Энергеты всех стран соединяйтесь! - Алексей Викторович Широков

которых не было ни капли приязни. Впрочем, меня это не смутило. Предъявить мне было нечего, даже несмотря на жалобы пацаненка. Сделать я ему ничего не успел, даже пальцем не тронул, тот вырубил меня первым, а это давало широкие возможности для маневра. И пусть мне немного претило то, что я сейчас делал, я прекрасно помнил, что лишних денег дома не водилось. И в том мире, и в этом. А у меня были планы.

– Значит так, я знаю, что ты пытался вымогать деньги. – Иван Сергеевич поморщился, будто я был не гражданином Страны Советов, а мерзким насекомым. – Будь моя воля, я бы тебя без суда и следствия…

– А вы докажите, – я нагло оскалился. – Сейчас не ежовщина! Чекистский беспредел не пройдет! Давайте, вызывайте ментов, пусть они разбираются, кто тут чего хотел. Моя поли… милиция меня бережет!

– Милицию… – немного опешил от предложения директор, который считал, что такой, как я, категорически не должен иметь никаких дел с органами.

– Да, ментов зови! – начал наглеть я, отыгрывая отмороженного хулигана, каким, впрочем, и был раньше. – Меня тут едва не убили. Я, значит, поссать зашел и спросить, как пройти в эту… как ее… в библиотеку, во! А этот как мне зарядит! А это хулиганство! И еще неизвестно, может, он меня ограбить хотел, да его эта с кудрями спугнула. Как ее… Михална, во!

– Мы оба знаем, что ты пытался вытрясти из Константина деньги, – помрачнел директор. – Мне достаточно обратиться в детскую комнату милиции, чтобы это подтвердить.

– Обращайтесь! Давайте! – Я снова закинул ногу на ногу. – Но даже если так, я его пальцем не трогал. А вот он меня чуть не убил. Так что ему минимум светит превышение пределов необходимой самообороны. Это в самом лучшем, практически нереальном случае. А скорее всего пришьют хулиганку, причем часть вторую, а то и третью, раз шкет энергет. А это от трех лет.

– Так! – хлопнул по столу мужчина, поднимаясь, но потом выдохнул и осел в кресле, сразу постарев на несколько лет. – И чего ты хочешь? Ведь не просто так ты сейчас распинаешься. Знаю я вашу породу, крысиную.

– Пять сотен – и расходимся краями, – с ходу брякнул я, раньше планировавший ограничиться одним стольником, но упоминание крыс меня оскорбило. – Меня тут не было, никого не видел, ничего не слышал.

– А что мешает мне взять тебя за шкирку и выкинуть отсюда? – зло сощурился директор. – Ты, щенок, на детей нападаешь, а теперь еще и с меня бабки вымогаешь? Да я тебя…

– А давайте, – я даже не напрягся. – Давай! Бей меня, ломай меня полностью! Только я молчать не стану. Пойду сниму побои и заяву накатаю! Каждый советский гражданин имеет право на защиту милиции, а я вообще еще ребенок. И не одаренный, между прочим. Посмотрим, как тогда уже вас за химок возьмут. Менты вашего брата еще больше нас не любят.

– Гнида ты, – выдохнул сквозь зубы Иван Сергеевич. – Плесень человеческая. Как вас земля носит, не понимаю.

– Ты мне, дядя, фуфло не втирай, – я нагло оскалился. – Будут лавэ или с ментами будешь ручкаться? А если тебя мусора примут, потом из обкома обязательно приедут и с песочком проработают. Ты ж им показатели испортишь перед Первомаем. Ох и снимут с тебя стружку…

– На, подавись, скотина! – Если бы взглядом можно было убить, я бы уже десяток раз помер… Хотя энергеты и могли, хорошо еще директор дальше пятого разряда не продвинулся. – Больше нету! Бери, или уже я не выдержу и прибью тебя, раз все равно сидеть.

– Сойдет. – Честно говоря, я не рассчитывал больше чем на десятку, а про пять сотен ляпнул от балды, но на столе валялось куда больше денег, которые швырнул Иван Сергеевич, и я тут же смел их в карман. – Премного вам благодарен.

– Пошел вон, – с нескрываемой злобой прошипел мужчина, и я, решив не дразнить гусей, выскочил за дверь, из-за которой мне вслед донеслось: – Еще раз увижу здесь, лично тебя прибью!!!

В этом я не сомневался, как и в том, что больше здесь не покажусь. На душе было мерзко от содеянного, но я дал себе слово, что это в последний раз. А еще, что верну директору двойную сумму того, что он дал мне сегодня. С этого момента у меня начиналась другая жизнь, которую я не собирался тратить на глупости. Если уж меня угораздило попасть в другой мир, значит, надо постараться использовать этот шанс по максимуму.

Выскочив из Дома пионеров словно за мной черти гнались, я немного успокоился и огляделся. Стоило для начала прийти в себя, понять, куда меня занесло и что делать дальше. Правда, тело дернулось было, когда взгляд зацепился за вывеску «Вина/ воды», но я тут же осадил его, без труда вернув контроль. Все, баста! С этого дня сухой закон! Не совсем, конечно, я ж не зверь, но бухать просто так, для дурости, я не хотел.

А вот перед мороженкой не устоял. Хоть раньше эту сладкую гадость на дух не переносил, но, опять же, скорее из-за образа жигана и хулигана. Такому положено пиво цедить, а не эскимо лизать. А сейчас пошел, купил, сел на скамейку и с удовольствием откусил приличный кусок. И чуть не расплакался от накативших воспоминаний. Мне удалось еще застать то самое, настоящее советское мороженое, без красителей и химии, но лишь самым краешком. И сейчас, вспоминая вкус детства, я действительно поверил, что нахожусь в СССР. Союзе, где все были равны. Правда, некоторые равнее. Так что немного порефлексировав, я взял себя в руки и принялся думать, что делать дальше.

Бежать в больницу я не собирался, дураков нет. В лучшем случае в дурку закроют, а в худшем попадешь к ученым на опыты. Нет уж, лучше я как-нибудь сам. Потихоньку, полегоньку, тем более что никакого дискомфорта от пребывания в чужом теле я не ощущал. Да и чужом ли, раз, по сути, это я сам, только местный. Уж не знаю, как это получилось, но снова быть молодым мне очень нравилось. Осталось лишь разобраться с оригинальными воспоминаниями.

Получалось очень интересно. Картины жизни чужого вроде бы человека раскрывались передо мной, принося эмоции и ощущения, так что я не мог воспринимать их отстраненно. Хоть и старался. И не без труда, но у меня даже что-то получалось. По крайней мере, удалось вычленить различия в нашей памяти, что наводило на очень интересные размышления о многомерности бытия. Хотя этот факт уже можно было считать доказанным одним