Глаза ребёнка - Ричард Паттерсон

Бабушка посмотрела на нее, все еще не отнимая пальцев со лба.

— Нет, Елена. Не завтра.

Даже завтра представлялось девочке чем-то очень далеким. Она снова посмотрела на Розу.

— Прошу тебя, бабушка, останься спать со мной. Одной мне страшно.

Роза уже было покачала головой, но что-то во взгляде девочки заставило ее остановиться.

— Бабушка, помнишь, о чем я тебе говорила? Чего я боюсь?

Женщина не отрываясь смотрела в детские глаза.

— Да, — ласково произнесла она. — Конечно, помню.

Обе замолчали. Роза поднялась, сняла через голову платье и, оставшись в комбинации, легла в постель.

Елена, уютно устроившись в объятиях бабушки, уснула под ее мерное дыхание, от которого исходили любовь и покой.

БЕГСТВО

18–24 октября

1

Три дня спустя, ближе к вечеру, Тереза Перальта и Кристофер Паже были в Венеции. Шесть месяцев назад они стали любовниками, и в этот момент Тереза испытывала восторг и страх одновременно. Восторг, оттого что оказалась в Италии, и страх, потому что вскоре им предстояло расстаться.

В одних шортах Крис стоял на балконе, купаясь в лучах полуденного солнца. Они снимали апартаменты в отеле «Даниели», который размещался в палаццо.[1] Терри наблюдала за Крисом из гостиной, в руке она держала телефонную трубку.

На другом конце света, в комнате Рики, снова раздался звонок.

На протяжении последнего часа Терри звонила уже в третий раз. И прислушиваясь сейчас к гудкам, она живо представила себе маленькую квартирку Рикардо Ариаса. Немного подождав, медленно опустила трубку.

Тереза была стройной молодой женщиной с темными волосами и нежной оливковой кожей. Крис не уставал повторять, что ее точеное лицо, с идеальным по форме носом (казавшимся ей самой чересчур выдававшимся вперед), высокими скулами и маленьким подбородком, — прекрасно. Мимолетная улыбка Терезы полностью преображала ее, хотя выражение зеленовато-карих глаз, наблюдательных глаз профессионала, почти всегда оставалось серьезным. Ростом она была едва по плечо Крису.

Тереза только что приняла душ и, обернувшись полотенцем, молча разглядывала мужчину.

Тот не замечал ее, задумчиво созерцая панораму Большого канала. Сосредоточен, руки в карманах, голова чуть откинута назад — Терри не раз видела его таким.

Она неслышно подошла к Крису и проследила за его взглядом.

При иных обстоятельствах открывавшийся взору вид непременно очаровал бы ее. По широкой каменной мостовой фланировала досужая публика, к услугам которой были многочисленные продовольственные ларьки, сувенирные киоски и ресторанчики под открытым небом. Газовые фонари обрамляли набережную, к которой лепились гондолы и лодки с кормчими, мирно беседующими в ожидании клиентов. А дальше, за всем этим простирался Большой канал.

Венеция, с ее серым и грязно-розовым мрамором, с раскинувшимся над ней синим небом, словно вырастала из лазурных волн, плещущихся у стен города сверкающей рябью. А впереди оранжевой сферой, белоснежным мраморным куполом, величественным пантеоном вставал над водой остров Сан-Джорджо — вечный символ слияния Византии и Ренессанса. Мягкий бриз приносил прохладу и неуловимый запах моря. Машин не было и в помине (если не считать моторных лодок), и сквозь чугунную решетку балкона город представал перед взором Терри таким, каким он был пять столетий назад.

— Это вечность, — не оборачиваясь, произнес Крис. — Сам не знаю почему, но все вокруг как-то успокаивает. Такое ощущение, что мы в конце концов переживем Рики.

Какое-то мгновение Терри молчала.

— Как ты догадался, что я здесь?

— Потому что на тебе почти ничего нет. Шестое чувство.

По губам Терри пробежала улыбка. Наконец Крис повернулся к ней.

Он выглядел лет на десять моложе своего возраста: лицо практически без морщин, медного отлива волосы без единого намека на седину, поджарое мускулистое тело атлета — результат спартанской самодисциплины. Нос с горбинкой, чуть-чуть грубоватый, придавал ему мужественности. Однако сейчас Терри больше всего поразил взгляд его удивительно синих глаз, в котором она прочла, что небезразлична Крису.

— У него выключен автоответчик, — произнесла Терри.

Крис озадаченно нахмурился.

— Что, если их нет дома?

