с «внутренней» по «вот такой» подчёркнуты красным карандашом Ксении]. Никто из них меня не интересует, никто так не дорог, как Вы, моя родная Ксеничка. Вот поэтому навряд ли когда я оставлю Вас в покое, хотя бы мне пришлось проявить назойливость, как это было вначале.