Тень правителей (сборник) - Роман Воликов

«Как это было недавно…» Надо признать, он не ожидал, что жить в одной квартире с родителями жены может быть так комфортно. Юлька была домовитая, точь в точь как её мама, тесть, бывший директор радиозавода, рано вышедший на пенсию по инвалидности, был, конечно, в силу болезни, человек нудный, но зимами пропадал в гараже, а летом на даче, так что его семейная жизнь протекала ровно, мимо рифов бытовых неурядиц. После госов они с Юлькой едва успели вскочить на подножку аспирантуры, пришлось немного понервничать, но всё обошлось благополучно, они потихоньку ковыряли свои кандидатские, Юлька подрабатывала уроками французского, он репетиторствовал, у него даже появилось небольшое брюшко, начальный признак будущего доцента столичного вуза.

Первой задала вопрос миловидная овца из НТВ:

— Известно, что Вы долго работали с господином Х. Именно по этой причине Вы проводите пресс-конференцию?

Вопрос выглядел как вызывающая констатация факта. «Ну-ну! — подумал он. — Посмотрим, как ты завизжишь под Новый Год…» На разгоне этой оппозиционной телевизионной шайки именно 22 декабря настояла Ксюха: «Устроим обломчик их пёздам на рождественских распродажах в Милане. Хочу поржать, как эти гаврики засуетятся».

— Я уже сказал в самом начале, что Александр Стальевич плохо себя чувствует. Что касается моих личных отношений с господином Х, то полностью полагаюсь на мнение правоохранительных органов.

— Как Павлик Морозов?! — овечка не удержалась от сарказма.

— Господа журналисты! Прошу соблюдать регламент, — Ксюха c распорядительского места принялась наводить порядок. — Один человек — один вопрос!

Было ли ему тогда скучно, в этой размеренной жизни в среднегабаритной квартире не в центре, но и не на окраине Москвы, на тихих интеллигентных запевках у костра на даче с обязательным утренним женским лукавством: «Ах, наши мужчины вчера перебрали…», но опохмелиться никто не предлагал? Сейчас он ответил бы не колеблясь: — Да. Было сытно, мирно и чинно. Но скучно.

А тогда? Жизнь катилась в строго определённое никуда: в пятьдесят профессор, в шестьдесят внуки, в семьдесят готовится к смерти. Он помнил совершенно чётко: думать ему не хотелось ни о чём.

Вопрос прозвучал как выстрел в упор. Его задал итальянец, почётный борец за права человека ещё со времен гонений на диссидентов:

— Арест господина Х следует расценивать как начало «охоты на ведьм»?

— Извините, господа! — Ксюха улыбнулась с хладнокровием змеи. — Время пресс-конференции закончилось. Вы можете оставить свои вопросы на официальном сайте администрации президента.

3

— Как вы относитесь к рекламе, mon сher ami?

Его научный руководитель Леонид Борисович, не знавший толком ни одного языка, любил щегольнуть иностранными словечками.

— Реклама — двигатель прогресса, — он усмехнулся. — И ещё опиум капиталистического общества.

— Опиум — это религия, — философически заметил Леонид Борисович. — И вообще, сейчас в моде антисоветизм. Ты слышал об указе про банки?

— Слышал краем уха. С трудом представляю банки в нашей советской действительности. Из сберкассы в воротилы бизнеса подадимся?

— Откуда столько пессимизма в здоровом двадцати трёхлетнем парне? — Леонид Борисович помешал ложечкой сахар в чашке. — Амigo! Счастливого капиталистического будущего нам не избежать. Надо просто оказаться в первых рядах.

Он уже позабыл об этом разговоре в институтской столовке, когда однажды вечером ему позвонил Леонид Борисович:

— comment etes-vous, citoyen baccalaureat? Семейная идиллия не осточертела?

Леонид Борисович к своим тридцати успел сменить трёх жен.

Он покосился на читавшую Набокова жену.

— Что-то срочное, Леонид Борисович?

— Более чем! — тот придал голосу таинственность. — Завтра в двенадцать жду тебя на выходе из метро Павелецкая. Встречаемся с чрезвычайно интересными людьми.

— Им нужны специалисты по общечеловеческим вопросам, — сказал Леонид Борисович, едва поздоровавшись. — То есть такие как мы.

