Обо мне и всем воображаемом - Мария Пан

него мы и ехали. К обеду в моей палатке появились караси. Они дрыгались, заглядывали жалобно в глаза, я отсекала им головы походным ножичком. Не вымещала обиду, просто всем, кроме меня, хотелось уху. Я смотрела на этих карасей и думала: вот вы плавали, сколько хотели, а счастья-то в жизни все равно нет.

К вечеру засобирались обратно. Колька присоединился к какой-то веселой компании и решил с ними заскочить на другое озеро, искупаться. Я и уже никто приняли коллегиальное решение ехать домой. При этом я все время молчала: просто перед глазами все время стояли эти бедные караси, и было ужасно грустно.

Платье-психотерапия

Если вы думали, что тягу к вязанию выдают вместе с первой пенсией, то нет. Я всегда ненавидела образцовую советскую школу, ведь она научила мою маму любить спицы. По семейной легенде, я еще не родилась, а у меня уже появились вязаные колготочки. Даже ноги чешутся от воспоминаний.

Я не то, чтобы очень против такой одежды. Это вполне приемлемое наказание за массовые вивисекции или поджоги жилых кварталов. Но я не мучала даже гусениц. Я не сожгла ни одной тополиный пушинки. И все равно носила вязаные колготки.

Зато никогда не боялась заболеть. Фраза «оденься потеплее» звучала не страшнее, чем «давай-ка закапаем нос стаканом чеснока».

В 90-е на российских прядильных фабриках произошли реорганизации, уволили всех людей с садитскими наклонностями. Это моя версия. Но как-то же объясняется, что вместо колючей изуверской пряжи появилась мягкая. Жить стало легче, но боязнь вязаного все равно осталась. А у мамы осталось ее хобби.

Мама вяжет до сих пор и исключительно для меня. Говорит, что на себя вязать сложнее. Однажды мне удалось переориентировать ее на коврики. Это продолжалось пару месяцев. Потом выяснилось, что пол в квартире слишком конечен.

И снова здравствуйте, вязаные платья, кофты, шапки, трусики, топики, сумки и маски для сна. На вязаных джинсах я чуть не сломалась об их диалектическое противоречие. Сделала вид, что ничего такого не существует. Но они слишком демонстративно лежат в закрытом шкафу, слишком часто

появляются в мамином разговоре:

— Маша, они не жмут?

Мама убеждена, что я безумно обожаю все вязаное. Но ношу, когда она не видит. Мама не понимает намеков. Я говорю:

— Мама, у меня уже нет места для новых вещей.

Она:

— Ну ладно-ладно.

Также она через неделю:

— Я почти довязала тебе платье с воланами!

Новому платью я привычно сказала: «может, когда-то мы пойдем гулять в темноту». Я положила его на верхнюю полку, я о нем забыла. Оно никак не фигурировало в моей жизни. До настоящего дня.

Утром подруга написала в чате, что сшила платье из халата и занавески. Она любила и ненавидела свое творение одновременно. Она готовилась быть городской сумасшедшей, а я уже почти написала комментарий абсолютно здорового человека: с такой лексикой, как «забей», «пофиг», «общественное мнение» и, конечно, «пфффф». И вдруг я поняла, что мое собственное вязаное платье с воланами — это психотерапия. Я даже нашла, от чего оно лечит. Гелотофобия — расстройство невротического спектра по типу социофобии, боязнь перед насмешками со стороны других людей.

Вот оно как: это же платье «посмотри в глаза своему страху». Платье — вместо индивидуальных и групповых сеансов когнитивно-поведенческой терапии. Я сразу вспомнила, как в студенчестве хотела надеть мешок из-под картошки, чтобы стать абсолютно индифферентной к чужому мнению. Где это все, если сейчас я выхожу из маршрутки, ударяюсь головой, и мне не больно. Мне стыдно!

Бабушка

Меня с детства влекло все холодное, безразличное и чему на меня пофиг. Однажды за коробкой с морскими камушками я протопала по морозу 1,5 часа.

Опять услышу: ты пизд@нутая.

Вы еще не знаете про моих мужиков…

В шесть лет я отчаянно увлеклась геологией. Когда в округе закончились все симпатичные булыжники, я дала шанс страшненьким, раскрасив их гуашью. Они заменили мне Барби, Кена и, кажется, отцовскую любовь.

Вскоре я подружилась с мальчиком постарше себя. По моей просьбе, для остальных он притворялся сыном московского геолога. Мы вместе возглавили минералогическую экспедицию в нашем дворе. Пять полиэтиленовых пакетов с находками мирового значения были принесены ко мне в хрущёвку, чтобы потом отправиться в воображаемую лабораторию. От сверстников я получила уважение и почет, а от мамы — за «весь этот хлам» и порванные бриджи.

Бабушка проявляла большую благосклонность к моим увлечениям. Она показывала мне красивые камушки по дороге от автобусной остановки до сада: это километра три по буеракам и страсть как много всего интересного. Там я заметила розовый булыжник со светлыми прожилками. Я таких еще не видела, но экземпляр оказался не из легкодоступных.

«Борись за меня! Борись, Маша!» — кричал камень, когда я пыталась выковырять его из земли. Я уже думала, он никогда не будет моим. Но в следующий раз бабушка подготовилась. «Постой-постой, я же здесь где-то колышек поставила», — сказала она, доставая из хозяйственной сумки кирку. На выходе камешек оказался раз в пять больше, чем предполагалось вначале. Но он стал бриллиантом в моей коллекции.

Кто-то скажет: у вас что все в семье пизд@нутые?

Я отвечу: вы просто не знаете ничего про любовь….

Немного об итальянском кинематографе

Я хорошо знаю Наташу: она та ещё затейница. Недавно испробовала экстремально-романтический туризм. Экстремально — потому что прыгали со скал на веревках, которые выдерживают индийского носорога. Романтический — потому она ночевала с мужчиной, которого видела впервые в жизни.

Познакомились в интернете. Они из разных городов. Пришлось месяц переписываться, лобызать фотки, гладить друг друга по экрану курсором мыши.

Потом они одновременно взяли отгулы на своих унылых работах и поехали выдохнуть. Он сразу показал ей абсолютную маскулинность. Даже летя вниз головой, не сорвался на фальцет. Она тоже была смелая, но орала так, что это можно считать оружием массового уничтожения.

Теперь они будут вместе. Он уже отправляет резюме эйчарам в ее город. Она ждет и пока обзванивает свой контакт-лист. Рассказывает про закат на высоте 2 000 км над уровнем моря.

— Наташ, а какого моря? — спрашиваю я.

— Обычного. Опять занудствуешь. Брось, я же про другое.

— Бросить некого, — говорю, — Меня вчера саму бросили. Наверное, потому что зануда.

Вот и пообщались. Кажется, чем дальше — тем хуже из меня собеседник. Но ведь правда интересно: столько раз слышать про этот уровень моря и никогда не задуматься, какого. А я ведь когда-то даже на олимпиаду по географии ходила.

Ну давай, Вики, твой выход: