Перед прочтением — сжечь! - Николай Переяслов

Я с особенной ясностью понял это, увидев, как к моим неполным тридцати двум годам от меня отпали практически все, с кем меня связывали одни только воспоминания, и остались лишь те, с кем объединяли вместе какие-то общие дела. Наверное, это и стало причиной того, что ни я, ни Виталька не смогли послать Лёху на хрен сразу же, как только он озвучил своё предложение о покупке этого грёбаного мини-издательства, и, уловив эту нашу нерешительность, он с удесятерённой энергией принялся за нашу обработку и, в конце концов, задолбал-таки своей настырностью до такой степени, что уже около одиннадцати часов вечера мы, как три самых последних лоха, всё же потащились со своими деньгами в гостиницу «Высотная», девятиэтажный корпус которой действительно казался жителям Красногвардейска настоящим небоскрёбом среди облупленных четырёхэтажных «хрущёвок».

— Молодые люди, вы куда это так разогнались? — притормозила нас в вестибюле гостиницы дежурная администраторша. — У нас посещение гостей разрешается только до 23.00, так что приходите завтра. Сегодня уже всё, отбой.

— Но у нас договорено, — заартачился Лёха. — Позвоните в 713-й номер, и вам подтвердят, что нас там ждут.

— Это американец, что ль? — уточнила администраторша, и я заметил, как крутившиеся тут же в вестибюле расфуфыренные девицы с вываливающимися в вырезы платьев грудями мгновенно навострили ушки.

— Почему, «американец»? — переспросил Лёха. — Игорь Семёнович его зовут. Кацман…

— Ну да, — кивнула головой администраторша. — Я о нём и говорю. Игорь Кацман, гражданин США. Одноместный люкс № 713.

Она подняла трубку внутреннего телефона и набрала нужные цифры.

— Алло! Господин Кацман? Тут к вам тут пришли гости, три человека. По какому вопросу? Сейчас узнаю…

— Он спрашивает, зачем вы к нему идёте, — сообщила она Лёхе.

— Мы-то? Будем у него издательство покупать, — по-простецки объяснил тот, и я с опозданием пнул его ногой в щиколотку, а гостиничные шлюхи ещё сильнее вытянули шеи и напрягли слух.

— Обсудить, — поспешно добавил я. — Обсудить, возможна ли такая покупка в принципе…

Нам разрешили подняться на седьмой этаж, где проживал Игорь Семенович, и, войдя в указанный номер, я увидел довольно приличных размеров апартаменты, приготовленную для сна кровать, к которой был придвинут полированный журнальный столик с лекарственными пузырьками и целой, наверное, дюжиной журналов «Плейбой», а также настороженно встречающего нас остроносого высохшего старика с бетховенской шевелюрой, хрипло покашливающего в платок и то и дело глотающего какие-то жёлтые таблетки. Был ли он действительно очень болен и напуган предстоящей операцией или просто зол от природы, но мне тогда страшно не понравился его болезненно-слезящийся и одновременно злорадно-торжествующий взгляд, словно он не просто обеспечивал себе этой сделкой хирургическое лечение, а впаривал нам вместе с печатающими машинами и свою болезнь, перепихивая таким образом свои муки с больной головы на здоровые. Хотя Лёха, кажется, говорил, что проблемы у него были не с головой, а с желудком…

Впрочем, минут пять спустя после нашего прихода, когда Лёха сообщил ему, что мы готовы прямо сейчас выложить требуемую сумму за принадлежащее старику издательство, тот и сам подтвердил информацию о своей болезни, признавшись, что у него только что обнаружили рак желудка, и вся его дальнейшая жизнь теперь зависит от срочности проведения операции. Но за неё необходимо срочно выложить десять тысяч баксов, а у него все денежные средства оказались вложенными в начатое дело. Именно поэтому он и вынужден теперь решиться на то, чтобы практически за бесценок уступить нам проект всей своей жизни.

— Вы действительно можете заплатить мне деньги прямо сегодня? — обратился он ко мне.

— Можем, можем, вот они! — выхватил Лёха из портфеля целлофановый пакет с долларами.

