Дени Дюваль - Уильям Теккерей

Капитан Дени был очень любезный и веселый господин; в тот день, спросив учителя мистера Коутса, как по латыни праздник, он высказал надежду, что тот сегодня распустит мальчиков. Разумеется, все шестьдесят мальчишек встретили это предложение одобрительными возгласами, а когда речь зашла обо мне, капитан Дени воскликнул: "Мистер Коутс, этого молодчика с подбитым глазом я вербую к себе на службу и приглашаю отобедать с нами в "Звезде"!" Разумеется, я тотчас спрыгнул со скамейки и последовал за моим покровителем. Сопровождаемый обоими офицерами, он отправился в "Звезду", а после обеда заказал огромную чашу пунша, и я, хоть и не выпил ни капли, ибо с детства терпеть не мог спиртного, все равно был рад, что мог уйти из школы и побыть с джентльменами, которых забавляет моя детская болтовня. Капитан Дени осведомился, что я выучил в школе, и я, конечно, не упустил случая похвастать своею ученостью: помнится, я даже произнес высокопарную речь о Кордериусе и о Корнелии Непоте, разумеется, с чрезвычайно важным видом. Капитан спросил меня, нравится ли мне бакалейщик Радж, у которого я жил на квартире. Я отвечал, что он мне не очень нравится, а вот мисс Радж и приказчика Бевила я просто ненавижу, потому что они вечно… тут я, однако, остановился и добавил: "Впрочем, не надо сплетничать. Мы в школе Поукока никогда так не делаем, нет, сэр".

На вопрос о том, к чему готовит меня бабушка, я ответил, что хотел бы стать моряком и, разумеется, морским офицером и сражаться за короля Георга. И если я стану моряком, то всю добычу буду привозить домой Агнесе, то есть, конечно, почти всю — и только немножко оставлю себе.

— Значит, ты любишь море и иногда ходишь в плаванье? — спросил мистер Денп.

О да, меня не раз брали на рыбную ловлю. Мистер Радж пополам с дедушкой держал рыбачью шхуну, и я помогал ее убирать и учился править, а когда ставил парус против ветра, то получал крепкие затрещины. Кроме того, меня считали очень хорошим дозорным. У меня отличное зрение, и я знаю каждый мыс и каждый утес, — тут я перечислил множество всяких мест на нашем и на французском берегу.

— Какую же вы рыбу ловите? — спрашивает капитан.

— Ах, сэр, про это мистер Радж не велит никому рассказывать.

Джентльмены громко рассмеялись. Они-то знали, чем промышляет мистер Радж, и только я в невинности своей этого не донимал.

— Значит, ты так и не попробуешь пунша? — спрашивает капитан Дени.

— Нет, сэр, я дал зарок не пить, когда увидел, какова мисс Радж во хмелю.

— А мисс Радж часто бывает во хмелю?

— Да, свинья она эдакая! Она ругается нехорошими словами, потихоньку слезает вниз на кухню, бьет чашки и блюдца, колотит приказчика Бевила, а потом… нет, больше я ничего не скажу. Я сплетничать не люблю, нет, сэр.

Так я болтал с моим покровителем и с его друзьями, а потом они заставили меня спеть французскую песенку и немецкую песенку, и смеялись, и забавлялись над моими шалостями и проказами. Капитан Дени пошел провожать меня на квартиру, и я рассказал ему, что больше всего люблю воскресенье, то есть, вернее, каждое второе воскресенье, потому что в этот день я рано утром ухожу пешком за три мили к матушке и к деду в Уинчелси и вижусь с Агнесой.

Но прошу прощения, кто же такая Агнеса? Ныне ее зовут Агнесой Дюваль, и она сидит рядом со мною за своим рабочим столиком. Встреча с нею изменила всю мою судьбу. Выиграть такое сокровище в лотерее жизни дано лишь немногим. Все, что я сделал (достойного упоминания), я сделал ради нее. Не будь ее, я бы и поныне прозябал в своем глухом углу, и, не явись мой добрый ангел мне на помощь, не видать бы мне ни счастия, ни славы. Всем, что я имею, я обязан только ей, но и плачу я тоще всем, что имею, а кто из нас способен на большее?

Глава II. Дом Савернов

Мадемуазель де Саверн родилась в Эльзасе, где семья ее занимала положение много более высокое, нежели почтенный староста протестантской церкви, от которого ведет свой род всепокорнейший ее слуга. Мать ее была урожденной Вьомениль, а отец происходил из знатной эльзасской семьи графов де Барр и Саверн. Когда виконт де Барр, человек уже немолодой, женился на цветущей юной девушке и привез ее домой в Нанси, отец его, старый граф де Саверн, жил в этой прелестной маленькой столице и состоял камергером при дворе его польского величества доброго короля Станислава.

