Двести третий день зимы - Ольга Птицева

полу, с прижатыми к груди коленями, чтобы не рыдалось в полную силу. Не из-за кофе с сыром, конечно. Слишком уж плотно связывалось друг с другом большое и малое. Вот уже и Славик вспомнился. Нюта растерла лицо ладонями так, чтобы щеки стали горячими, а в носу засвербило. Соберись, давай. И поужинай, наконец. Свет на кухне вспыхнул ледяным. Не хотелось расходовать теплые лампочки на помещение, в котором особенно и делать нечего. Да и привлекать лишнее внимание тоже не стоило. Окна спальни выходили во двор, а кухонные смотрели прямо на дорогу, за которой помигивал белой вывеской дежурный пункт. Теплый свет в окнах, правда, пока не запрещен, это тебе не плакат «СНЕГУ НЕТ», вывешенный с балкона. Но мало ли, вдруг какой ретивый холодовик заинтересуется, отчего в наших снежных краях светится желтым чье-то окошко. Зачем давать лишний повод этому задумчивому взгляду задерживаться на тебе?

– Сиди тихо, очень тебя прошу, – говорил ей Славик, пакуя вещи в самый крохотный рюкзак из всех, которые нашлись в туристическом магазине. – Просто сиди тихо. Твоя задача – дождаться, пока мы тебя вытащим. Понимаешь? Не привлекай внимание. Не отсвечивай. И лампочку эту выверни, господи боже мой.

Он всегда начинал причитать, когда волновался. Нет бы матерился, как социально одобряемый представитель поколения, или заикался, как статский советник Фандорин. А он включал набожную старушку. Где только нахватался?

– Котичек, – успокоила его Нюта, – я самый тихий человек из всех, кто тут остался. Даже в голову не бери.

Славик скривился и принялся запихивать в рюкзак еще одну футболку – полосатую с вышитым маяком на груди. Нюта отобрала ее, сложила аккуратно и втиснула между ноутбуком и папкой с документами.

– Ты хоть свитер положи, – посоветовала она и осеклась.

Славик пожал плечами:

– А зачем? Там-то тепло.

Так что от Славика ей осталась кипа шмотья. Даже пуховик и утепленное пальто. Фигурами они были схожи – оба невысокие и тощие, может только в плечах Нюта ему уступала. Поэтому все его кашемировые пуловеры и шерстяные кардиганы без дела не лежали. Они согревали ее, навевая грусть.

В итоге Нюта обложилась вещами тех, кто уехал. Как-то само собой так получилось.

Первой укатила Вита Просфирина. Она отдала Нюте гигантскую коллекцию пластинок со сказками и старый проигрыватель дедушки, Петра Николаевича. Скрипучие «Бременские музыканты» утешали перед сном, но запасных иголочек для проигрывателя в продаже не оказалось, и Нюта не частила, выбирала особенно мерзкие вечера, выключала повсюду свет и слушала, беззвучно подпевая: «Нам дворцов заманчивые сво-о-оды не заменят никогда свобо-о-оды…» – и начинала плакать уже на второй строчке жизнеутверждающего «ла» сразу перед ослиным «ей-ей».

После Виты поток уезжающих стал таким плотным, что очередность Нюта больше не фиксировала. Просто помогала паковать, засовывать и утрамбовывать. Искала билеты, таскала чужих кошек на прививки, выслушивала причитания их теперь уже бывших хозяев и ободряла. Забирала себе тарелки, пледы, тумбочки и вешалки, наборы чаев, банки с разносолами, гирлянды, термобелье и винные бокалы.

– Ты старьевщица, дорогая, – вздыхая, Славик целовал ее в макушку.

Он похудел за первые недели зимовья, и обнимать его стало неловко, будто не хватало половины знакомого тела. Нюта вдыхала его запах – шерсть свитера, чуть дезодоранта, чуть пота, немного парфюма – и позволяла себе плакать сразу по всем. Головой она понимала, что никто из друзей – ярких, смелых, бесконечно родных людей – не покидал ее лично. Они рвались вслед за весной, как рвутся из холодной воды наружу, чтобы вдохнуть. Но голова слишком быстро переполнялась мыслями и страхами и уже не управляла Нютиными реакциями. На место размышлениям приходили чувства. Все, как одно, жгучие, почти невыносимые. И стыдные. Но рядом со Славиком она могла их не стесняться.

Когда Нюту крыло виной и страхом, Славик наливал ей травяного чая в кружку. Кутал ее в плюшевый халат, который подарила Нюте дочка маминой коллеги по школе. Он подтыкал под ее спину подушку, что досталась им после благотворительного аукциона в помощь тем, кто больше не мог оплачивать счета за отопление. Он брал ее за руки и сидел рядом, пока Нюта засыпала. Уже через сон она слышала, как Славик поднимается с пола и идет в свою комнату, и думала, как же здорово, что он здесь. Посреди бесконечной зимы важно быть с кем-то надежным и теплым. А потом Славику предложили работу там, где весна уже почти стала летом, и он согласился. Да и кто бы нет? Нюта царапнула вилкой дно сковороды, где разогревался комок гречки, и запретила себе вспоминать.

– Поешь, – сказала она себе. – Постой под горячей водой. – Переложила гречку в тарелку. – Налей себе травяного чая. Заберись в плюшевый халат. Подоткни под поясницу подушку. – Гречка была пресной и сухой, Нюта глотала ее через силу. – Ты сама отлично справляешься, ты сама отлично справляешься, ты сама отлично справляешься.

Мама учила, что врать нехорошо, но о самообмане речь не шла. Нюта заставила себя доесть, залила тарелку и сковороду холодной водой и отправилась греться под душем. Горячую воду включали по расписанию – от района к району. Кому-то не везло, и включение выпадало на рабочий день. Дом Нюты вошел в удачный промежуток времени с восьми до половины девятого вечера. За эти тридцать минут она успевала постоять под горячими струями, потереть спину и ноги, хорошенько умыться и даже согреться по-настоящему. Бытовые дела Нюта совершала в ледяной воде, стараясь все полчаса провести в паре и обнимающем тепле.

Правда, ей начало казаться, что день ото дня вода становилась все менее обжигающей. Подтверждений найти было негде, а задать этот вопрос соседям как-то не приходило на ум. Да и все нормальные разъехались: парочка и их толстый мопс с третьего этажа, тетушка в гигантских очках с седьмого, даже семейство, жившее через стенку, растворилось в неизвестном направлении со своими многочисленными орущими детьми. На оставшихся Нюта посматривала с подозрением, мол, чего это вы вообще? А потом одергивала себя: ты-то тоже здесь, дорогая. Разные ситуации бывают. Ну да. Ну да.

Ванная быстро наполнялась паром, стоило только открыть кран. Вода сначала текла ржавая, потом чистая. Нюта вылезла из домашних штанов и трусиков, стянула футболку, переступила через бортик душевой и задвинула за собой дверцу. Кожу обожгло, дыхание сбилось. Нюта закрыла глаза и не открывала их, пока вода не стала холодеть. Стояла в горячем потоке, хватала воздух ртом, на ощупь мылила себя, тут же смывала и опять мылила. От пены ничем не пахло. То есть пахло, конечно, мылом, но не так, как раньше. В этом «раньше» Нюта выискивала самые необычные гели и наслаждалась их ароматами, пока Славка не