— Ну, тогда я…

В эту минуту распахнулась дверь номера, и на пороге появилась одна из крутившихся в холле гостиницы проституток.

— Привет, мальчики! Интимно отдохнуть не желаете? — игриво спросила она, а глаза аж прикипели к вываленному Лёхой на стол пакету с деньгами.

— Нет, нет, двигай отсюда! — вскочив с кресла, перегородил ей собой дорогу успевший было уже усесться Виталька — единственный среди нас троих женатик, точно огня, боящийся ревности своей молодой супруги.

— Да ладно, ладно, подумаешь! — не сумев обойти его широкую фигуру, фыркнула пухлыми губками шлюшка, неохотно отрывая свой взгляд от зеленеющих сквозь целлофан банкнот.

— Мы заняты, девочка, — с сожалением произнес Кацман. — Сегодня мы заняты. Так что оставь нас.

Ещё раз что-то недовольно фыркнув, девица нарочито медленно развернулась и, повиливая почти не прикрытыми мини-юбкой бёдрами, покинула номер.

— Заприте дверь, — со вздохом попросил Кацман Витальку. — И не надо быть такими грубыми. Надо слушаться зова своей плоти и давать ей как можно больше радости. Как можно больше…

Повздыхав ещё какое-то время о том, что не ему суждено вкусить успех этого заведомо беспроигрышного дела, которое принесёт нам не просто деньги, но откроет дорогу на Багамские и Канарские острова, сделает доступными самые сладостные наслаждения, включая ласки красивейших женщин мира (при этом старик так мечтательно закатил глаза и задергал кадыком, что я испугался, как бы он не захлебнулся слюной), господин Кацман, в конце концов, быстро, но в то же время очень тщательно пересчитал вынутые из целлофанового пакета доллары, написал на листке бумаги расписку в их получении и дал телефон юриста, сказав, что ему оставлена доверенность на оформление купчей, так что все остальные бумаги мы можем получить через него.

При этих словах я почувствовал откровенный мандраж и мысленно простился как с нашими небогатыми сбережениями, так и с самой идеей издания иллюстрированного Кинга в России, однако на следующий день у нас и в самом деле состоялась встреча с юристом, мы заплатили ещё кое-какие денежки в качестве государственной пошлины (для чего Витальке пришлось раскошелить — само собой, в долг, под наши будущие доходы — своего старшего брата Шурика, зарабатывающего транспортными услугами населению на стареньком, перекупленном им у какой-то торговой фирмы микроавтобусе «РАФ», ещё сохраняющем на своём кузове слегка поцарапанный рекламный слоган: «Не тормози — сникерсни», имеющий несколько двусмысленное прочтение в свете правил дорожного движения), и через несколько дней дело было завершено окончательно — документы оформлены и заверены гербовыми печатями, а деревянные ящики с маркировкой «Pandemonium» и несколько здоровенных рулонов бумаги перевезены с товарной станции, где они хранились, в арендованный у Лёхиного свояка подвал с решётками на окнах, где всё это пока что и было оставлено, суля каждому из нас близкое обогащение и что-то такое ещё, от чего у меня как-то нехорошо сжималось в груди сердце. Может быть, оно уже на каком-то мистическом уровне чуяло затаившуюся в нашей затее опасность, а может, это была просто такая реакция на известие о смерти Кацмана, которого, как стало вскоре известно, на следующий же после нашего к нему визита день нашли в своём номере со следами прикладывания раскалённого утюга к животу и ягодицам, отчего, по-видимому, у старика и остановилось сердце. Нас после этого пару раз вызывали в нашу районную прокуратуру, и следователь по особо важным делам Бахыт Кондомов по часу с лишним допрашивал каждого, прикидывая, нельзя ли изобразить дело так, что это мы же сами и вернулись на другой день, чтобы отобрать назад у старика уплаченные ему за издательство шесть тысяч пятьсот баксов. Но версия откровенно обломилась, и Кондомов от нас вскоре отвязался, а вот тревожащий осадок из-за всей этой истории так у меня в душе и остался, и это мне как-то сильно досаждало.