Затерянный книжный - Иви Вудс

усилила отвращение к урокам. Я жила в мечтах и каждый вечер мчалась домой из школы, чтобы с порога начать упрашивать его почитать мне. Отец работал на государственной службе, был хорошим человеком и любил учиться новому. Он говорил, что книги – это нечто большее, чем просто слова на бумаге, что они, подобно порталам, переносят нас в другие места и другие жизни. Я всей душой полюбила книги и те миры, что скрывались в них, и этой любовью была обязана отцу.

– Если наклонить голову, – сказал он мне как-то раз, – можно услышать, как старые книги шепчут о своих секретах.

Я нашла на полке старинный том в переплете из телячьей кожи со страницами, выцветшими от времени. Поднесла его к уху и крепко зажмурилась, воображая, что вот сейчас-то я услышу все тайны, которые хочет поведать мне автор. Однако этого не случилось; по крайней мере, никаких слов я не уловила.

– Что ты слышишь? – спросил отец.

Я помедлила, позволяя звукам наполнить меня до краев.

– Я слышу… море!

Казалось, будто к уху поднесли раковину, будто страницы перелистывает свежий морской бриз. Отец улыбнулся и потрепал меня по щеке.

– Папа, это они дышат, да? – спросила я тогда.

– Да, – ответил он. – Ты слышишь дыхание историй.

Когда в 1918 году отец умер от испанки, я всю ночь провела подле него, без сна, держа его уже холодную руку и читая вслух его любимую книгу – «Дэвида Копперфильда» Чарльза Диккенса. Глупо, но тогда я воображала, будто слова смогут вернуть его к жизни.

– Я отказываюсь выходить замуж за мужчину, которого никогда в жизни не видела, исключительно для того, чтоб поправить семейные финансы. Сама эта идея абсурдна!

На этих словах миссис Барретт уронила щетку, металл зазвенел о мрамор, а лицо брата исказилось. Он терпеть не мог громких звуков.

– Подите вон!

Колени у бедной женщины были уже немолодые, поэтому она поднялась на ноги только с четвертой попытки, после чего гордо покинула комнату. Не знаю, каким чудом она удержалась и не хлопнула дверью.

Я тем временем продолжала защищаться.

– Если я для вас такая обуза, то это легко решается – я просто уеду и начну жить самостоятельно.

– И куда же, во имя всех святых, ты намерена отправиться? У тебя ведь ни гроша за душой, – прокомментировала матушка. Ей уже минуло шестьдесят, и мое появление на свет она всегда считала «небольшим сюрпризом», что звучит весьма затейливо, если не знать о ее стойком отвращении к любого рода неожиданностям. Меня растили люди много старше меня, и это лишь усиливало мое стремление вырваться на свободу и познать современный мир.

– У меня есть друзья, – упрямо сказала я. – И я могла бы работать!

От этих слов матушка так и ахнула.

– Ах ты неблагодарная дрянь! – рыкнул Линдон.

Я попыталась вскочить со стула, но он мертвой хваткой вцепился мне в запястье.

– Мне больно!

– И будет еще больнее, если не начнешь делать, что говорят!

Я дернула рукой, пытаясь высвободиться, но он держал крепко. В поисках поддержки я оглянулась на матушку, но та внимательно изучала ковер, не поднимая глаз.

– Понятно, – мрачно сказала я. Итак, Линдон теперь хозяин дома, и именно за ним будет последнее слово. – Я… буду.

Однако он все еще не отпускал меня, нависая так близко, что я ощущала его кислое дыхание.

– Я сказала, что сделаю, как ты хочешь! – Наши взгляды пересеклись, и я попыталась отстраниться. – Я встречусь с этим… воздыхателем.

– Ты за него выйдешь, – отрезал Линдон и медленно отпустил меня. Я тотчас принялась разглаживать юбку, сунув книгу под мышку.

– Значит, решено, – продолжил он, холодно глядя куда-то сквозь меня. – Я приглашу Остина на ужин, сегодня же вечером. Там и уладим все формальности.

– Да, брат, – согласилась я и удалилась наверх, к себе в комнату.

Порывшись в верхнем ящике туалетного столика, я нашла наконец сигарету, которую стащила когда-то из тайника миссис Барретт на кухне. Открыла окно, подожгла ее и медленно затянулась, будто роковая женщина из кинофильма. Потом села за туалетный столик, а сигарету положила на старую устричную раковину, которую подобрала прошлым летом на пляже. Мы отдыхали тогда с моей лучшей подругой Джейн, и она еще не вышла замуж – какое беззаботное время! Хоть женщины теперь и получили право голоса, но удачный брак все еще принято считать единственной достойной перспективой.

Я тронула место, где кончались волосы, на затылке, не сводя глаз со своего отражения. Матушка едва не лишилась чувств, увидев, что я сотворила со своими длинными локонами. «Я больше не маленькая девочка», – сказала я ей тогда. Но разве можно было в это поверить? Мне нужно стать современной женщиной, научиться рисковать… Но если нет денег, что я могу, кроме как повиноваться старшим? Почему-то снова вспомнились слова отца.

«Книги подобны порталам…»

Я бросила взгляд на книжную полку и снова глубоко затянулась сигаретой.

«Что бы сделала Нелли Блай?»

Я часто задавалась этим вопросом. Нелли Блай воплощала бесстрашие – американская журналистка, которая, вдохновившись книгой Жюля Верна, совершила кругосветное путешествие всего за семьдесят два дня, шесть часов и одиннадцать минут. Она говорила, что если внутри горит огонь, если правильно его направить, то можно достичь любой цели. Будь я мужчиной, непременно заявила бы, что до брака намерена устроить гран-тур по Европе. Мне хотелось прикоснуться к другим культурам. Мне всего двадцать один, а я еще ничего не сделала и толком ничего не видела.

Я снова посмотрела на книги. Решение было принято еще прежде, чем дотлела сигарета.

– Сколько вы дадите за них?

Я наблюдала за тем, как мистер Тертон перелистывает мои «Грозовой перевал» и «Собор Парижской Богоматери». Он владел маленькой душной лавкой (которая на деле являла собой просто длинный коридор без окон) и постоянно дымил трубкой. От дыма воздух делался еще более спертым, а глаза у меня слезились.

– Два фунта, и это еще скажите спасибо, что я сегодня щедрый.

– Ох! Мне нужно намного больше.

Мистер Тертон углядел в стопке отцовского «Дэвида Копперфильда» и, не успела я возразить, уже принялся листать его.

– Эту я не продаю, – быстро сказала я. – Она мне… очень дорога.

– А между тем это весьма интересный экземпляр. Так называемое издание для чтения, поскольку именно его Диккенс держал в руках, когда публично зачитывал роман.

Нос картошкой и крошечные глазки придавали книготорговцу сходство с кротом. Он даже понюхал ценную книгу, будто это был редкий трюфель.

– Мне это известно, – ответила я, пытаясь высвободить том из его жадной хватки. Мистер Тертон невозмутимо продолжал, будто уже вовсю продавал его на аукционе.

– Роскошный переплет, чистая телячья кожа. Очаровательное издание: корешок богато украшен и позолочен, как и края страниц,