Старик граф был настолько же бодр и жизнерадостен, насколько сын его был мрачен и нелюдим. Дом графа в Нанси считался одним из самых веселых при этом маленьком дворе. Его протестантизм отнюдь не отличался суровостью. Говорят, он даже сожалел, что не существует французских монастырей для благородных девиц протестантского вероисповедания, наподобие тех, что находились за Рейном, куда он мог бы сплавить обеих своих дочерей. Барышни де Саверн были весьма дурны собой, а свирепым и угрюмым нравом напоминали своего брата барона де Барра.

В молодости мосье де Барр служил в армии и даже отличился в битвах с господами англичанами при Хастенбеке и Лоуфельдте, где показал себя храбрым и способным офицером. Однако протестантское вероисповедание мешало ему продвигаться по службе. Он вышел в отставку, непоколебимый в своей вере, но озлобленный и желчный. В отличие от своего легкомысленного родителя, он не признавал ни музыки, ни виста. Его присутствие на званых обедах в доме графа производило столько же оживления, сколько череп на пиру. Виконт де Барр посещал эти развлечения лишь для того, чтобы доставить удовольствие молодой жене, которая томилась и чахла в уединенном фамильном замке Савернов, где виконт обосновался еще после первой своей женитьбы.

Он отличался необузданным нравом и был подвержен приступам ярости. Будучи, однако, человеком крайне совестливым, он глубоко страдал после этих свирепых пароксизмов. Гнев и угрызения совести, регулярно сменявшие друг друга, делали жизнь его поистине тяжкой; перед ним дрожали все домашние, а больше всех несчастная девочка-жена, которую он привез из тихого провинциального городка и превратил в жертву своего бешенства и раскаяния. Не раз она спасалась бегством к старому графу де Саверну в Нанси, и добродушный старый себялюбец изо всех своих слабых сил пытался защитить несчастную юную невестку. Вскоре вслед за ссорами барон присылал письма с униженными мольбами о прощении. Эти супружеские баталии подчинялись твердому распорядку. Сначала вспыхивали приступы гнева, затем следовало бегство баронессы к свекру в Нанси, после чего приходили послания, полные сожалений, и, наконец, появлялся сам раскаявшийся преступник, чьи покаянные возгласы и причитания были еще более невыносимы, чем припадки ярости. Через некоторое время мадам де Барр окончательно переселилась к свекру в Нанси и лишь изредка навещала мрачный замок своего супруга в Саверне.

В течение нескольких лет этот злополучный союз оставался бездетным. В то самое время, когда несчастный король Станислав столь прискорбным образом лишился жизни (сгорев в своем собственном камине), умер старый граф де Саверн, и сын его узнал, что получил в наследство всего лишь имя отца и титул Савернов, ибо фамильное имение было вконец разорено расточительным и эксцентричным графом, а также порядком урезано долями барышень де Саверн, пожилых сестер нынешнего пожилого владетеля.

Городской дом в Нанси на некоторое время заперли, и новоявленный граф де Саверн в сопровождении сестер и супруги удалился в свой родовой замок. С жившими по соседству католиками наш суровый протестант компании не водил, и унылый дом его посещали главным образом протестантские священники, приезжавшие из-за Рейна. На левом берегу реки, который лишь за несколько лет до того стал владением французской короны, были одинаково употребительны и французский и немецкий языки, причем на последнем мосье де Саверна величали герром фон Цаберном. После смерти отца герр фон Цаберн, казалось, немного смягчился, но вскоре снова стал таким же угрюмым, злобным и раздражительным, каким всегда был герр фон Барр.

Саверн был маленьким провинциальным городком; старинный ветхий замок де Саверн стоял в самой его середине, на узкой кривой улочке. За домом находился мрачный сад, аккуратно распланированный и подстриженный на старинный французский манер, а за стенами сада начинались поля и леса, составлявшие часть имения Савернов. Поля и леса окаймлял густой бор, некогда тоже принадлежавший роду Савернов, но затем приобретенный у покойного легкомысленного владельца монсеньерами де Роган — принцами крови, князьями церкви, кардиналами и архиепископами Страсбургскими, между коими и их сумрачным протестантским соседом отнюдь не замечалось взаимного расположения. Их разделяли не только вопросы веры, но и вопросы chasse [11]. Графу де Саверну, который любил поохотиться и часто бродил по своим поредевшим лесам с парою тощих гончих и с соколом на плече, не раз попадалась навстречу пышная кавалькада монсеньера кардинала, выезжавшего на охоту, как и подобает принцу крови, в сопровождении конных егерей и трубачей, нескольких свор собак и целого эскадрона благородных всадников, носивших его цвета. Между лесничими его преосвященства и единственным сторожем мосье де Саверна нередко завязывались ссоры. "Скажи своему хозяину, что я перестреляю всех красноногих, которые появятся на моей земле", — проворчал мосье де Саверн при одной из этих стычек, поднимая только что подбитую им куропатку, и лесничий ничуть не усумнился, что сердитый господин непременно сдержит свое слово.