Анубис - Вольфганг Хольбайн

— Вы ждете гостей, мой дорогой профессор? — продолжила через пару секунд свой монолог мисс Пройслер, так и не дождавшись ответа.

— Да, — буркнул Могенс. — Неожиданно дал о себе знать бывший коллега. Я, разумеется, предупредил бы вас, но известие пришло действительно внезапно. Мне не хотелось беспокоить вас по мелочам. У вас столько дел!

Обычно такой ссылки на ее работу — по отношению к мисс Пройслер это означало не что иное, как содержать пансион с одним жильцом на длительный срок и двумя другими, а также и прочие комнаты, большую часть времени простаивающие пустыми, и при этом устраивать непрерывную охоту на каждую пылинку и крошку сора, имевшие непростительное легкомыслие вторгнуться в ее приют — было совершенно достаточно, чтобы вернуть ей милостивое расположение духа. Сегодня нет. Напротив, она вдруг слегка рассердилась, потом ее взгляд на какое-то мгновение оторвался от его лица и скользнул по телеграмме, хоть и вскрытой, но лежавшей лицом вниз на письменном столе. Что Могенс в этот короткий миг прочитал в ее глазах, так это то, что содержание телеграммы ей прекрасно известно.

Ну, разумеется, она его знала. А чего он ожидал? По всей вероятности, она знала его еще до того, как он сам с ним ознакомился. Томпсон — маленький городок, в котором все всех знают и ничего не происходит без того, чтобы тут же стать достоянием общественности. И все-таки осознание этого факта так разозлило его, что ему на какое-то мгновение изо всех сил пришлось сдерживаться, чтобы не поставить свою квартирную хозяйку на место. В результате он только улыбнулся и сделал движение, которое мисс Пройслер могла принять за пожатие плечами или за то, что она там хотела.

Еще через секунду в глаза мисс Пройслер вернулась насмешливая улыбка, и она снова подняла указательный палец, чтобы шутливо погрозить ему.

— Но дорогой мой профессор. Разве это признак хорошего воспитания — обманывать старую приятельницу?

У Могенса вертелось на языке сказать, что в ее высказывании верно одно-единственное слово — «старая», но ему в самом деле помешало хорошее воспитание. Не говоря уж о том, что было бы неразумно портить хорошие отношения с мисс Пройслер, по меньшей мере, до того как он узнает, кто все-таки его таинственный гость и чего тот от него хочет. Посему он не ответил и на этот вопрос.

Мисс же Пройслер явно не была расположена так быстро сдаваться — что Могенса ничуть не удивило. Если и было в его квартирной хозяйке то, чем он — пусть и против своей воли — восхищался, так это ее настойчивость. С первого же дня мисс Пройслер не оставляла ему сомнений, что она так или иначе постарается заманить хорошо сложенного, приятной наружности долгосрочного постояльца в свою мягкую постель и, вероятно, еще более мягкие объятия — от одной только мысли об этом Могенса бросало в холодную дрожь. Предполагаемая им мягкость объятий мисс Пройслер основывалась отнюдь не на ее алебастровой коже или нежной душе, а скорее на несколько чрезмерном количестве фунтов, которые отложились на ее фигуре за те годы, на которые она опережала его. Могенс никогда не спрашивал ее о возрасте уже потому, что один этот вопрос создал бы между ними некую близость, которой он определенно не желал, но сам оценивал ее возраст приблизительно так, что она могла бы быть его матерью. Ну, может, не совсем, но приблизительно.

С другой стороны, были неоспоримые преимущества в том, чтобы не слишком отбиваться от преследований мисс Пройслер. И хотя она порядочно действовала ему на нервы, тем не менее проявляла о нем прямо-таки трогательную материнскую заботу, что отражалось в кусочке-другом особого пирога по воскресным дням, особенно большой порции в его тарелке, когда готовилось мясо, или в корзине возле камина, всегда наполненной дровами, — знаки внимания, далеко не само собой разумеющиеся для других постояльцев. Мисс Пройслер — убежденная протестантка — даже как-то примирилась с его радикальным неприятием церкви. Одобрять такое кощунство она не одобряла, но молчаливо смирилась. Одно это обстоятельство уже являлось доказательством смятения ее чувств и безответной любви к нему — если ему были нужны еще доказательства.

А Могенс… Ну не то чтобы мисс Пройслер была ему противна, но близко к тому. Он был уверен, что ее чувство к нему искренне, и даже раз или два пытался найти в себе искру симпатии — но безуспешно. То, что он тем не менее извлекал выгоду из ее расположения, приводило не только к мимолетным укорам совести — временами он себя просто презирал, что еще сильнее обостряло его неприязнь к мисс Пройслер. Люди все-таки сложные создания!

— Мисс Пройслер, — начал он, все еще раздумывая, как бы по возможности дипломатично выпроводить ее так, чтобы это не слишком отразилось на его рационе. — Не думаю, что…

Мисс Пройслер невольно сама пришла ему на помощь. Ее око Аргуса обнаружило наглого нарушителя, вторгшегося в Храм Чистоты, который она воздвигла в своем доме — хлопья золы от недавно вырвавшихся из камина искр. Не удостоив начатое Могенсом предложение ни малейшим вниманием, она развернулась через плечо в сложном тяжеловесном пируэте, одновременно приседая, так что Могенсу показалось, что она как-то растеклась, а потом снова собралась в более приземистую, но расширившуюся фигуру. С ловкостью, которая вырабатывается только долголетним упорным трудом, она выхватила из кармана фартука тряпку и молниеносно стерла с пола микроскопические частицы пепла, потом пружиной выпрямилась с почти невероятной легкостью и осияла Могенса такой сердечной улыбкой, что остаток заготовленной фразы буквально застрял у него в горле.

— Да, дорогой мой профессор? Вы хотели что-то сказать?

— Ничего, — буркнул Могенс. — Просто… ничего.

— Я вам не верю, — возразила мисс Пройслер.

Внезапно, без всякого перехода, она посерьезнела. Она приступила к нему на шаг, задрала голову, чтобы посмотреть ему прямо в лицо, придвинулась еще ближе. В ее глазах появилось выражение, от которого в мозгу Могенса забило множество набатных колоколов. Он воззвал к небесам: только бы мисс Пройслер не выбрала как раз этот момент, чтобы изменить свою тактику и штурмом взять крепость его добродетели. Он инстинктивно замер. Если бы он мог, то отступил бы, но его спина уже упиралась в дверь.

— Я понимаю, что момент весьма не подходящий, чтобы говорить об этом, профессор… — начала мисс Пройслер.

Могенс мысленно согласился с ней. Момент действительно был неподходящим, что бы она там ни собиралась ему сказать.

— …но не могу не признать, что я ознакомилась с содержанием этой телеграммы. И я… немного испугана, честно говоря.