Танцы Атиктеи - Павел Алешин

«…Как чуток слух, как честен дух…»

…Как чуток слух, как честен дух.Лишь ветер музыки, и единенье двухне ясных нам самим внезапных откровений,и непроизносимых вслухкруговращенье слов – живых прикосновений,мгновенно тающих телесных ощущений,но в тишине не исчезающих совсем,овладевающих в забвенье бытием.

…О, вечно слушать я готовдыханья твоего приливы и отливыи сердца твоего таинственного зов,его нежданные и щедрые порывы —всегда нечаянный твой дар,сокрытый светом черным солнца жар!

Прозаические арабески

Отдать можно только то, что уже отдано. Отдать можно только то, что принадлежит другому.

Все эти слова

Все эти слова, которые я роняю, как листья, и которые я заплетаю в вечный венок стихов, – твои, Атиктея. Они принадлежат тебе, потому что, еще не написанные, еще не произнесенные, они уже были твоими. Я возвращаю словами тебе – твое: и ветер твоих движений, и темную ночь твоих глаз, – каждый раз, когда называю твое имя. Так же я благодарю за хрупкую красоту орхидею, произнося: орхидея.

О, когда-нибудь (верю!), когда-нибудь, если мне хватит времени, возможно, почти немея, я все же смогу вернуть тебе в сохранности дары твои, что несказанны и невыразимы. Какие долгие дни и ночи, какие долгие весны, лета, осени, зимы я буду беречь их, чтобы однажды вернуть их тебе, произнеся: Атиктея!

И звучание твоего имени, сотканное мной из снов, которые ты танцуешь, из легкой поступи твоих ног и из нежности твоих рук,

наполнив собою пространство, вновь станет тишиной так же, как тишиной стал Бог, сказав свое первое слово – мироздания первый звук.

Мне приснился сон

Мне приснился сон.

Я ни разу не был в Буэнос-Айресе, но я точно знаю, что во сне я был именно там. Для тела есть границы, но для воображения их нет. Я знаю, что во сне я был в Буэнос-Айресе, хотя я точно помню, что во сне была ночь, и почти ничего не было видно, кроме редких ярких вспышек уличных фонарей.

Я знаю, что я был в Буэнос-Айресе. Я услышал это в дуновениях добрых ветров; я услышал это в шагах и в дыхании людей, не видимых мне, беззаветно танцевавших вокруг меня танго.

Как мог я услышать все это? Как мог я узнать, что во сне я был в Буэнос-Айресе?

Но разве я не танцевал с тобой? И разве дух Буэнос-Айреса не заключен в танго? И, значит, танцуя с тобой, не бродил ли я уже по ночным улицам этого города, освещенным редкими яркими вспышками фонарей?

Мне кажется, я ошибался: не только для воображения, но и для тела нет в этом мире границ.

Ни один твой танец, Атиктея

Ни один твой танец, Атиктея, не заканчивается, потому что красота столь же бессмертна, сколь и мимолетна. В ее хрупкости – ее непобедимая сила, в ее невыразимости – залог ее вечного становления.

Отзвучала музыка, Атиктея, и ты остановилась, полная ею, счастливая, потому что истинное счастье – беспричинно, а танец – это беспричинность и естественность бытия, ни чувством, ни разумом не объятного.

Едва ты остановишься, Атиктея, и танец твой, навеки в моей памяти (каждым вздохом, каждым шагом, каждым прикосновеньем взволнованных рук), продолжает жить воспоминанием.

О, сколько ощущений, Атиктея! Сколько хрупких и бессмертных сокровищ сохраняется в моей памяти, щедро даруемых тобою, благодаря одинокому стражу – невыразимости.

Стихия…

Стихия… безоглядное, беззаветное, беспричинное счастье! – порыв, дуновение, внезапный шаг навстречу – и мятежный покой движения! – белый вихрь! Все захвативший, все закруживший вихрь! – единение в музыке: блаженная невозможность понимания границ – пределов тела и мелодии…

Целая жизнь в каждом мгновении – поток ощущений, исполненных смысла, не объяснимого разумом, но осязаемого… и в быстром кружении, и в живой неподвижности… – в неподвижности, текущей волнами дыхания…

Замирающая в тишине свобода…

Вечернее солнце

Вечернее солнце обнимало сладостным звонким сиянием землю, взволнованно прикасаясь к ней своими золотыми руками. Земля преображалась, с каждым вздохом наполняясь священным теплом. Безмолвное объятие. Безмолвный танец…

И меня обнимало вечернее солнце.

Ты обнимала меня, Атиктея.

Воспоминание

She walks in beauty like the night.

Какое томительное, чарующее, смутное (потому что все время от меня ускользает) воспоминание! Темная летняя ночь (не нежная ли ночь твоего взгляда, не черная ли ночь твоих волос?) … И в эту темную летнюю ночь – как чудо – снежная метель (не лебединая ли метель твоего платья?), закружившая все в своей чистой, тающей, чувственной белизне.

Нет, это не просто воспоминание, это вечно длящееся мгновение – мгновение, переживаемое снова и снова; это то, то невозможно забыть, это – ощущение тепла объявшего меня ветра (не тепла ли обнимавших меня твоих тонких рук?), в котором – вся эта ночь, целиком, в едином порыве.

Все это было истинным, хотя я не могу сказать и сейчас, что из этого было в реальности, а что из этого было во сне.

Меня ли держали выросшие вдруг крылья, или я танцевал с тобой, обнимая тебя, ответным трепетом подобную иве?

Не только на время, пока длится танец, навеки

…Не только на время, пока длится танец, навеки (память тела никогда не обманет и воспоминания вечно будет беречь): и музыка – море, в которое влились, соединившись, двух сердец безмолвные реки; и безупречные рифмы обнаженных вечерним солнцем плеч; и все встречи, прошлые и будущие, бывшие и небывшие, в одном касании; и тот вечер, неповторимый, и другие вечера, не предсказавшие его; и простые шаги, значащие больше любого признания; и осознание хрупкости мгновений, каждое из которых – осязания торжество; и руки, взволнованные, не отпускающие, хранящие объятье; и сокровенное чувство, явленное в изящном изгибе кисти; и ставшее видением, едва уловимым в своем силуэте, платье; и мягкий свет, опадающий бликами, как осенние листья; и опущенные нежностью тихой ночи веки… На мгновение и навеки…

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Атиктея – с греч. – Священная.