Письм к С. В. Потресову - Владимир Набоков

В этой публикации представлено двадцать пять писем. Одиннадцать из них Набокова, четырнадцать Добужинского. Художник, очень аккуратный в своей корреспонденции, как вспоминают его дети, имел обыкновение делать и сохранять черновики писем. Так произошло и с его письмами Набокову, но публикация черновиков отчасти восполняет отсутствие беловиков, а также позволяет проследить ход мыслей Добужинского, представить и то, что в конечном итоге, может быть, не было отослано адресату. Вместе с тем ответные письма Набокова позволяют утверждать, что полученные от Добужинского письма соответствуют публикуемым черновикам.

Мстислав Валерианович Добужинский был на двадцать шесть лет старше Набокова и выступил в роли его учителя, когда тому было 13–15 лет. Много позднее Набоков — с его искусством «заклинать и оживлять былое» вспоминал: «…знаменитый Добужинский […] учил меня находить соотношения между тонкими ветвями голого дерева, извлекая из этих соотношений важный, драгоценный узор, и […] не только вспоминался мне в зрелые годы с благодарностью, когда приходилось детально рисовать, окунувшись в микроскоп, какую-нибудь еще никем не виданную структуру в органах бабочки, — но внушил мне кое-какие правила равновесия и взаимной гармонии, быть может, пригодившиеся мне и в литературном моем сочинительстве».

Подобное признание писателя стоит очень многого. В педагогических принципах Добужинского того времени, когда он дает уроки юному Набокову, есть то, что станет очень близким и важным для зрелого писателя: уделяя главное внимание «большой форме», сохранить внимание к детали, «мысленно связующей линии рисунка», или «компасу», как определял эту творческую установку художник. В одном из публикуемых писем, благодаря Добужинского за открытки — очередной подарок, Набоков вспоминает былые уроки, как он «срисовывал» одну из картинок — «бабу». Очевидно, что речь идет об «Охтенке» (1909) из серии «Типы Петербурга», выполненной Добужинским по заказу издательства Общины Св. Евгении. Эта открытка невольно вызывала в памяти обоих знаменитую пушкинскую «охтенку» из первой главы «Онегина», спешащую с кувшином молока. Добужинский сам замечал, что «охтенка-молочница „спешила“, как и во времена Пушкина, но уже не „с кувшином“, а с металлическими бидонами на коромысле…»

Открытки, книги, оформленные Добужинским и подаренные Набокову (особенно писателю нравилась «Блоха», т. е. «Левша» Лескова), акварели и расписной фарфор — все это составило «добужинский уголок» в его доме, так что из современной гостиной «получился какой-то будуар начала века», как он пишет художнику. В. Набоков никогда не имел своего дома вне России, наемные квартиры часто менял, вещей не накапливал, но «добужинский уголок» кочевал из одного дома в другой. Сейчас он в Монтрё, в швейцарском доме сына писателя, Особое место в этом уголке занимают те произведения, которые перебрались сюда прямо со сцены из спектакля по пьесе Набокова «Событие», поставленной в 1941 г. в Нью-Йорке с декорациями и костюмами Добужинского.

А для Добужинского подобной реликвией или даже «регалией» можно считать стихотворение Набокова, ему посвященное:

UT PICTURA POESIS [1]

М. В. Добужинскому

Воспоминанье, острый луч,преобрази мое изгнанье,пронзи меня воспоминаньео баржах петербургских тучв небесных ветреных просторах,о закоулочных заборах,о добрых лицах фонарей…Я помню, над Невой моейбывали сумерки, как шорохтушующих карандашей.Все это живописец плавныйпередо мною развернул,и, кажется, совсем недавнов лицо мне этот ветер дул,изображенный им в летучихосенних листьях, зыбких тучах,и плыл по набережной гул,во мгле колокола гуделисобора медные качели…Какой там двор знакомый есть,какие тумбы! Хорошо бытуда перешагнуть, пролезть,там постоять, где спят сугробыи плотно сложены дрова,или под аркой, на канале,где нежно в каменном овалесинеют крепость и Нева.

Из-за того, что нам не известны оригиналы писем, отосланных Добужинским Набокову, в том числе и письма от 4 апреля 1943 г., где упоминается это стихотворение, мы не можем быть уверены в том, что дошли до адресата строки, написанные на полях одного из его черновиков: «Вы когда-то написали маленькие стихи, посвященные мне. Их у меня нет, а я очень ими дорожу как знаком отличия. Это для меня Владимир 1-й степени и с короной. Если Вы найдете у себя или вспомните, пришлите мне эту регалию». Из всех русских орденов Добужинский выбирает именно владимирский орден, обыгрывая безусловно имя своего корреспондента и как бы коронуя его, Вероятно, он помнил и о том, что этот орден даже коронованные особы могли получить лишь за личную заслугу, а не по праву рождения, как некоторые другие награды.

Из переписки становится известно, что друг А. А. Ахматовой композитор Артур Сергеевич Лурье, оказавшийся в Америке, вместе с Добужинским дважды пытались привлечь Набокова к постановке опер по романам «Идиот» Достоевского и «Арап Петра Великого» Пушкина. Набокову отводилась роль либреттиста, от которой он вежливо, но решительно отказался. Первое предложение он отверг потому, что «не терпит Достоевского» и с Лурье имеет «взгляды на искусство совершенно разные» (замысел оперы по роману Достоевского никогда не был воплощен, и даже самые крупные специалисты по истории оперного искусства и музыке «по Достоевскому», такие как А. А. Гозенпуд, ничего не знают о такой затее). Добужинский, судя по возникшей паузе в переписке, обиделся на Набокова за любимого им писателя. И Набоков в письме от 8 мая 1944 г. явно стремится загладить возникшую неловкость, выступив инициатором возобновления переписки в несколько даже непривычной для себя манере.

Оба корреспондента были в жизни и человеческом общении людьми сдержанными. Тем интереснее наблюдать, как два великих художника находят друг для друга не просто вежливые формулы, но и теплые слова.

Сама формула «дорогой друг» далась воспитанному Набокову не сразу. Понадобилось три года, прежде чем это дружеское приветствие в письмах младшего по возрасту пришло на смену традиционно-вежливому «дорогой», В Америку приезжает уже признанный писатель Сирин. Свое первое письмо он подписывает: «В. Набоков-Сирин», а Добужинский помечает свои черновики иногда «Набокову», иногда — «Сирину». Сирин просил помощи у своего бывшего учителя, когда наметился переезд в Америку. Переписка, начавшаяся с этой темы и в этой интонации, постепенно приобретает, по мере утверждения позиций Набокова в Новом Свете, иное звучание, отвечающее тому месту, которое он занимает здесь как писатель. Добужинскому важны суждения Набокова о своих и его собственных литературных трудах. Набоков же сообщает художнику о своих опытах рисования, образцами которого — стремительными набросками бабочек — он непременно снабжает свои послания художнику.