Они стояли на площади Павелецкого вокзала, средь гвалта встречающих и провожающих, и посреди этого человеческого потока его научный руководитель отчаянно жестикулировал, захлебываясь словами: «Им нужны люди, способные нести всякую чушь, но приятную уху чиновника. Это одна сторона медали. Другая — они хотят покупать власть, подкупать народ, всех без разбору, белых и чёрных, красных и зелёных, праведников и чёрта в ступе, точнее, не покупать и не подкупать, с деньгами-то у них пока туго, а обещать молочные реки и кисейные берега. Сами они ребята косноязычные, технари все, главный у них вообще химик по образованию, но головы золотые. Настругали немного в кооперативе по комсомольской линии, теперь вот банк. Скажу со всем свойственным мне цинизмом: — Я в этих мерзавцев верю!»

«Ему не хватает бороды, — подумал он. — Седой, всклокоченной, истрепанной синайскими ветрами жидкой бородёнки пророка, сорок сороков ведущего свой народ невесть куда. Любопытно, что он думал, когда мучительно выколачивал свои каменные скрижали: „Какую истину ещё сморозить?“»

— Стоп! — сказал он себе. — Тормози, аспирант. Ты же не антисемит, ты же нормальный. Что ты знаешь о Моисее, дитя недослушанных лекций и наспех прочитанных книг?

Один создал миф, другие разукрасили его правдой и ложью, и вдохновенные идеологи бороздят океанские просторы на комфортабельных лайнерах, пока труженики моря устало латают свои дырявые судёнышки. Вечный исторический вопрос: верят ли создатели мифа в своё исчадие?

— Что ты молчишь? — сердито спросил Леонид Борисович.

— Простите, задумался о предтече мифа.

Леонид Борисович едва не воспарил над привокзальной площадью: — А ещё ноешь, что у нас не получится. Страна скончавшегося в муках социализма требует благовоний и телесных услад. Пойдёмте, caballero, в банк.

Банк был какой-то хлипкий. Впоследствии на месте этого здания Х построил небоскреб, на высоченном шпиле которого гордо реял флаг с надписью: хлебный склад № 12. Отец одного из ближайших сподвижников Х руководил центральным московским зерновым трестом, с его барского плеча юным капиталистам была выделена часть амбарного помещения. Пахло клейковиной, но народ шустро бегал по коридорам, разговаривая на птичьем банковском языке.

Голос у Х был тихий и вкрадчивый. И ещё спокойный. Спокойствие в любой ситуации и олимпийская солидность были его неоспоримые качества. Которые покоряли. Именно так, покоряли. И он, и Леонид Борисович сразу почувствовали почти женскую влюбленность к этому человеку. Господи, сколько же сил он потратил потом, чтобы вырваться из этой магии. Окучивая в разных операциях тупоголовых чиновников, он придумал целую легенду для ответа на неизбежный вопрос: — В чём сила Х?

— Он — химик! — говорил он, многозначительно чокаясь рюмкой отборного рома. — Есть люди и есть химики. Люди отличаются эмоциями, ненавидят и влюбляются, мечтают о потерянных иллюзиях и стремятся создать новые. А химики раскладывают окружающий мир на элементы таблицы Менделеева и сводят их вновь, исходя исключительно из собственной целесообразности.

Легенда была убедительная, но насколько правдивая? В конечном счёте, все его попытки анализа приводили к неизбежному выводу: чтобы избавиться от чар Х, его надо убить.

— Только не смотри в глаза, когда будете брать, — сказал он главному эмвэдэшному оперу, когда инструктировал перед арестом. Опер, прошедший половину горячих точек на земном шаре, всячески сдерживался, но явно был готов обдристаться. — У него глаза удава, намеренного сожрать кролика.

— Итак, я предлагаю вам создать в банке подразделение пиар, — Михаил Борисович завершил недолгую речь, улыбнулся, снял очки и вопросительно посмотрел.

— Неплохо было бы поучиться, набраться зарубежного опыта. В Англии, например, или в Америке, — сказал Леонид Борисович.

Х снова улыбнулся: «Заграница нам не поможет. И не потому, что денег жалко на поездку. Просто нам придётся создавать свои правила игры, без всякой теоретической базы. Вы меня понимаете?»

— Как бы да! — неуверенно произнёс Леонид Борисович.

Х засмеялся: «Для начала неплохо. Новой эпохе — новый язык. Хорошо словцо — как бы. Придаёт многозначительность каждому экономическому термину и одновременно развязывает руки. Ещё что-нибудь из этой серии, уважаемый доктор».

— Кандидат. Кандидат исторических наук, — сказал Леонид Борисович. — Ну, например, типа. Типа мы решим, типа мы уверены.

— Типа да, — сказал Михаил Борисович. — Подходит. Типа. И ещё что-нибудь, скабрезное, но в меру, чтобы можно было произнести при женщинах. Для трилоквиума. Так, если я не ошибаюсь, называлась основа знаний в античном мире?