Когда мертвые возвращаются - Валентин Иванов-Леонов

— И я вас вижу, — неохотно ответил Генри на традиционное приветствие.

— За что взяли, учитель?

Мкизе равнодушно посмотрел на парня, не ответил.

Часа через два вызвали на допрос. Камеры в длинном коридоре гудели голосами. Много народу сидит в отделе безопасности. На лестнице охранники взяли Генри за руки, чтобы не прыгнул как-нибудь ненароком в лестничный проем.

Просторная светлая комната, куда его ввели, была раньше кабинетом чиновника. Теперь она походила на сарай. На деревянных полках лежали клещи, хлысты, кандалы, бутылки. На полу стояло нечто похожее на собачью конуру. На паркете — бурые пятна. «Ну, держись, Генри Мкизе!»

За непокрытым столом сидел человек с холодными белесыми глазами — следователь отдела безопасности Оуде. В углу на стульях — два его помощника. Следователь окинул арестованного цепким взглядом, приказал подойти ближе.

Генри не отказывался от своего имени. Многие могли опознать его — одного из секретарей африканского общества свободы и журналиста газеты «Ассагай».

— За что меня арестовали?

— Еще спрашивает! Заговор против законного правительства. Взрыв динамитного завода! Нападения на вооруженные патрули европейцев. Наш человек Фолохоло — дурачье вы! — все рассказал нам.

— Я здесь ни при чем.

— Нам твою ерунду некогда слушать. — Оуде не повышал голоса, не сердился. Он берег свои нервы. — Кто был с тобой сейчас на вокзале? Нечего удивляться. Он удрал на поезде. Выскользнул как намыленный.

— Цоци какой-то.

— С тобой был Джим Твала!! Откуда он прибыл?

— Я не видел Твалу уже много лет.

Белесые глаза испытующе смотрели на бесстрастное лицо арестованного. Этот Мкизе ничего не расскажет по доброй воле. «Красные» держатся на допросах стойко.

— Это Твала? — С фотографии на Генри глядел африканец с большими залысинами на лбу, выдающейся вперед нижней губой и маленькой вьющейся бородкой. Лицо Твалы добродушно улыбалось.

— Нет.

— Врешь. Я допрашивал его однажды. Хорошо. Сколько террористов в твоей группе!?

— Я не террорист. Я против террора. — В низком голосе Генри не было страха. — Я хочу только равных с европейцами прав.

— Хорошо, но сколько же террористов в твоей группе?

— У меня нет группы.

— Не хочешь отвечать? Ты отсюда не уйдешь, пока не расскажешь все о Джиме Твале и этих своих «Копьях народа». Ты один из организаторов диверсионных групп.

Помощники повалили Мкизе на стол, приковали руки и ноги кандалами к ножкам стола. На мизинцы рук надели медные манжетки с проводами. Палач вставил штепсель в розетку. Генри ударило током. Болью свело мышцы. Дыхание остановилось. Чудовищная боль пронзила тело. Палач включал и выключал ток. Откуда-то издалека доносились негромкие спокойные вопросы следователя:

— Где скрывается Твала? Кто из лидеров африканского общества командует группами «Копья народа»?

Генри тяжело дышал.

— Где прячется Твала?

Назад Мкизе почти тащили. Он упал на циновку и остался неподвижным.

Вечером снова на допрос.

Несколько дней спустя привели Майкла Тома. Мрачноватый, худой, с длинными ногами и короткими руками, он выглядел физически слабым, даже немного болезненным. Генри никогда не встречал его раньше, но слышал о нем. Когда-то Майкл Тома был клерком в молочной фирме. Теперь, так же как и Генри, командовал одной из групп «Копьев народа». Это Тома организовал побег заключенных из тюрьмы. Переодевшись подметальщиком, он средь бела дня во время обеда выкрал из полицейского участка папку со списком участников освободительного движения. Мкизе смотрел на него с интересом и удивлялся, что в хилом теле жил такой храбрый и неукротимый дух. Тома мрачно осмотрел камеру и лег на циновку в углу, отдельно от всех.

Вслед за Тома в камере появился Питер — боец из группы Мкизе. Питер был избит, угнетен, подавлен. Мкизе подозревал, что всех их собрали вместе, чтобы подслушивать разговоры.

На допрос вызывали каждый день.

Следователь Оуде был упорен. Особенно хотелось ему заставить говорить Мкизе. Но Мкизе, выдержанный, умный, хитрый, был крепок и осторожен.

К концу второго месяца лицо Мкизе от побоев превратилось в чудовищную маску. Сквозь щелочки проглядывали глаза. В волосах — колтун от спекшейся крови. Теперь ему не давали отдыхать. В понедельник утром его поставили в круг, обведенный мелом. Это называется «делать статую». Следователи сменяли друг друга, а Мкизе все стоял и стоял на одном месте. Если он падал, его поднимали током. Путались мысли. На вторые сутки Мкизе совсем переселился в царство видений. То он, молодой и счастливый, стоял на вершине огромного песчаного отвала золотых рудников и вместе с Аплани смотрел на залитые солнцем небоскребы Иоганнесбурга, против власти которых они поклялись бороться. То попадал на ферму бородатого плантатора Фан Снимена, и отряд европейцев гнался за ним по ночному вельду. То, как в тумане, опять видел лицо следователя.

На третье утро, когда Оуде, выспавшийся, бодрый, пришел в кабинет, Мкизе не выдержал и заснул. Ни пинки, ни ток не могли уже поднять его. Все спало в нем. Только сердце, неутомимый труженик, продолжало гнать тяжелую кровь во все уголки его крепкого тела…

У Майкла Тома вся одежда была разорвана. С допросов он приходил всегда мрачный и озлобленный. Ни с кем не разговаривал. Только раз он перекинулся несколькими словами с Мкизе.

— Как выйду отсюда, — сказал он свирепо, — первым, кого я разыщу, будет этот следователь Оуде.

Питер, впечатлительный и мягкий, от пыток превратился в сплошной клубок нервов. При одном виде следователя, жестокого, как торговец рабами, его охватывала дрожь. В этот день Питера привели на допрос уже во второй раз.

— Ну, где прячется Джим Твала? — бесстрастно спросил Оуде.

— Не знаю, баас.[5]

Следователь взглянул на помощников. Питеру надели наручники, приказали сесть, обхватить руками колени. Между руками и коленями продели палку. Теперь он не мог даже разогнуться. На голову ему натянули мешок из прозрачной пластмассы, завязали его на шее. При вдохе мешок облеплял лицо. При выдохе раздувался. Двое били его резиновыми шлангами по спине, по шее. Питер кричал. Он задыхался. Полыхало в груди, горело в легких, горели глаза: Питер падал в раскаленную душную глубину. Огненные шары обжигали, с шумом разбивались о голову…

Он очнулся. Следователь сидел вполоборота к нему, ждал.

— Хорошо. Кто из африканского общества, кроме Твалы, ездил за границу?

— Не знаю. — Сердце Питера стучало, словно перегретый мотор. Питер не мог больше выносить пыток. Он хотел умереть, чтобы все прекратилось.