— Это невозможно. Сейчас в Калифорнии восемь утра. Рики забрал Елену у моей матери вчера вечером, на неделе девочка ходит в школу. — Она заговорила быстрее: — Меня нет всего два дня, а я уже не могу связаться с ней. Это очередной ход в психологической партии, которую Рики разыгрывает с дочерью: «Твоя мама не любит тебя так, как я». Рики слишком умен, чтобы не давать ей общаться со мной. Но если он не будет отвечать на мои звонки, Елена никогда не узнает, что я вообще звонила.

Крис внимательно посмотрел на нее.

— Понимаю, что это непросто, — наконец произнес он. — Но надо попытаться хотя бы на несколько дней забыть о нем. — Губы его тронула улыбка. — В конце концов, двое людей, которые любят друг друга и которым до сих пор не удавалось уединиться, тем более в таком красивом месте, просто обязаны что-то предпринять.

Его тон, как всегда, был серьезно-ироничным. Терри уже понимала, что таким образом он оберегал их обоих. Для Криса открыто выразить свои чувства означало показать свою уязвимость, а он не хотел, чтобы другие переживали за него. Несколько дней свободы — единственное, что он мог подарить ей.

— Не лучше ли отложить эти разговоры о Рики, о детях до Портофино? — тихо сказал Крис, поцеловав ее в лоб. — Там у нас будет достаточно времени, в том числе и для того, чтобы подумать о нашем будущем.

Терри без слов взяла его руки в свои.

Как и в то утро, два дня назад, когда Крис забрал ее, чтобы ехать в аэропорт, кисть его правой руки по-прежнему была опухшей и неестественного цвета.

— Терри? — в его голосе сквозила нерешительность.

Подняв глаза, Терри встретила его вопросительно-испытующий взгляд. Затем она чуть отступила, и полотенце упало на пол.

— Крис, я хочу тебя.

Он взглянул на нее уже по-другому.

Терри отвела Криса в комнату, и теперь, лежа в постели и ощущая его всем телом, смотрела в лицо любовнику. Его рука медленно скользила по ее спине: Терри задрожала.

Глаза ее закрылись. В последнее мгновение, перед тем как всем своим существом раствориться в Крисе, Терри вспомнила о том дне (это было полгода назад), когда их с дочерью жизнь навсегда изменилась.

Началось все довольно неожиданно. Завершались слушания по делу Карелли, и Терри повела пятилетнюю Елену на пляж. Вечерело. Они шли, взявшись за руки; прибрежные волны сверкали на солнце, и шум прибоя был ровным и успокаивающим. Тогда она еще не была любовницей Криса — всего лишь его коллегой, и мысли ее безраздельно занимала дочь.

Они нашли укромное место в скалах, защищенное от ветра. Терри задумчиво смотрела вдаль, туда, где были «Золотые ворота», Елена играла у нее в ногах, по-детски важно и сосредоточенно занимаясь с кукольными человечками и набором игрушечной мебели. Видимо, это была семья, догадалась Терри: отец, мать и маленькая девочка. Она пожалела, что не может проникнуть в мысли Елены.

Девочка разговаривала со своими человечками.

— Ты будешь сидеть здесь, — распоряжалась она. — А папа сядет здесь.

— С кем это ты говоришь? — спросила Терри.

— С тобой. Ты сядешь рядом с папой.

— А ты где?

— Вот здесь, — с торжествующим видом объявила Елена, усаживая девочку-куклу между ее пластмассовыми родителями.

«Ребенок командует миром взрослых», — с грустью подумала Терри. Она была уверена, что ей до сих пор удавалось оградить Елену от семейных проблем, бремя которых ощущала сама. Вечные скандалы из-за денег, из-за того, что Рики сидит без работы, из-за его фантастических проектов, в которые он вкладывал ее деньги. Раздражали ухищрения мужа, к которым он прибегал (никогда, разумеется, в этом не признаваясь), чтобы искусно изолировать их всех троих от окружающего мира и чтобы уничтожить ее собственное «я». Однако Елена, должно быть, интуитивно что-то чувствовала; она провела целый час, играя в семью. Терри редко видела ее такой самозабвенно увлеченной.

— Тебе нравится, во что ты играешь? — спросила она дочь.

— Угу. — Елена пристально посмотрела на свою воображаемую семью, затем перевела взгляд на Терри. — Почему ты такая злая с папой?

Казалось, она спрашивала и обвиняла одновременно. В ее голосе была зловещая безапелляционность, словно девочка изрекала не подлежащую сомнению истину.

На мгновение Терри словно лишилась дара речи.

«Не подавай виду, — твердила она себе. — Веди себя так, как будто тебя интересуют только факты». И уже вслух спросила: