Сон - Рафаэль Лафферти

Вилли заявил, что использовал для опроса случайную выборку из тысячи человек. (Это неправда; он поговорил примерно с двадцатью из них. Вряд ли вы представляете, сколько времени может занять опрос тысячи человек). Вилли сообщил, что сон про омерзительный мир видели чуть больше 67 % опрошенных. Он сообщил, что около 44 % видели сон более одного раза, 32 % — более двух раз, 27 % — более трех раз.

Многим несчастным он снился каждую ночь. А многие холодно отказались отвечать на вопросы вообще.

Это было через десять дней после того, как Баскомб Свисегуд подслушал рассказ Терезы о ее сне.

Позже Вилли опубликовал мнения троих ученых мужей и версии и комментарии многих других. Туда же присовокупил полные ненависти отклики читателей, что было чистым легкомыслием.

Однако феномен не был локальным явлением. Статья Вэгонера хоть и была первой всесторонней (по крайней мере, многословной) попыткой анализа явления, но ненадолго. Аналогичные статьи появились в других газетах в тот же день и днем позже.

Сон был больше, чем фантазия. Те, кто называл его фантазией, умолкли, как только посмотрели его сами. Показатель самоубийств вырос в стране и по всему миру. Явление приобрело глобальный характер. Неблагозвучная песенка «Зеленый дождь» оккупировала все чарты, так же как и «Песня бородавочника». Люди начали относиться с апатией к себе и окружающим. Женщины боялись родить монстров. Появились новые виды извращений, совершаемых во имя нового мира и его обитателей, некоторые разнузданные общества избрали желудочную крысу своим символом и поместили на эмблему. Прежние развлечения были заброшены, а сны стали единственной темой обсуждений.

Нервные расстройства продемонстрировали пугающий рост, поскольку люди стремились как можно дольше оставаться в состоянии бодрствования, стараясь отсрочить встречу с мерзостью, — но все равно спали и деградировали.

Это не смешно, — каждую ночь смотреть один и тот же отвратительный сон. Но именно к этому все и шло. Люди смотрели один и тот же сон ночь за ночью. Из разряда шутки ситуация перешла в разряд угрозы. Даже новые внезапные миллионеры, выбросившие на рынок свои лекарства, не были счастливы. Они тоже страдали всякий раз, когда засыпали, к тому же они знали, что их лекарства не являлись таковыми.

Ни огромное количество обращений к тем, кто мог бы исцелить население от бородавочных снов, ни президентские указы и декреты диктаторов, ни группы военных, подошедших к явлению как к военной угрозе, не помогли в решении проблемы.

Однажды ночью слабонервная леди услышала голос в своем скверном сне. Это был омерзительный хриплый баритон бородавочной свиньи.

— Ты не спишь, — сказал голос. — Ты в реальном мире. А когда проснешься — окажешься во сне. Тот мир — и не мир вовсе, он всего лишь сон. Реальный мир здесь.

Леди проснулась с воем. Она никогда не выла раньше, потому что была сдержанной леди.

Она была не единственной, кто проснулся с воем. Сотни, потом тысячи, потом миллионы просыпались с воем. Голос обращался ко всем без исключения и сеял сомнения. Какой мир был реален? Теперь люди тратили почти равное количество времени на каждый из них, потому что стали дольше спать. Большинство проводило в кошмарном мире целые двенадцать часов и более.

«Может быть» — так называлась статья на первой полосе, посвященная теме, которой уже касался профессор Гритхауз. Может быть, сказал он, что мир, в котором идет нескончаемый зеленый дождь, и есть настоящий мир. Может быть, бородавочники реальны, а люди — порождение сна. Может быть, крысы в желудке — норма, а другие способы пищеварения являются химерическими.

Потом в эфире всемирного канала выступил очень важный человек с речью, которая стала вызовом коллективному здравомыслию. Пришел час выбора, сказал он. Мы должны принять решение. Две реальности достигли состояния полного равновесия, и оно вскоре будет нарушено. Однако мы можем сделать выбор. Тот или иной, как решим. Умоляю вас всех во имя здравого смысла принять верное решение. Тот мир или этот станут миром завтрашнего дня. Один из них реален, другой — сон. Оба сейчас с нами, и мы можем проявить благосклонность к любому из них. Но послушайте меня: какой бы из них не выиграл, другой навсегда останется сном, временным безумием, которое вскоре забудется. Я призываю вас к благоразумию, которое отчасти я сам потерял. Несмотря на мрачную дилемму, я знаю, что выбор есть. Решайте!

Вероятно, это и стало разворотной точкой.

Безумный сон исчез так же внезапно, как и появился. Мир со сконфуженным смехом вернулся к нормальной жизни. Сумасшествие, длившееся шесть недель, закончилось.

Баскомб Свисегуд, жаворонок по натуре, чувствовал себя превосходно этим утром. Он завтракал в забегаловке Кэхила, сделав как всегда большой заказ, и прислушивался вполуха к беседе двух девушек за соседним столиком.

— Кажется, мы знакомы, — сказал он.

— Конечно. Я Тереза.

— Я Агнес, — сказала Агнес.

— Мистер Свисегуд, как вы могли забыть? Это случилось, когда сон только появился и вы услышали, как я рассказывала его Агнес. Потом вы догнали нас на улице, потому что видели такой же сон, а я хотела, чтобы вас арестовали. Разве не ужасные были сны? Выяснилось, откуда они взялись?

— Сны были ужасны. Нет, не выяснилось. Их объяснили групповым маниакальным синдромом, что, на мой взгляд, полная нелепица. А в последнее время появились люди, утверждающие, что снов не было вовсе и что скоро о них забудут. Но тот ужас! И то ощущение одиночества!

— Да, мы даже не педикюлили свои волосы на теле в целях гигиены. Да у нас почти и не было никаких волос на теле.

Тереза была привлекательной девушкой. Этот милый трюк с появлением крошечной крысы изо рта, когда та следила за тем, что подается в желудок! Тереза была луковицеобразна и красива. «Как полный мешок скунсовой капусты», восхищенно пробормотал Баскомб и стыдливо позеленел из-за неприличия фразы.

У Терезы были выпуклости поверх выпуклостей, бородавки на бородавках и волосы на тех участках тела, где не было бородавок и шишек. «Как туалетная швабра!», вздохнул Баскомб. Хриплое лязганье голоса Терезы звучало в утреннем воздухе, словно музыка.

Жизнь вернулась в прежнее русло. Канул в прошлое отвратительный, кошмарный мир, в котором люди стояли с открытыми лицами в полном одиночестве, без нательных друзей или иждивенцев. Неприятный мир болезненно-голубого неба, начисто лишенный упоительного аромата.

Баскомб решительно набросился на тарелку с первосортной падалью. За окном привычно шел едкий зеленый дождь.